Гранаты — тоже были непохожие, запал совсем не такой.
Хотя, память мне ехидно подсказывает, что М-24 я бросал — и не единожды. Вот ведь закавыка какая!
В голове вообще полный кавардак!
13 октября 1942 года — что за дата? Отчего я её вдруг запомнил? Вообще — странное состояние. Этот день з д е с ь — ещё не наступил. Т а м (знать бы, где…) — давно прошёл. Что тогда произошло? Не помню…
Помню — как воевать. Плохо или хорошо? Там уцелел, значит, воевал лучше тех, кто хотел меня убить. А вот поможет ли это знание здесь? Хрен его разберёт… Хотя прошедшая стычка вроде бы прошла неплохо, я остался жив и даже не ранен. Синяки и шишки — не в счет.
Так, с этим вроде бы разобрались. Заканчиваю чистку винтовки и начинаю её собирать.
Магазинов к ней у меня три штуки — все пустые. Пристрелять бы её… но где и чем?
Что сейчас вокруг происходит?
Немцы под Ленинградом, это я знаю. То, что они его не взяли — тоже помню. Но когда их отсель турнули? И когда закончилась эта война? А черт его ведает…
Где сейчас наши?
Судя по всему — километрах в пятидесяти-семидесяти. Идти к ним? Хреново ориентируясь в окружающем? Прокатило у немцев — не факт, что прокатит там. Правда, память мне какие-то страшилки про НКВД подпихивает…
Вспомнилось место боя, которое мы приводили в порядок. Судя по свежим ранам на деревьях, бой там прошел не так уж и давно. И это странно. Немцы-то тут уже порядком стоят, вон как обустроились!
Выходит, что мой прадед, вместе со своими товарищами, пришел туда уже позже? Искали оружие и боеприпасы? Или хотели устроить засаду на проезжавших солдат? Неизвестно…
Ничего я толком не знаю, и моя дырявая память тут плохой подсказчик. Но что-то делать ведь надо? Здесь я долго не высижу, надо уходить.
С чем пойдём?
МР-40 и полтораста патронов к нему — нормально.
Шесть М-39 и две М-24 — вообще перебор.
СВТ без патронов, хм…
Штыки — аж две штуки, хоть торгуй. Интересно, где и с кем?
Еда…
Вот тут я куркуль!
Трех-четырех человек могу кормить целую неделю. Не от пуза, но и не впроголодь.
Что ещё?
Спички, сигареты, всякая мелочь… негусто. Да и хрен бы с этим, все равно тяжелая поклажа выходит, хорошо ещё, что часть продовольствия в лесу заныкал, а то бы я сюда и не прополз — загнулся бы под таким грузом. Или топал бы, как слон, что тоже не есть гут.
Ближе к полудню, в деревне наметилось какое-то оживление. Оживился часовой у сарая, доселе скучавший под навесом. Появившаяся вскоре группа солдат приступила к выносу тел наружу. Подъехали несколько телег, куда немцы погрузили тела. Ага, стало быть, собираются устраивать похороны? Значит, пост у сарая скоро снимут. И я смогу потихоньку уйти из деревни. Это, конечно, классно, только вот — уходить-то куда? В глубине леса в это время ещё снег лежит. Интересно, далеко ли я куда-то уйду в немецкой форме? Вот уж сомневаюсь-то… Надо думать. И хорошенько!
В чём мое преимущество сейчас?
Официально Макса Красовски взяли в плен партизаны. То есть — практически покойник. Искать его, разумеется, будут. Как положено — прочесыванием местности, проверкой укромных мест… Флаг вам в руки, господа! Эти места, даже спустя много лет, и то все не проверили ещё, а уж сейчас…
И что же из этого выходит?
А то, что идущий по дороге немецкий солдат — явление вполне себе бытовое и обыденное. Не в глухом лесу, понятно — там меня быстро оприходуют… Кто? Да найдутся… Кто-то же стрелял тогда из леса по грузовикам? Да и засада со станкачом — тоже не из воздуха возникла. Есть тут партизаны, есть! Но идти к ним в немецкой форме? Подойти-то я смогу… на расстояние выстрела. Нет, не хочу такого поворота в судьбе. Надо искать советскую военную форму. Документы деда Максима тут, кстати говоря, очень даже рулят. Разве что возраст у нас с ним не шибко похож. Но и тут вывернуться можно. Мне нынче должно было 32 года стукнуть. Ему — лет на десять меньше. На мое счастье, выглядел я всегда моложе своего возраста, так что лет пять на этом отыграть можно. А остальной возраст, наоборот прибавить, сославшись на тяготы войны. Мол, блуждал по лесу черт знает сколько, вот и осунулся лицом. Покатит? Хм… Это уж смотря к кому попадусь… и при каких обстоятельствах. Это тоже, знаете ли, многое значить может. И как долго мне этих обстоятельств ждать? Неизвестно. Значит, вывод какой?
Надо их создать самому. Так, чтобы мое появление выглядело бы вполне естественным и легко объяснимым.
Кстати, копаясь в памяти, я вспомнил ещё один эпизод… Совсем недавний.
Колонна уныло бредет по дороге. Не слишком длинная, она показалась из-за пригорка уже минут пять назад, но к посту нашему так ещё и не подошла. Что-то они медленно идут? Оборачиваюсь к своему сменщику, тот как раз присел на бревно и переобувает сапог.
— Ханс! Кто это там тащится, словно, на похороны?
Одного взгляда, брошенного им через плечо, оказалось достаточно.
— Ты недалек от истины, Макс! То место, куда они идут, не так уж и отличается от кладбища — им некуда спешить.
— То есть? — озадаченно смотрю на него.
— Это русские, Макс! В смысле — пленные солдаты. Их ведут в фильтрационный лагерь. Поверь, я один раз там был — жуткое место!
— В каком смысле — жуткое?
— Кусок чистого поля, огороженный колючей проволокой — и всё! Сторожевые вышки по углам и казарма охраны. А те, кто стоит внутри…
— Стоит?
— А куда там ляжешь? Голая земля… даже навеса никакого нет.
— Так они что же, спят тоже стоя? Как лошади?
— Откуда мне знать? Может, так и спят…
Тем временем, колонна подошла ближе и стали видны лица тех, кто шел по дороге. Да уж, скажу я вам, это было ещё то зрелище… Русских можно было распознать безошибочно, даже не по форме, а по выражению лиц. Угрюмые и исхудавшие, наполненные каким-то страданием… им досталось. А идущие по бокам колонны конвойные — те отличались какой-то ожесточенностью и мрачной решительностью. (И ещё было что-то в них странное, но сейчас этого вспомнить отчего-то не могу.)
— А это что за парни? Ну, те, которые их конвоируют?
— Охранный батальон, Макс. Тоже не самые доброжелательные люди, скажу я тебе. С ними, знаешь ли, лучше не шутить — у них плохо с чувством юмора. Да и разговорчивостью эти парни не отличаются.
Они молча проходят мимо нас. Их путь лежит дальше, колонна не заходит в деревню и наш пост обходят стороною. Поэтому мы молча наблюдаем за их монотонным движением. Только хлюпанье сапог по грязи, да надрывный кашель откуда-то из глубины строя пленных — вот и все звуки, сопровождающие их передвижение.
Ханс заканчивает переобувать сапог, выкуривает сигарету и уходит. А я все стою и смотрю им вслед. Странно, но какое-то противоречивое чувство зародилось в моей груди уже тогда. Только я не понимал ещё причины его возникновения.
Итак — лагерь. Отсюда — километров десять, недалеко. Ясное дело, что нападать на него в одиночку — самоубийство. Там не менее взвода охраны, и всех я не положу. Ханс упомянул вышки — что там? Просто солдаты с винтовками? Сомнительно. Уж парочка пулеметов у охраны точно есть. И они не в казарме — от них там мало пользы, наверняка на постах. А раз так — мне там ловить нечего. Секунд тридцать на все разборки и уйдет. Порежут пулеметами на мелкие частички. И толку? Прихватить с собою двух-трех солдат? Так это и здесь можно сделать и с куда большей эффективностью.
Нет.
В лагерь я не пойду.
В сам лагерь.
А вот куда-нибудь поближе к нему… это совсем другой разговор.
Выйти из деревни тихо удалось только через два дня. В неё вернулось большинство ушедших солдат, которые, надо думать, прочесывали лес. Вернулись тихо и без особого шума, уставшие и невесёлые. Так, судя по их внешнему виду, поиски никакого результата не принесли. Ну, собственно говоря, я это и предполагал. Кого, интересно знать, они там найти собирались?
Дождавшись темноты, тихонько выскальзываю за околицу.
Рассвет встречает меня уже достаточно далеко от деревеньки, около моей ухоронки с основными запасами продовольствия и прочих трофеев. Наломав тонких веточек, разжигаю на клочке сухой (менее сырой, чем окружающая) земли маленький костерок. Хватит, чтобы согреть воды. Шинель и сапоги я могу и около дороги почистить, а вот щетину сбрить — только здесь! Небритый солдат на передовой — ещё туда-сюда, а вот в тылу он вызовет нездоровый интерес. Так вот и спалюсь, ничего не успев совершить. Нет уж!