Здесь, по эту стороны мембраны, шел дождь, а в кронах деревьев ворочался ветер. На главной кладбищенской дороге светили фонари.

  Точно пасхальное яйцо из корзинки, я рухнула в объятия Луки.

  - Откуда ты... - одновременно выдохнули мы друг другу в лицо.

  - Лука...

  - Ты вся в крови!

  - Где Зарипов? - спросил Багама.

  В моей голове будто сошел оползень, и теперь там все погребено под слоем грязи вперемешку с вывороченными деревьями и мусором. В моей голове будто произошло стихийное бедствие.

  - Его... его больше нет. Их всех нет.

  Я замотала головой, и не могла остановиться до тех пор, пока Лука не обхватил мое лицо ладонями и не заглянул мне в глаза. Не знаю, что он в них увидел, но тут же отшатнулся прочь. Я начала оседать, когда Багама подхватил меня на руки.

  Невесть откуда в руках Луки появилось распятие. Где он его прятал?

  Наша троица почти бегом отступала к кладбищенским воротам.

  - Реньи, - выдохнул Багама, - ты недоедаешь.

  - Обсудим мое пищевое поведение? Ты шутишь? Для меня это как сказка на ночь.

  Багама врезался в калитку спиной, Лука вывалился следом, сжимая в руке распятие так, что костяшки побелели. Ослабив галстук, он встал перед воротами и начал читать молитву; после нашего марш-броска он тяжело дышал.

  Милана смотрела на нас - белый треугольник в полутьме салона джипа, - пока Багама пересекал стоянку со мной на руках. Я испытала удивившее меня своей остротой чувство облегчения: она жива. Я встретила молодую женщину пару дней назад, и уже готова пожертвовать собой ради ее спасения. Вон даже отдала ей свою кожанку. Во мне, где-то глубоко, живет славный малый.

  Зловеще-красивая, испуганная, - Милана показывала пальцем за наши спины.

  Мне показалось, что с меня содрали кожу, все нервы оголились, в ушах зазвенело, а в район грудной клетки, словно металлические скрепки, притянутые магнитом, стянулся страх, да так, что не продохнуть.

  Я знала, на что она показывает.

  Сообразив, что Багама все еще держит меня, как чертов жених невесту, я уперлась руками ему в грудь, добавляя к уже оставшейся на его куртке еще немного грязи и крови. Нахмурившись, он опустил меня наземь и попридержал за плечо, когда я пошатнулась, заваливаясь на правую ногу.

  Помнится, пять лет назад, когда меня доставили в больницу, врачи, глядя на рентген моей ноги, сказали, что, к сожалению, существует большая вероятность, что всю оставшуюся жизнь я буду ходить, опираясь на палочку. Я тогда сказала что-то вроде 'на палку опираться буду не я, а ваши хромые суждения', такая вот ерунда. Упрямства всегда было у меня в избытке. Поэтому и сейчас, выдавив сквозь зубы несколько ругательств, я выровняла спину, распределяя вес тела на обе ноги.

  Время остановилось.

  Со стоянки словно выкачали кислород, и в этом зловещем вакууме, вопреки законам физики, единственным звуком было раскатистое уханье моего сердца. Кровь все разгонялась и разгонялась, что даже щекотно в пятках стало. Если я не успокою сердцебиение, у меня случится удар.

  Идти было непереносимо больно... так больно, как давно не было. Я открыла дверцу и просочилась на заднее сиденье, рядом с Миланой.

  - Харизма?

  - Ну?

  - Я всегда буду у тебя в долгу, - сказала Милана.

  Нет, не долг, а пережитое - насилие, боль, страх - вот что всегда будет висеть между нами. Согласитесь, совсем не то, о чем хотелось бы трепаться за чашечкой жасминового чая. Нам с Миланой не стать подругами, этими чирикающими экзотическими птичками, но, между тем, мне уже никогда не будет параллельно на нее; по воле обстоятельств, я открыла ей свое сердце, а Милана отколола от него немного льда и бросила себе в виски. Может, я даже подарю ей открытку на день рождения.

  - Да пожалуйста, без проблем.

  Я ухмыльнулась своим разбитым ртом и коснулась впадинки между ключицами, которую Лирой взял за отправную точку для своего ножа. Порез был неглубоким, но длинным, и жег как ненормальный. С меня снимали одежду, но еще никто и никогда не хотел снять с меня кожу, как с поросенка. Я вся была в грязи. Новоприобретенная леопардовая расцветка некогда серого свитера подсыхала и деревенела. Джинсы из синих стали коричневыми. Накинутая на плечи Миланы кожанка словно снята с облюбовавшего канаву пропойцы. Буду жива - отнесу куртку в химчистку.

  Наши взгляды встретились, но уже в следующее мгновение как по команде мы обе уставились на амебу, катящую свое тестообразное дымчатое тело по главной кладбищенской дороге.

  - Милый Боже, - одними губами сказала Милана.

  - Э-э, ребята, быстрее, ладно? - проорала я в окошко.

  Багама провернул ключ в гнезде зажигании и врубил дальний свет. Фары ударили двумя пучками выжигающего темноту света. Когтистая лапа, шурша черными перьями, опустилась на створку ворот. Свет оставлял прогнутые дуги на дымчатом теле Слез Земли, словно выгрызал куски. В контрасте со слепящим светом тьма казалась засасывающей, бездонной - вляпаешься в такую, и уже не отмоешься.

  - Лука, в машину! - Кажется, у меня включился режим гребаной истерички. - Он потерял рассудок? Что он делает? - Вообще-то, я выплюнула нескольку другую, более грубую вариацию 'потерять рассудок'.

  - Свою работу, - сказал Багама. Подслушал наш с Лукой разговор в моей спальне? Даю руку на отсечение, что да.

  Я хотела пристегнуть ремень безопасности, но раненая рука рванула фейерверком боли. Собственно, с такой клешней не то, что ремень безопасности, опустошить стик сахара проблематично.

  Велев себе сделать глубокий вдох и медленный выдох, я немного прояснившимся взглядом уставилась на Луку. Окей, следуют отдать ему должное - судя по тому, что мазутно-черная на фоне багрового неба, раскачивающаяся под невидимым ветром, тварь не двигала дальше ворот, Лука справлялся. Делал свою работу. Я задалась вопросом: что было бы, не разбавь Лука наши ряды? Представила, как Слезы Земли перехлестывают через ворота и...

  Напоминающая головку сыра голова с трещиной рта повернулась к нам. И вновь кислород загадочным образом испарился, и мир стал пустошью. В глазах - то темно, то светло; окружающее было картинкой на экране барахлящего телевизора. Я вцепилась в спинку переднего сиденья и уставилась на свои колени. Что-то потекло по подбородку. Ну вот, дожилась, пускаю слюни, как припадочная.

  Это, впрочем, оказалась не слюна.

  Трудно сказать, какой эмоции было больше при виде того, что измазало тыльную сторону моей руки, когда я провела ею по подбородку: ужаса или облегчения. Да, это была не слюна. И даже не слюна, смешанная с кровью, вкус которой все это время будоражил мои вкусовые рецепторы.

  Это была грязь.

  Я поперхнулась, судорожно сглотнула, но в горле что-то... застряло.

  Оцепенев, я - сантиметр за сантиметром - вытащила изо рта прутик. Маленькое соцветие измазано грязью. Вышвырнув прутик в приоткрытое окно, я вытерла дрожащую руку о штанину. Не иначе побитый жизнью клоун на детском дне рождении, скоро начну вытягивать из глотки платки и букеты искусственных цветов.

  Секунды тянулись нестерпимо медленно, и это нервировало. Всевышний в свидетели, насколько нервировало. Китайская пытка водой - просто релаксирующая процедура по сравнению с этим.

  Как в замедленной съемке, Лука развернулся на сто восемьдесят градусов, несколько длинных медных прядей упали на бледное веснушчатое лицо. Когда порвется поводок? Когда оперенный студень сорвется с цепи и ринется в лобовую атаку?

  Багама выжал ручник.

  - Держитесь, - бросил он и резко сдал назад, одновременно выворачивая руль. Для полноты образа не хватало косяка, зеркальных очков и торчащего из машины локтя.

  Джип опасно вильнул, лишь благодаря феноменальной реакции Багамы избежав столкновения с поручнем, отделяющим асфальтированное пастбище для авто от обрыва. Асфальт, почерневший от нескончаемой мороси, лоснился под светом фонарей. На стоянке осталось единственное авто - вишневое 'БМВ' Зарипова было молчаливым напоминанием случившегося, напоминанием того, что мне чертовски повезло.