— Ну и как? Составите ли вы нам компанию?

Я согласился. Мысль бесспорная: утверждает себя тот, кто рискует. По причине непредвиденных обстоятельств мы могли бы и не успеть в Исмаилию к отходу «Виктории», разумеется, огромный лайнер не станет дожидаться трех взбалмошных пассажиров, несмотря на то что именно с них начиналась разрядка международного напряжения. Но я, ни минуты не колеблясь, вместе со Смитами сошел с трапа «Виктории» в Суэце и впервые в жизни ступил на египетскую землю. И провел на ней прекрасное время.

Конечно, автобусы не отходили вовремя, у них прокалывались покрышки, портились моторы, порой мы не могли достать билеты на очередной рейс. На последнем этапе нашего вояжа в автобусной кассе оказался лишь один билет на Исмаилию. Смиты предложили его мне: «Вы еще можете успеть!» Я отказался — вместе так вместе! Нас выручил невесть откуда явившийся в нашу судьбу египтянин по имени Али. Миссис Смит, выйдя на дорогу, уверенно подняла руку, и он остановил свой огромный трансконтинентальный автофургон. В его кабине оказались места как раз для троих пассажиров. Али, как шофер международного класса, немного говорил по-английски, так что в пути мы не молчали. Али изумлялся: «Русских и американцев в отдельности видывал, а вот вместе, да еще в такой веселой компании — не приходилось. Всюду говорят, что вы во вражде». Мистер Смит в ответ довольно посмеялся: «Мы втроем решили начать разрядку. Даже об этом в газете писали. С нас разрядка и начинается». Али в недоумении округлял глаза: «Да ну? В самом деле писали в газете? Не шутите? Выходит, мне повезло, что везу таких важных персон!»

Мы успели на причал за несколько минут до того, как подняли трап, — «Виктория» не могла ждать ни минуты — у нее был свой бизнес.

В Неаполе я со Смитами простился — они плыли дальше. И, честно говоря, расставаться с ними было жаль.

Вот такое путешествие я совершил когда-то по египетской земле. За сжатые до предела часы мы умудрились осмотреть и новую и старую часть Каира, побывать в знаменитом историческом музее Египта, увидеть головку Нефертити, поглазеть на пирамиду Хеопса, прокатиться вокруг пирамиды на верблюде, постоять на берегу величественного Нила и даже отведать купленное у уличного торговца здешнее кушанье, напоминающее наш шашлык, но наперченный так, что язык обжигало огнем. Мистер Смит отснял сотни метров кинопленки, а я исписал половину путевого блокнота. И все-таки, когда сейчас вспоминаю свое авантюрное путешествие по Египту, на память приходит прежде всего не задумчивый каменный сфинкс, не прекрасное лицо Нефертити, а широкие до ушей, с демонстрацией крепких здоровых зубов улыбки четы Смитов из Филадельфии.

…«Витязь» идет на восток. По его правому борту за горизонтом скоро начнутся берега Египта…

Ко мне в каюту позвонили из радиорубки.

— Все уже передано в Афины. Так что ищите свою Марию в Пирее на причале! — сообщил радист. И, помявшись, поинтересовался: — Непонятная фраза была в вашей радиограмме: «приглашаю на тур вальса». Это что, пароль, шифр?

Я услышал в трубке смешок:

— Что-то вроде «продается ли у вас славянский шкаф?».

— Никакого пароля! Все как есть. Я действительно приглашаю Марию на тур вальса.

Озадаченный радист минуту молчал. Потом с иронией закончил:

— А вы, оказывается, танцор!

Что ж, при подходе судна к Пирейскому причалу буду выглядывать Марию на берегу. Вдруг радиограмма с борта «Витязя» застанет ее дома и завтра утречком она появится перед нашим судном на причале! Я увижу ее издали и буду радоваться тому, как она идет — прямо, спокойно, с легкой грацией молодой, красивой, уверенной в себе женщины. И, разумеется, без той нелепой, такой неподходящей для ее облика трости, которая в день нашего знакомства казалась неотъемлемой принадлежностью этой мужественной и гордой гречанки.

Я познакомился с ней в Москве в палате Центрального института травматологии. Пришел известить больную родственницу, и она радостно представила свою соседку по койке — Марию Колоуменоу. Ей уже разрешили ходить с помощью палочки, она осторожно — шаг за шагом, — передвигаясь по палате, несла на лице непроходящее выражение счастливого удивления: ходит! Разве это не чудо? Ходит! И будет ходить! И даже без палочки — дай только срок. Так ей сказали врачи.

Однажды она поскользнулась на горбатой афинской улице. В больнице определили: тяжелый перелом бедра! Требуется сложная и дорогая операция с применением вместо сломанной кости металлического протеза. В Греции такие операции не делались. Нужно было ехать либо в США, либо в СССР, либо в Японию — в этих странах ортопедия наиболее развита. Друзья написали в СССР: примите Марию Колоуменоу, она не из богатых, не может позволить себе лечиться ни в Америке, ни в Японии. Куда же, как не в СССР, ехать ей, дочери старого греческого коммуниста, сподвижника легендарного Белоянниса, героя Сопротивления фашизму, вместе с Белояннисом казненного хунтой черных полковников, захвативших в Греции власть в послевоенные годы?

В Москве Марии вернули здоровье. Она уехала в Грецию с палочкой в руках, но врачи обещали: еще полгода, и палку бросит. Перед отъездом она сказала:

— Я приглашаю вас на тур вальса. В лучшем танцевальном зале города. Но только у нас, в Афинах. Хочу показать своим грекам, что со мной сотворили русские.

«Витязь» подходил к Пирею ночью по черной воде среди созвездий огней, которые несли на себе встречные и попутные суда, и огней, которые дрожали на скалистых твердынях островов, их здесь бессчетное множество. К полночи мы резко сбавили ход. Нам сообщили, что назначенный для «Витязя» причал все еще занят, его не покинул сухогруз «Джавахарлал Неру».

В Калькутте я когда-то присутствовал при спуске на воду одного из первых больших судов индийской постройки. Это было настоящее торжество — испокон веков сухопутная страна начинала свое собственное судостроение! И вот теперь ее флаг осваивает широты Мирового океана.

Сухогруз «Джавахарлал Неру»… Интересно, какой он на вид? Должно быть, солидный, уверенный в себе, мудро-неторопливый.

Неру… В облике этого человека самое впечатляющее были глаза. Они завораживали. Казалось, они видят тебя насквозь, видят даже твой завтрашний день, и невозможно скрыть от них ни одной черточки в твоей сущности. А чтобы распознать тебя и дать тебе оценку, этим глазам достаточно было одного короткого касания.

Когда мне сказали, что встреча назначена на завтра на шестнадцать ноль-ноль, я немного растерялся. Редкая удача для журналиста — возможность общения с великим человеком, главой великого государства. Представляю, как будут довольны в редакции, если мне удастся задать ему какой-нибудь вопрос и он ответит — специально для «Комсомольской правды». Но какой вопрос задать? Что думает о борьбе за мир? Ответит: приветствует эту борьбу. О дружбе наших стран? Ответит: приветствует дружбу наших стран. На банальные вопросы нельзя ожидать глубокомысленных ответов. А что думает Джавахарлал Неру о нашей планете, о сообществе людей на ней, о том, как создавать это сообщество, чтобы вместо вражды было понимание? Вот! Вот! Что-то в этом роде.

Но задать вопрос премьер-министру Индии мне не пришлось. Я оказался в его кабинете вместе с советской молодежной делегацией. Руководитель делегации — решительный, уверенный в себе комсомольский лидер, которому все на свете было ясно, бодро выпалил заранее им заготовленное: мы рады прибыть в Индию, рады внести свой вклад в укрепление дружбы, солидарны с борьбой индийцев за счастливое будущее, своими глазами видели здесь, какой огромный ущерб нанесли индийскому народу англичане, как затормозили его развитие, как беспардонно ограбили страну. Если бы не англичане, индийцы, конечно бы, шагнули далеко вперед…

Неру слушал его, глядя на свои лежащие на столе хрупкие, как у музыканта, кисти рук со сцепленными пальцами. На его чистом лбу явственно обозначилась морщинка.

Когда лидер делегации завершил свою немудреную речь, Неру сказал: