—

Рескрипт его величества вы так и не предъявили.

Я схватил за шиворот чиновника с разбитой физиономией, заставил его приподняться и сказал:

—

Вот мое разрешение. Не нравится — напишите жалобу его величеству! Из Воронежа!

Почт-директор отвернулся и сел в коляску.

—

Шпион он или нет? — негромко промолвил я. — Извините за каламбур, но если Ключарев играл ключевую роль в агентской сети, кто-то из агентов должен будет установить сношения с ним. Так что нужно вести за бывшим теперь уже почт-директором наблюдение. А если он чист, — я вздохнул, глядя на скорбную фигуру арестованного, — что ж, принесем ему искренние извинения. После войны.

Адам Фомич только саркастически хмыкнул.

—

Но совсем плохо, если он ожидал подобного поворота и успел подготовить себе замену, — рассуждал я. — Тогда зловредная деятельность продолжится и без его участия. А мы, выходит, только удружили ему, послав на покой в безопасное место.

Глава

10

Перед обедом у графа Ростопчина я заехал домой.

—

Тут к тебе посетитель пришел, — сообщил Сергей Михайлович. — Вот только что проводили его в гостиную с камином.

—

Кто таков? — удивился я.

—

Где-то я его видел. — Мартемьяныч почесал затылок. — Коллежский советник Мохов, так он представился.

—

Что за Мохов? — пробормотал я и спросил: — А дети где?

—

В саду, — ответил тесть.

—

Ладно, пусть этот Мохов обождет, — сказал я и прошел на задний двор.

Я заметил в кресле под ясенем прелестную фигурку. Солнце струилось через листву, и Жаклин держала на свету книгу, стараясь сама оставаться в тени. Однако неверный ясень дрожал от легчайших дуновений, и солнечные лучи приплясывали на ее макушке.

Аннетт и Катрин играли, предоставленные сами себе.

На веранде столярничал Федька. Он снял старые перила, и открытые балясины выглядели клыками дикого зверя.

—

Что это ты затеял? — спросил я.

—

Барин, Сергей Михайлович, велели-с перила обновить, — объяснил мужик.

«Что их обновлять, когда через пару недель весь дом сжечь придется?» — с грустью подумал я, а вслух сказал:

—

Ладно, старайся. Смотри только, девочек не пускай на веранду: не ровен час, о твои балясины поранятся.

—

Как можно, барин, — отозвался мужик.

Аннетт и Катрин потребовали играть в догонялки, мы немного побегали по двору. Жаклин, щурясь от солнца, следила за нами. На губах ее играла счастливая улыбка.

—

Будешь обедать с нами? — спросила она, впрочем, без надежды в голосе.

—

Увы, генерал-губернатор ждет, — ответил я.

Жаклин опустила книгу на колени, в ее глазах появился

упрек.

—

Знаешь, говорят, память похожа на сарай, в котором хранится много лишнего, — промолвила она.

—

Жаклин, — вздохнул я.

—

Жаклин, — с вызовом повторила она.

Я хотел было попрекнуть ее за ревность, для которой не существовало ни малейшего повода. Но вспомнил о грядущих событиях, о том, что вскоре помимо нашей воли придется избавиться от многих вещей, и сказал:

—

Потерпи чуть-чуть, скоро, совсем скоро я решу, куда деть этот хлам.

—

Хорошо, — ответила Жаклин с сожалением и перевела разговор на другую тему: — Там к тебе еще какой-то невнятный субъект пришел.

—

Невнятный? — удивился я.

—

Вид у него такой, словно он сам не знает, чего ему нужно. По-моему, если ты чуть-чуть подождешь, он передумает и уйдет.

Во двор вышел Сергей Михайлович. Он потрепал за волосы Катрин, добродушно кивнул на сарай с высокой крышей и так, чтобы не слышала Жаклин, сказал:

—

Твое сокровище уж десять лет здесь хранится, место занимает…

—

Мартемьяныч! И тебя Жаклин накрутила! — вполголоса ответил я. — Столько терпели — теперь немного осталось.

И вновь я с тоскою подумал о том, что скоро все это сгорит. Мартемьяныч с застенчивой улыбкой развел руками и напомнил:

—

Коллежский советник ждет. Может, во двор позвать? Чаю в тенечек прикажу подать.

—

Пожалуй, стоит поговорить с ним, — решил я. — Мохов, Мохов… Где-то я слышал это имя…

Я поцеловал Жаклин, перепоручил девочек Сергею Михайловичу и отправился в дом.

Коллежскому советнику Мохову было немного за сорок, он имел военную выправку, но большущий живот свидетельствовал о давно утраченном интересе к воинскому ремеслу. Он рассматривал картины на стене, но по тому, как жевал губы, видно было, что занимает его отнюдь не живопись. Увидев меня, он кивнул так, словно сказал самому себе, что отступать некуда.

Я понадеялся, что коллежский советник каким-то образом причастен к шпионским тайнам и пришел поделиться сведениями. Бог весть, как он узнал обо мне. Я полагал, что и на этот вопрос получу ответ в ближайшую минуту. Может, этот Мохов — очередной сюрприз от Боба Вилсона?

Я

постарался придать лицу самое радушное выражение, чтобы побудить гостя к доверию и откровенности.

—

Вы действительный статский советник граф Воленский? — с воодушевлением произнес он.

—

С кем имею честь? — спросил я благожелательно.

—

Коллежский советник Мохов Гавриил Кириллович, — отрекомендовался гость.

—

Чем могу быть полезен, Гавриил Кириллович?

—

О, ваше сиятельство, я грешным делом думал, куда мне со своими делами, но вот как только увидел вас, всех, так сказать, сомнений как ни бывало! Вы меня поймете и, поелику возможно, примете участие. А я же, так сказать, не о себе хлопочу. Но моя сестра, сестра! Она такая доверчивая!

Он умолк, уставившись на меня по-собачьему преданными глазами.

—

Сударь, мне будет гораздо сподручнее разобраться в вашем деле, если вы объясните, что за обстоятельства у вашей сестры, — осторожно промолвил я.

—

Да какие могут быть у нее обстоятельства?! — воскликнул он так, словно удивлялся моей непонятливости. — Она старая дева, решительно непрактичная, разумеется, она станет легкой добычей для проходимца! Если конечно же мы не вмешаемся. А в сложившихся обстоятельствах мы как благородные люди не можем остаться в стороне.

—

Да о ком же вы изволите говорить? Что-то я не понимаю вас, сударь. О каком проходимце идет речь?

—

Как о каком? Разумеется, о господине Косынкине!

И я вспомнил, почему фамилия Мохов показалась мне знакомой. Конечно же: по пути в Москву Вячеслав рассказывал о своей невесте Моховой Анастасии Кирилловне.

—

Так вы, стало быть, брат Анастасии Кирилловны, — сказал я.

—

Ну конечно же…

—

И насколько я понимаю, вам не нравится намерение Вячеслава Сергеевича Косынкина обвенчаться с вашей сестрой.

—

Ну конечно же! — Мохов с облегчением улыбнулся. — Я знал, ваше сиятельство, что вы меня поймете и войдете, так сказать, в положение!

Он смотрел на меня как на спасителя. А у меня появилось сильное желание вышвырнуть гостя за дверь! И только из добрых чувств к Вячеславу я сдержался. Все-таки передо мною стоял его будущий шурин.

—

Помилуйте, сударь, — сказал я. — Мы проделали с господином Косынкиным долгий путь. И за время в дороге он много рассказывал об Анастасии Кирилловне. Он говорил о ней в самом возвышенном смысле, и я искренне радовался за него, видя его воодушевление!

—

О, конечно! Конечно же! Воодушевление! Именно воодушевление! — с досадой воскликнул Мохов. — Конечно же он воодушевлен! Но поверьте, предмет его воодушевления отнюдь не Анастасия, а ее двухэтажный дом на Конюшковской!

—

Вот оно что, — кивнул я. — Но позвольте, сударь, насколько я понимаю, Анастасия Кирилловна уже в том возрасте, когда она может сама разобраться в чувствах.