Усталость все же взяла свое, и я задремал, сквозь сон размышляя о перипетиях минувшей ночи. Ни шагов, ни дверного скрипа я не услышал. Но, слава богу, сон был поверхностным, в последнее мгновение я пробудился. Надо мной возвышалась черная фигура. Незнакомец бросился на меня с занесенным ножом. К счастью, я отдыхал, ничем не укрывшись, и успел выставить правую ногу. Противник наткнулся на стопу, махнул рукой, клинок просвистел в воздухе. Я врезал ему левой ногой, метя в голову, но попал в грудь. Ударом его отшвырнуло к стене, и я успел вскочить, прежде чем незнакомец вновь кинулся на меня. Я увернулся и, поймав его руку, дернул его так, что он споткнулся о кровать и влетел головой в окно. Со звоном разлетелось стекло. Я обхватил противника поперек пояса, поддал вперед, и он вывалился наружу.

Со двора донесся заполошный женский крик. Мгновение я сомневался: что делать? Прыгнуть следом, чтобы не дать уйти нападавшему?! А что, если он явился не один? Вдруг в доме находятся сообщники убийцы? Я выглянул в окно, и сомнения мои разрешились. Незнакомец упал крайне неудачно, напоровшись на балясины. Незадачливый убийца корчился в предсмертных судорогах, деревянный колышек разворотил ему горло.

Я выбежал из комнаты, в доме все выглядело спокойно, заглянул к девочкам — они еще спали, бросился к Жаклин — она встретила меня недоуменным взглядом:

—

Кто это кричит? Что случилось?

—

Я пойду, посмотрю. А ты спи, рано еще, — скороговоркой выдал я и поспешил вниз.

Сенька как ни в чем не бывало уплетал ватрушку, прихлебывая чай из кружки.

—

Не спится вам, барин, — промолвил он, обтерев рот ладонью.

—

Сенька! Ты видел, кто в дом вошел? — выпалил я.

—

Никого, — протянул слуга.

—

Как — никого?! — рявкнул я.

Сенька развел руками, физиономия его чудесным образом отобразила одновременно и чувство вины, и непонимание, в чем его винят.

—

Вот разве что к мусье вашему кто-то пришел, дык я комнату мусье и показал, — промямлил он.

—

Кому показал?! Сколько их было?!

—

Один он был, вот истинный крест, один, — побожился слуга и через мое плечо бросил взгляд на лестницу, словно надеялся, что гость покажется в подтверждение его слов.

—

Я его в окно выкинул, — сказал я и побежал мимо Сеньки на улицу.

—

Кого? — бросил в спину недоумевающий слуга.

—

Того, кто к мусье пришел, — ответил я на бегу.

Я выскочил через парадное на Петровку. К сожалению, сюда уже донеслись крики со двора, и сообщник убийцы — а сообщник конечно же был, — бросился наутек. Я увидел только сухопарую фигуру, метнувшуюся на бульвар. Но пока я достиг перекрестка, злоумышленника и след простыл.

Я повернул назад. Гнев переполнял меня. Неизвестные убийцы посмели прийти с войной в мой дом, в дом, где находились моя жена и мои дети. Теперь поимка шпиона из поручения его величества превратилась в личное дело.

Одновременно появилась и надежда, что не все потеряно. Злоумышленники покушались на мою жизнь, а значит, они уверены, что я представляю для них опасность. Я упустил мадам Арнье, но, скорее всего, еще какой-то французский агент остался в поле моего зрения и полагал, что мне нетрудно раскрыть его.

Я стал перебирать события прошедшего дня и вдруг вспомнил, как после обеда, покинув кабинет графа Ростопчина, застал мадам Арнье за беседой с Александром Яковлевичем Булгаковым, секретарем генерал-губернатора. Я ускорил шаг, едва не хлопнув себя по лбу от досады! Как этот молоденький рифмоплет Петр Андреевич сказал про него? Живая газета! Личный секретарь графа Ростопчина! Человек, который первым узнает обо всех решениях генерал-губернатора! Человек, прослывший чудаком, увлеченным историей почты! Странное увлечение! Я знал Александра Яковлевича по службе в Коллегии иностранных дел. Человек он был темпераментный. Тогда, в 1801 году, скажи мне кто, что он займется историей почты, я бы не поверил. Что, если его увлечение служит прикрытием шпионской деятельности? Копается господин денно и нощно в архивах, вроде бы материал для научных изысканий собирает! Ну-ну, а научным оппонентом его не иначе как король неаполитанский Иоахим Мюрат выступает, а то и сам император Франции Наполеошка!

И еще: не стоило забывать, что матерью Александра Яковлевича была француженка, мадам Эмбер. Его симпатии вполне могли оказаться на стороне неприятеля!

Возле дома я встретил Косынкина. Оказалось, что он ранним утром ездил к ненаглядной своей Анастасии Моховой и только теперь вернулся.

—

Представь себе! — воскликнул он, приготовившись чем-то удивить меня. — Только что были с Настенькой в Новодевичьем и видели барку.

—

Что ж в этом такого? — нахмурился я.

—

Это была барка мануфактурщика Прохорова, что вчера утром отошла от Трех Гор! — пояснил Вячеслав. — Я оттого знаю, что Настюшкин брат кое-какие вещи на нее же погрузил, чтобы в Нижний Новгород отправить. Так за весь вчерашний день и ночь она только до Новодевичьего и доплыла! Сколько же ей до Нижнего Новгорода-то идти?!

—

Забавно, — согласился я. — Но пойдем-ка в дом. Тут дела куда веселее! Ты еще многого не знаешь.

Мы сразу же прошли во двор. Вокруг нанизанного на балясины мертвого тела толпились домочадцы. Женщины с перепуганными лицами и куриной глупостью в глазах часто крестились и чуть слышно бормотали. Мужики, хмурые и по-деловому сосредоточенные, ожидали хозяйских указаний. Мартемьяныч, брезгливо поджав губы, осматривал кадавра.

—

Вот это да, — промолвил Косынкин, с явным сожалением, что пропустил самое интересное.

Увидав Федьку, я не стерпел и треснул его по затылку:

—

Что ж ты, скотина, перила так и не доделал!

—

Да кто же знал-то, барин? — развел руками мужик.

—

Кто знал?! Что знал?! — я двинул ему еще раз. — А если бы из наших кто напоролся?! Я же говорил тебе вчера, чтоб осторожнее с балясинами!

—

Да кто из наших?! Кто ж это в окно-то будет сигать? — оправдывался Федька.

Я размахнулся, чтобы в третий раз наградить его оплеухой, но он прикрылся руками и отбежал в сторону.

—

Что скажешь? — спросил Сергей Михайлович по- французски.

—

Дело простое, — ответил я. — Злодей проник в дом, соврав Сеньке, что зашел к мосье Каню, а сам напал на меня.

—

Тащи сюда рогожу, тело прикрой, — велел Мартемьяныч дородному мужику.

Тот отправился к сараю, а за его спиной обнаружилась Дуняша с блеклым лицом и черными кругами под глазами. «Жан!

What

a

dog

!» — с толикой восхищения подумал я. Старик совсем, скоро пятьдесят лет стукнет, а, видно, учинил девке бессонную ночь.

Мартемьяныч устроил Сеньке разнос:

—

Ты, что же, разбойник, кого в дом пустил?! Вот велю всыпать тебе!

—

Барин, помилуйте, дык он говорит, мне к мусье, я, говорит, тихонько, чтоб не разбудить никого…

—

Не разбудить никого! — передразнил Мартемьяныч Сеньку. — К какому мусье, дурья твоя голова?! Нету никакого мусье! Был да весь вышел!

—

Что значит — вышел? — спросил я, почувствовав неладное.

—

О! А сколького ты еще не знаешь! — с триумфом воскликнул Косынкин.

—

Идем в дом, расскажу, — позвал Сергей Михайлович.

Я еще раз взглянул на бледное, с черными кругами

лицо Дуняши и, надеясь, что не случилось непоправимого, отправился за Мартемьянычем.

Едва переступил порог, Жаклин обхватила меня за шею и прижалась ко мне:

—

Какой ужас! Ужас! Ты цел?

—

Со мною все в порядке, все хорошо, — прошептал я.

Ay

самого мелькнула надежда, что после случившегося удастся уговорить Жаклин покинуть Москву.