— Какой ты здесь посторонний? Ты здесь бывалый, — смеется Поженян. — Но, наверное, тебя могут хватиться на «Витязе». Так что прощай!

— До свидания! — говорю я. — В Переделкино. Или?..

— Или где-нибудь в Австралии.

— Как там поется в известной песне?

Он с удовлетворением кивает:

— Помнишь? Неужели еще поют?

— Еще бы! У нас на «Витязе» у молодежи эта песня в самом ходу. Значит, и ты на «Витязе» не посторонний.

Когда «Азербайджан» уходил, многие витязяне собрались на причале — проводить соотечественников. Мы махали руками, нам с борта лайнера отвечали тем же, даже выкрикивали что-то приветственное. Особенно пассажиры-итальянцы. Они любят сентиментальные сцены. На крыле мостика «Азербайджана» я увидел знакомую исполосованную тельняшкой грудь, знакомые казацкие усы, под которыми плыла задорная мальчишеская улыбка. Поженян только на миг поднял руку, прощаясь. Бурное выражение эмоций в минуту прощания морякам не положено, тем более старшему помощнику капитана, пусть даже дублеру.

Недалеко от меня стоял Володя Савельев. Я подошел к нему.

— Видишь, на крыле мостика человека? Не в кителе, а того, крупного, в тельняшке? Так это он написал слова твоей любимой песни.

Володя бросил на меня быстрый взгляд:

— …А за волной волна?..

— Вот-вот! — подтвердил я. — А за волной волна…

Идем по широченному проливу, разделяющему два материка. Налево Европа, направо Африка. Будто входим в ворота нашего прошлого — налево островерхая крутобокая скала Гибралтара, направо округлая, в мягкой шкуре лесов, высвеченная утренним солнцем гора Сьерра-Бульонис. Это и есть Геркулесовы столбы, о которых мы узнавали еще в детстве из первых учебников истории. Наше прошлое, наше настоящее, наше будущее. До Отечества уже рукой подать, именно отсюда начинается наша общая европейская земля, тянется далеко-далеко на восток к скалам Урала, но и за ними простирается на новые тысячи километров все та же единая неделимая твердь континента, только название имеет другое. И в каждом из нас — в нашем облике, образе мышления, обычаях, нравах, в нашей культуре и образованности так или иначе присутствует эта единая, эта неделимая, которая начинается здесь.

Сейчас по левому борту лежат берега древней страны Португалии. Самая западная ее оконечность мыс Кабо да Рока есть самая западная точка Европы и всей Евразии. Я побывал на ней однажды. Наша машина долго пробиралась по извилистой горной дороге, но вот старые придорожные деревья вдруг разом раздвинули свои густые ветви, и нам в лица ударил торжествующий свет океана. На мысу притулился небольшой поселок, поодаль от него возвышалась белая каланча старинного маяка, а у самого берега мы увидели главную здешнюю достопримечательность — невысокий обелиск из потемневшего под дождями камня. Надпись на обелиске подтверждала: здесь самая западная точка континента. Поверх этой надписи на цоколе обелиска несмываемой белой краской размашисто была выведена еще одна надпись: «Смерть фашизму!» Ее буквы поблекли, она была сделана давно, еще в те времена, когда в Португалии властвовал Салазар и власть его распространялась и на Анголу. И все-таки его не побоялись ни здесь, ни в Анголе — как раз в это время Луис прикрепил на стене своей комнаты вырезанную из журнала фотографию русского летчика.

Всего несколько шагов от монумента по мягкой, мясистой, напоминающей морские водоросли траве, и перед нами уже действительно сам край. Нога замирает перед глубоким провалом. Внизу узкая полоска каменистого пляжа в пенной бахроме волн. Океан! Сделаешь глоток его влажного ветра, и кажется, сил прибывает.

Вот я и добрался, наконец, до точки, о которой мечтал! Мог ли надеяться когда-нибудь на нее вступить? Однако судьба была милостива: ступил! Теперь у меня дубль. Подогреваю самолюбие: мало найдется таких!

Мы идем к туристскому коттеджу. За столом сидит немолодой сеньор со скучающим чиновничьим лицом. За определенную мзду он выдает свидетельство о том, что ты действительно побывал на мысе Кабо да Рока. Рука чиновника, который выписывал мне это нарядное, похожее на почетную грамоту, свидетельство, была решительна, деловита и бесстрастна, как у хирурга.

— Давно вы здесь работаете? — спрашиваю я.

— Давно! — он бросает на меня мимолетный, ничего не выражающий взгляд. Давно работает, и, конечно, ему давно обрыдли бесчисленные туристы со всего мира со своими дурацкими вопросами.

— Сколько вы таких свидетельств уже выписали?

— Миллион, — он в драматическом жесте вскидывает руку, и в жесте молчаливая мольба: отвяжись!

Сопровождавший меня что-то говорит ему по-португальски.

В глазах чиновника медленно пробуждается мысль. Вдруг он вскакивает и с неожиданной ребячливой восторженностью хлопает в ладоши.

— Наконец-то! Наконец-то я вас дождался! Почему же вы заставили себя так ждать! — он обращался ко мне, как давнему знакомому, с упреком, будто я его в чем-то подвел. — Да, здесь бывали и русские. Мало, но бывали. Однако ни одного из тех, кого я ждал. И вот наконец…

Оказывается, ждал он того, кому довелось побывать на мысе Дежнева, на противоположной оконечности континента.

— У вас, конечно, есть диплом с мыса Дежнева?

— Нет. Там не выдают дипломов.

— И там нет туристского агентства? Туда не ездят туристы?

— Туда не так-то легко добраться. Это суровый и малообжитой край. Чукотка!

Слушая меня, он значительно кивал головой.

— Понятно! Россия. Да! Она так велика!..

В лице его было разочарование. Оказывается, я ненароком нанес удар по грандиозным планам пожилого сеньора. Он намеревался наладить контакт с туристским агентством на мысе Дежнева, чтобы организовать обмен туристами. Бесспорно, выигрышное предприятие: две крайние точки Евразии в одном туре! Желающих будет навалом.

— Подскажите своим на Чукотке. Выгода стопроцентная.

Сеньор Лара имел весьма приблизительные представления о нашей стране.

Брать деньги за диплом с меня он не захотел. Более того, достал из укромного ящичка стола какой-то особый диплом, подписанный самим мэром Кабо да Рока, объяснил: такой выдают лишь почетным гостям. Вписал в него мою фамилию необыкновенно выразительным почерком и торжественно, как награду, вручил лист мне. Так я стал счастливым обладателем пышного почетного диплома с мыса Кабо да Рока, а мыс этот получил взамен мою скромную подпись в какой-то тоже почетной книге. Возле подписи сеньор Лара сделал ремарку: «Представитель мыса Дежнева в Кабо да Рока».

Это случилось четыре года назад. Может быть, как раз в эти минуты сеньор Лара, постояв чуток на берегу океана, входит в свой кабинет и кладет на стол стопку свежих дипломов и смотрит на часы. В десять начнут прибывать туристы.

Идет судно курсом на восток, проплывают по его бортам берега двух великих континентов, на берегах теснятся страны — одна к другой, будто выставлены напоказ. И все разные. Но какие бы ни были, они не могут быть для нас безразличными. Многим из тех, кто сейчас на борту «Витязя», берега этих стран дают повод для воспоминаний.

Вот сейчас по левому борту за горизонтом лежит Испания… «Витязь» однажды швартовался в Барселоне. В день отхода к нам на борт пришел пожилой мужчина и молодая женщина. Мужчина сказал:

— Как раз у этого причала в тридцать шестом стоял ваш пароход «Зырянин», который доставил детям Барселоны продукты из Советского Союза. Я разгружал ящики.

— А когда победил Франко, дедушка много лет провел в тюрьмах, — добавила женщина. — Но мою маму он назвал Ольгой в честь судового врача с вашего судна. Они были знакомы…

— Ольга помогала нашим раненым, — сказал старик. — У нее были красивые русые косы…