— Мавританцы, — словно подслушав мысленный вопрос Акелы, мрачно сказал ему Эрик, — если дойдёт до схватки, то бейтесь, как за родной дом. Этим псам лучше в плен не попадать, у них кривые сабли и кривые души.

Галера, несмотря на манёвры драккара, постепенно приближалась. Уже слышны были гортанные крики, свист плетей подгонявших гребцов-рабов, лязг металла. Судя по тому, как мрачнели лица викингов, шансов уйти было немного. Их драккар полон грузом, а, следовательно, тяжелее. Значит, большую скорость не разовьёт, даже с помощью вёсел. На галере тоже были искусные моряки и, к тому же, б о льшее количество вёсел.

Но викинги бежать и не собирались. Пока можно было, лавируя, разойтись как бы случайно, они это и делали. Теперь выбор был невелик — спасаться бегством в открытую, «потеряв лицо», или принять навязываемую им схватку. Воины сделали единственный возможный для себя выбор — драться.

Развернув нос драккара навстречу опасности, Конунг что-то с яростью крикнул гребцам. Эта команда в переводе не нуждалась. Все сидящие на вёслах и так работали как одержимые. Пот заливал глаза, стекал ручейками по лицу и по спине, промачивая одежду. От усталости и напряжения у Акелы всё плыло перед глазами, он держался лишь усилием воли, рядом с хрипом дышал кызбек. Высокий борт галеры, вырастая в объёме, быстро приближался.

Акела с Ханом едва успели выдернуть вёсла и из последних сил упереться ногами во впереди стоящую «банку» [61]. Удар! Всех рвануло вперёд, а с высокого борта на драккар посыпалась абордажная команда врага. Всплеск адреналина в крови прояснил мозги.

Рядом упал с разбитой головой мавританец. Выхватив саблю из его руки, Акела скрестил её с одним из нападавших. Тот рубился умело, но пока никто не мог взять перевеса. Рядом теснил своего противника Хан, этому-то сабля самое привычное оружие.

Срубив своего, Джура-хан мимоходом полоснул по шее и противника Акелы, но место павших сразу заняли новые. Хорошо, что в тесноте невозможно было нападать по двое-трое. Лязг оружия, стоны раненных, яростный рык викингов, вопли атакующих и стоны умирающих — всё смешалось в чудовищную какофонию. Краем глаз успел заметить, как покрытый ранами и истекающий кровью конунг с торжествующим рёвом сгрёб за глотку здоровенного мавританца. Так и не разжав рук, он рухнул с ним вместе в воду.

Рядом молодой викинг, потеряв меч вместе с отрубленной кистью, яростно рыча и захлёбываясь кровью, вцепился зубами в горло сбитого им с ног врага. Подскочивший на выручку чернокожий воин в чалме рубанул безрукого саблей по голове. Но он опоздал — из порванной артерии ударила вверх цевка крови. Фактически, бой был уже закончен, слишком уж неравны были силы. Через несколько минут обессиленные защитники драккара были просто задавлены массой нападающих. Падая, Витязь ударился головой о край борта и впал в спасительное забытьё.

Он пришёл в себя от холодной морской воды, выплеснутой в лицо из кожаного ведра. Сквозь красноватый туман Акела различил стоящих рядом с ним товарищей по несчастью — Хана, Эрика и других викингов. Приподнялся, тяжко охнув, на руках и подтянул под живот правую ногу. Крепкие руки помогли ему выпрямиться и устоять на ногах. Троим, что встать не смогли, «милосердно» перерезали горло и вышвырнули за борт.

«…и оставшиеся в живых позавидуют мёртвым», — вспомнилась строчка из Стивенсона. Может, оно и так. Но во все времена мужчины не имели привычки покорно подставлять шею под нож. Бесстрашно шагали навстречу костлявой лишь тогда, когда ценою жизни становилась своя честь или жизнь дорогих им людей. Оставшихся двенадцать человек пираты свели вниз и стали попарно приковывать цепями к вёслам. Они совсем не походили на вёсла драккара — размером с приличное бревно, сужающимися к концу рукоятками для удобства захвата. Их хватило на всех, победа досталась маврам недёшево — викинги в этой битве покрошили немало народу.

По иронии судьбы, Акелу сковали одной цепью с его заклятым другом. Джура-хан покосился на Витязя со странным выражением лица и оскалил белые зубы.

— Нити наших судеб переплелись, — невесело хмыкнул он, — один остров, теперь вот одна цепь…

— Не беспокойся, это ненадолго, — «утешил» его Акела, зная, что век галерного гребца всегда был короток.

— Человек не может знать всех замыслов богов, — серьёзно ответил тот. Акела мысленно согласился — неисповедимы пути господни. Ну, хоть какое-то утешение тому, кто в нём сроду не нуждался.

— Эй! — раздался откуда-то сверху командный окрик. Мускулистый невысокий крепыш с искривлённым позвоночником затараторил что-то.

— Говорит: работайте, собаки, — тихонько перевёл Хан, — иначе кнутом шкуру спущу.

Чтобы всем было понятно, он сопроводил слова несколькими ударами тяжёлого кнута по спинам. Понятно, начался «курс молодого бойца».

Никак не прореагировав на вонзившуюся в спину боль, Акела с Ханом потянули весло на себя. Чтобы попасть в общий ритм, они наблюдали, кося глаз на старожилов. Это удалось им довольно быстро, получили кнутом всего раза два. Вряд ли они так уж в этом нуждались. Скорее всего, это так, для профилактики. А, может, этому кривобокому просто нравится бить людей. Хан что-то прошипел на своём языке сквозь стиснутые зубы.

— Я бы тоже с удовольствием пересчитал ему рёбра, — согласился Акела. Хан в немом изумлении воззрился на него.

— Я не знал, что ты понимаешь наш язык, — тихонько выдохнул он между двумя взмахами весла.

— Да что другое ты мог сказать после его кнута? — усмехнулся Витязь.

Хан чуть слышно фыркнул от смеха. До самого заката они ритмично ворочали тяжёлое весло. После заката, впрочем, ничего не изменилось, только кривобокий прошёл по рядам, засовывая в рот рабам хлеб, пропитанный вином.

— Плохо, если он будет бить часто, — тяжело сглотнув винно-хлебную кашу, сказал Джура.

— Чего уж хорошего, — хмыкнул Акела.

— Я не о том, — поморщился напарник, — могу не выдержать и свернуть ему шею. Тогда меня убьют. А у меня ещё одно важное дело не сделано.

— А-а, понял. Нет, ты уж потерпи. Как только у меня голова заживёт, я им устрою панихиду с танками.

—-Чего устроишь? — не понял Хан.

—-Увидишь. Тебе понравится.

Он встряхнул головой, отгоняя сон. Организм начинал впадать в оцепенение, хотя тело продолжало работать. Несколько раз кто-то из вновь прибывших, уснув, выбивался из общего ритма. Коррективы, естественно, вносились тем же кнутом. Рабов жалеть не принято по определению.

Утром задул свежий попутный ветер. Кривобокий что-то пронзительно заорал. Галерники стали втаскивать вёсла внутрь. Хан и Акела, по мнению надсмотрщика, сделали это недостаточно проворно. Чем были выставлены оценки, ясно и так.

— Червивый верблюд, которого изнасиловала пьяная ящерица, — зло прошипел Джура.

Представив себе эту картину, Витязь тихонько фыркнул, не в силах сдержаться.

— Ты что? — недоумённо уставился на него напарник.

— Непросто пришлось ящерице, — серьёзно ответил Акела, — ещё и пьяная.

Они поглядели друг на друга и фыркнули оба. Грести не надо было. Разговаривать не запрещалось, если не слишком громко.

— Жрать хочется. Я без баранины тут ноги протяну, имей в виду. Как голова твоя себя чувствует?

— Передавала тебе привет, — буркнул Витязь, не распространяясь, — к ним уже шли надсмотрщик и повар с чаном. Поев какой-то рисовой каши с овощами, Акела привалился к борту. Спину и руки сводило болью перетружденных мышц. Следы от бича немилосердно жгло солнце. Дураку ясно — хочешь пожить ещё, береги силы. дайте только в себя прийти, я вам тут такое устрою — «приходи, кума, любоваться». Надо же, опять голова под раздачу попала — гудит, «как колокол на башне вечевой».. В дальнейшем следует её особо поберечь, нам мозги наружу — лишняя экзотика.

…Потянулась однообразная жизнь галерного раба. Гребля стала привычной, и тело работало на автомате, мышцы подстроились к нагрузке. Акела, зная, что его мучители бесчинствуют, лишь пока болит его голова, морально чувствовал себя достаточно комфортно. Он просто ждал.