—

Да какое там, — махнул рукою гость. — Посудите сами, она всю жизнь провела на всем готовом: сперва папенька, Царствие ему Небесное, потом я. Поверите ли, она совершенно не знает людей. В сущности, она ребенок.

—

Отчего же вы решили, что господин Косынкин не станет ей надежной опорой? — поинтересовался я.

—

Ваше сиятельство, ну какой ему интерес жениться на старухе?! Тут совершенно ясное дело: дом на Конюшковской, что Настеньке папенька покойный отписать изволил, — вот и все, что нужно господину Косынкину!

—

Значит, дом на Конюшковской, — процедил я.

Я

почувствовал, что руки у меня развязаны, и ничто не мешает мне спустить господина Мохова с крыльца. Я, пожалуй, не стал бы и челядь на подмогу звать, сам бы вытурил гостя взашей.

—

Стало быть, дом, — повторил я, делая вид, что раздумываю над непростым решением.

—

Дом, дом, видит бог, и ничего больше, — закивал головою Мохов и, заглядывая мне в глаза, едва ль не взмолился: — Ваше сиятельство, не дайте этому господину погубить невинную душу!

—

Но что же я могу сделать? — спросил я.

—

Что?.. — промямлил Мохов. — Право, я не знаю, ваше сиятельство, полагаю, вы могли бы сделать определенное внушение господину Косынкину…

—

Господин Косынкин мне не подчиняется, хотя и приехал вместе со мною из Санкт-Петербурга, — ответил я.

Гавриил Кириллович отвел глаза в сторону, физиономия его сделалась сосредоточенной, он кивал в такт моим словам, но мыслями унесся куда-то далеко. Вероятно, он изначально больших надежд на визит ко мне не возлагал. И теперь слушал лишь для приличия, а в голове уже прокручивал другие планы, как отвадить Косынкина от перезрелой сестрицы с ее домом на Конюшковской.

—

Что ж, сударь, — сказал я в заключение, — не имею возможности предложить вам чаю или кофию, меня ждет генерал-губернатор.

—

Да-да, конечно, — засуетился Мохов.

Мы коротко попрощались, и он ушел.

—

Ну и что было нужно этому невнятному субъекту? — спросила позднее Жаклин.

—

Все дело в женщине, — ответил я.

—

В женщине? — рассмеялась Жаклин и с лукавой улыбкой спросила: — Кого же вы не поделили?

—

Не я, а Косынкин, — сказал я.

—

Косынкин? — Жаклин нахмурилась. — Надеюсь, они не собираются устраивать дуэль?

—

Дуэль! Нет, наш невнятный субъект явно не из тех, кто будет подставлять свой лоб, пусть даже из-за женщины. Тем более что речь идет о его сестре. Да ты расспроси папеньку, он вроде знаком с этим Моховым. А я вынужден оставить тебя — губернатор ждет.

Графиня Ростопчина искренне обрадовалась, увидев меня. Припомнились те времена, когда я совсем молодым человеком поступил на службу в Коллегию иностранных дел под начало Федора Васильевича и как моя первая заграничная миссия, начинавшаяся как прогулка в Лондон, обернулась участием в разгроме Копенгагена. Глаза Екатерины Петровны светились радушием, а у меня никогда не было так гадко на душе. Графиня входила в число подозреваемых, и мне предстояло, действуя исподтишка, либо развеять сомнения в ее преданности, либо добыть доказательства предательской деятельности.

Неожиданно в зале появилась молодая женщина. Она улыбалась так, будто твердо знала, что служит украшением этого мира. Я улыбнулся в ответ, а графиня Ростопчина, обернулась и воскликнула по-французски:

—

Изабель, позволь, я познакомлю тебя с нашим старинным другом!

Дама подошла к нам и протянула мне руку для поцелуя.

—

Граф Воленский начинал свою дипломатическую карьеру одиннадцать лет назад под началом моего мужа, — сообщила Екатерина Петровна.

—

Вы похожи на англичанина, — промолвила дама.

—

Мадам Арнье путешествовала вместе с мадам де Сталь.

—

Если можно бегство от Бонапарта назвать путешествием, — уточнила Изабель Арнье.

—

Представляете, мадам де Сталь была уверена, что Наполеон озабочен только тем, как бы ее изловить, — сказала Екатерина Петровна.

—

Она все время боялась, что Бонапарт пришлет отряд кавалеристов в Москву, чтобы захватить ее, как герцога Энгиенского, — продолжила мадам Арнье.

—

Если честно, мой муж вздохнул с облегчением, когда мадам де Сталь наконец-то уехала.

—

Дорогая, потерпите совсем чуть-чуть! — воскликнула мадам Арнье. — Я тоже скоро уеду!

—

Изабель, мои слова никоим образом к тебе не относятся! — Екатерина Петровна взяла гостью за руку. — Оставайся у нас, сколько душе твоей угодно! Тот день, когда ты решишь покинуть меня, станет самым грустным днем! Уж эта мадам де Сталь! Она отнимала слишком много времени у мужа, а Федор и без того не знает ни покоя, ни отдыха! А вот и он!

В гостиную вошел граф Ростопчин под руку с весьма представительным господином в очках. Сказал что-то вполголоса, он оставил своего собеседника. Последний, судя по смущенному виду, рассчитывал на какой-то иной ответ, но спорить с генерал-губернатором не решался. Граф, широко расставив руки, словно хотел обнять нас всех, двинулся навстречу.

—

К столу, к столу! Милости прошу к столу! — объявил он, придержав меня за локоть.

Дамы отправились в гостиную и увлекли за собою представительного господина.

—

Заступник нашелся, — сказал граф Ростопчин, взглядом указав на огромную спину давешнего собеседника. — Вздумал просить за Ключарева. Эх, дурак молодой.

—

Решительно так! Ну, дружище, что на почтамте?

—

Ничего не нашли, — ответил я. — Но ваше распоряжение относительно Ключарева исполнено. Он арестован и уже трясется на колдобинах по пути в Воронеж.

—

Старый прохвост! — произнес с досадой генерал-губернатор и, похлопав меня по руке, добавил: — Ничего! Мы знаем, что он неблагонадежен. В такое время пусть отсидится в воронежской глуши. Ну-с, пойдем и мы к столу.

Мы прошли в гостиную, и я увидел католического священника. Аббат Адриан Сюрюг занял место напротив графини Ростопчиной, и между ними завязался разговор.

Слева от графини сидела мадам Арнье, стул рядом с нею пустовал, а соседний занимал господин лет тридцати, похожий на итальянца, а то и француза.

—

Познакомьтесь, мой секретарь, — представил его граф Ростопчин, усаживая меня на свободный стул.

Тот повернулся, и я узнал его.

—

Александр Яковлевич! Булгаков! — воскликнул я. — Помню вас еще юнкером на службе в Коллегии иностранных дел!

—

Федор Васильевич собрал вокруг себя старую гвардию, — улыбнулся Булгаков.

Едва я опустился на стул, как мадам Арнье незаметно наступила мне на правую ногу. Я взглянул на нее, и ответной улыбкой она подтвердила, что сделала это неслучайно.

Неожиданно еще один гость, совсем молодой человек, продекламировал:

Булгаков наш, оставя скучный свет, Сбегает вечно в тихий кабинет,

—

Петр Андреевич изволит шутить, а я — о! — я когда- нибудь непременно напишу историю почты, — заявил Булгаков.

—

Вы увлеклись историей почты? — удивился я.

—

О, Андрей Васильевич! — воодушевился он. — Я пришел к выводу, что почта играет наиглавнейшую роль в развитии цивилизации.

—

Вот как, — отозвался я с сомнением.

—

Чем быстрее происходит обмен новостями, тем скорее развивается общество, — отстаивал свою мысль Александр Яковлевич. — Что далеко ходить? Вот сейчас, например, столкнулись две громадные армии, и успех каждой во многом зависит от сообразности действия ее отдельных частей. А они действуют тем согласованней, чем быстрее и лучше налажено сообщение между ними.

Глаза Булгакова горели, увидев во мне благодарного слушателя: он собирался пуститься в изложение своей теории. Но меня занимали совершенно иные планы, и я решил поставить точку в нашем диалоге: