— Мне кажется, будет ошибкой, если мы станем все наши беды сваливать на англичан. Многие беды идут из нашего собственного прошлого. Англичане — великая нация, она немало дала миру. Другое дело английские колонизаторы, которые эксплуатировали Индию, они — не английский народ. Они не создавали ценностей для человечества, уничтожали их. В нынешнем мире в оценках и прошлого и настоящего надо учиться быть справедливым. Чтобы мир на планете стал лучше, мы не должны поддаваться предвзятости, предубеждению по отношению к другим народам, политическим системам, политическим деятелям. Совсем не просто давать действительно справедливые оценки, по стремиться к этому необходимо, если мы хотим видеть наше будущее лучшим, чем настоящее. Мир на планете пестрый, но он неделим.
Вот такие слова сказал Джавахарлал Неру. И я записал их в свой блокнот. И всю мудрость этих слов по-настоящему оцениваю лишь сейчас, в наши дни, тогда, как и многие, мыслил расхожими стереотипами тех времен.
Во втором часу ночи «Витязь» получил из Пирея сообщение, что назначенный нам причал освободился. Спать уже не хотелось, и я решил оставаться на палубе до самого захода в порт. Обидно тратить время на сон, когда ты подплываешь к земле, на которой творилась когда-то наша общая цивилизация. Как знать, доведется ли когда-нибудь снова быть у этих берегов! Буду дрыхнуть на своей койке и что-то неожиданное, неведомое, поразительное не увижу, не узнаю, не постигну. А что самое главное в жизни? Видеть!
«Витязь» снова набрал ход и теперь прямиком шел в Пирей. Все больше попадалось встречных судов. Некоторые проходили совсем близко. И каких только флагов не было на их мачтах в этом общем для всех нас море!
Вот приближается еще один… Солидный, с хорошим ходом, в бинокль вижу — труба скошена к корме. Современный! В небе над судном на вершине высоких мачт четкие светлые точечки топовых огней. По ним ясно: идет навстречу параллельным курсом. Все ближе, ближе… Издали различаю мощную широкую грудь корабля, белые бурунчики у форштевня — хорошо идет! Теперь линзы бинокля помогают мне на дымовой трубе обнаружить выпуклый желтый знак — серп и молот. Наш! Много наших теперь в Мировом океане!
Встречный наконец поравнялся с нами, и я уже могу различить на борту имя корабля: «Джавахарлал Неру». По-русски! Поднимаюсь на мостик. Вахтенный помощник весело сообщает:
— Вот кто нас задерживал — наши «индийцы». Только что по радиотелефону говорил с ними. В Норвегию путь держат. С грузом оливкового масла и апельсинов.
Я вышел на крыло мостика. Кормовые огни сухогруза медленно тонули в сумраке звездной ночи. Прошло недолгое время, и вошли они в мерцающие созвездия вечерних огней идущих в море кораблей, недалеких островов и звездных галактик, висящих над морем. Мир неделим.
Мы пришвартовались, когда солнце уже взошло. На пирсе я увидел хрупкую фигурку женщины. Это была Мария.
Пирей — последний порт, куда мы заходим перед возвращением на Родину. После Пирея берега Греции долго тянутся по левому борту, потом с правого борта к нам придвигаются берега Турции. И тоже не такие уж чужие. Недалеко от знаменитого моста, перекинутого с одного берега Босфора на другой, из Европы в Азию, в небольшом двухэтажном доме, окна которого глядятся в зеркало пролива, живет милый человек по имени Азиз, отличный турецкий писатель, с которым я познакомился в Ташкенте на международной встрече писателей стран Азии и Африки. Он мне сказал: «Будешь проплывать на корабле мимо моего дома, покричи, и я выйду на балкон махнуть тебе рукой. А еще лучше — причаливай к берегу и приходи в гости! В Стамбуле есть что посмотреть». Это я знаю — есть что посмотреть. Даже с борта проплывающего по проливу судна Стамбул с его древним и модерновым в своем облике производит впечатление. Много раз я проплывал по проливу, а вот на берег еще не ступал. Однажды летел из Бомбея в Цюрих на самолете английской авиационной компании. Самолет делал посадку в Стамбуле. Что-то с ним случилось, он задержался здесь на три часа, пассажирам тут же предоставили автобус, чтобы посмотреть город. При выходе из здания проверяли паспорта. Пропустили всех, кроме меня. Я, единственный на борту гражданин Советского Союза, ближайшего соседа Турции, оказался персоной нон грата. В тот год в разгаре была холодная война. Но времена меняются. Прошли еще годы, и однажды, проплывая через Босфор на научном судне, я увидел у пассажирского причала большой советский лайнер «Александр Пушкин» — на нем когда-то совершил путешествие в Канаду. Как бы ни пыталась в нынешнем мире утверждать себя прежняя вражда, берега становятся для людей доступнее.
За горловиной Босфора со старинными фортами на скалах открывается сияющий темно-голубой простор Черного моря. Путь наш прямиком через море, но если бы «Витязь» вдруг свернул к западу и причалил бы в Варне, то я бы отправился по отполированным плитам прелестной центральной улицы шумного курортного города, перешагнул бы порог знакомого магазина, который торгует советскими книгами, и увидел бы знакомые и милые мне лица молодых продавцов. Однажды в этом магазине мне повезло — на его полках я отыскал целых пять экземпляров своей собственной книги о путешествии по Африке. Книга была иллюстрирована большими цветными фотографиями, ее хорошо дарить детям, разошлась она быстро, и получилось так, что у меня, автора, остался всего одни экземпляр. И вдруг в Варне в магазине на полке— целых пять! А в кармане как раз неизрасходованные деньги.
Но из магазина я вышел все-таки без покупки. Меня опознали по авторской фотографии, помешенной в книге. И совсем нежданно я стал центром внимания и продавцов и покупателей. «Нельзя ли получить на память с автографом?» — «И я бы хотела…» — «Я тоже буду очень благодарна…» На меня смотрели прекрасные болгарские девичьи глаза. Разве откажешь? И без сожаления расстался с последним экземпляром. Из магазина вышел без книг, но в хорошем настроении. Приятно, когда на тебя спрос! Особенно среди женщин.
Вскоре за Варной начнутся берега Румынии и будет порт Констанца. Много лет назад я подходил к этому порту на румынском пассажирском теплоходе «Трансильвания», вместе с теплоходом провел здесь несколько часов — просто гулял по улицам большого и красивого города. Но знакомых здесь себе не приобрел. Как знакомиться, не зная румынского? Но если бы сейчас «Витязь» надумал причалить в Констанце, я бы знал, что делать. Я бы пошел к будке телефона-автомата, набрал бы знакомый мне номер телефона, вызвал Бухарест и, услышав знакомый голос, сказал: «Привет, Думитру! Я снова в Румынии». И если Думитру Балан в этот день не занят, он непременно примчится в Констанцу. И наверняка привезет свою новую, только что изданную книжку. Он переводит на румынский русскую поэтическую классику. «Я сделал новый перевод из Лермонтова. Послушай! Интересно, узнаешь, что это?» — и, откинув свою седеющую голову, поблескивая вдохновенными глазами, прочтет по-румынски четверостишье. И конечно же, я узнаю:
Думитру читает так, что начинаешь верить: испытав бурю, мятежный парус все-таки найдет свой причал, потому что, как бы ни было просторно море, у него всегда будет берег. А на берегу живут люди.
Лунная соната
Вечер был необыкновенным. Много ярких закатов мы повидали в тропических широтах, но этот поразил нас больше других. Даже бывалые моряки были заворожены удивительным зрелищем. Казалось, на наших глазах проходили торжественные похороны Бога Солнца. Небо напоминало роскошный сказочный шатер, сотканный из нежных золотых, розовых и голубых нитей. Сверкающие краски неба отражались в мягких волнах притихшего океана, чудилось, будто сам воздух напоен красками, по всему небосклону спустилось к океанскому горизонту бессчетное число радуг. Мы входили в Филиппинское море, прозванное за свой коварный нрав «Морем дьявола».