— Вряд ли у него это получится, — встряла в разговор Луиза де Шарансонне, — ведь, говорят, Ману брал уроки у самого Лесдигьера.

— У Лесдигьера? — сразу оживилась Маргарита и тут же вспомнила, как в прошлом году ее брат Анжу привез пленника в Мец. — Того самого, что стал любовником королевы Наваррской?

— Да, мадемуазель. Жанна Д'Альбре совсем сошла с ума: на старости лет вздумала влюбиться!

— А я считаю, она правильно сделала, — произнесла Маргарита. — Какого черта, в самом деле, церемониться? Герцогине Д'Этамп уже шестьдесят пять, а она все еще имеет любовника. Что же, Жанне Д'Альбре в сорок лет постригаться в монашки? Re bene cognita [4]она сделала верный выбор.

— Тем более, — поддержала Маргариту Луиза, — Лесдигьер совсем не простой дворянин. Теперь он граф де Сен-Пале, а через год-другой станет герцогом. А если еще их высочество женит его на себе, то, черт меня возьми, он станет равным принцам крови.

— Как бы там ни было, а она опередила меня, — задумчиво произнесла Маргарита, — или, вернее, меня опередили обстоятельства. Ведь я только подумала и мысленно уже начала претворять в жизнь план порабощения этого дворянина, как он внезапно уехал, отпущенный из плена королем.

— Жанна не зря выбрала его, — подала голос Мадлена, — за таким рыцарем любая дама пойдет в огонь и в воду. Роста выше среднего, глаза голубые, красив как Нарцисс и отважен как Галаор. Это ли не мечта любой женщины? Тем более что сердце его стало свободным после гибели баронессы де Савуази.

— Да ведь и он не промах: куда замахнулся — на саму королеву Наварры!

— Ничуть не бывало, — возразила Рене, — это она его подцепила.

— Значит, она полюбила его, — мечтательно произнесла Маргарита, разглядывая себя в зеркало, — а потому стала мне вдруг очень симпатичной. Ее укоряют в безумстве? Не этому ли, в конечном счете, обязан мир своим счастием? Вот я еще никогда не любила, но как хотела бы я оказаться на месте Жанны Д'Альбре, чтобы понять, что это такое.

— Ах, принцесса, — высокопарно произнесла Д'Ампьер, — да неужто вы думаете, что она и взаправду полюбила его?

— Да, дорогая моя, именно так и бывает, — вздохнула Маргарита. — Когда-нибудь вы сами это поймете, когда влюбитесь так же, как влюбилась она. С отчаянием и страстью никогда до этого не любившей женщины, с болью в сердце и с криком души, который вырвался у нее как признание в своих чувствах.

— Как, разве она сама первая призналась ему в любви?

— А вы полагаете, что Лесдигьер дерзнул бы на такое? Она королева, и она не вправе была ждать от него первого признаний. Но она никогда не сделала бы этого, если бы не была уверена, что и Лесдигьер тоже тайно вздыхает и тоже любит ее. А коли так, то я от всей души завидую им. И да будут они счастливы в своей любви… и в своей Ла Рошели.

— Ах, — томно вздохнула Рене, — такой любви можно только позавидовать. Вряд ли, мадемуазель, такие чувства появятся у нашего короля Карла IX к своей будущей супруге.

— Надо думать, — передернула плечами Марго, — ведь мой братец Карл женится отнюдь не по любви. Да и какая уж тут любовь, если он всегда хмур и мрачен, а невесту свою до этого никогда не видел. Бьюсь об заклад, что наш брат Анжу опередит его и первым начнет заигрывать с юной королевой. Вот будет уморительная сцена ревности; право, на это стоит посмотреть. Пожалуй, я сама попрошу его об этом, так хочется отомстить Карлу за свое недавнее унижение. А для меня Анжу сделает все.

— Берегитесь, мадемуазель, — со смехом произнесла Мадлена де Миромон, — как бы принцессе не пришлось в результате вашего вмешательства поменять братьев одного на другого.

— Фи, да мне-то что до их страстей? Все равно она не полюбит ни того, ни этого. Да что там говорить, — вздохнула Марго, — меня ведь и саму вскоре выдадут замуж отнюдь не по любви, а из политических соображений. И почему так случается: если молодые люди не любят друг друга, их женят, невзирая на их чувства, а если любят — то нет? Я, например, хотела бы выйти замуж за Гиза, какая бы у нас с ним была любовь! Но моя мать усмотрела в этом угрозу короне.

— А за кого же выдает вас королева-мать? — спросила Луиза де Шарансонне. — Уж не за того ли спесивого испанца, который, по слухам, собственноручно задушил вашу сестру Елизавету?

— Вовсе нет. Кажется, меня собираются выдать за Беарнца, а я и видела-то его всего раза два-три в жизни; впечатлений от него не осталось никаких, кроме запаха лука и чеснока, которыми вечно воняет от него. Ах, Генрих, мой Генрих, — вздохнула она снова, вспоминая о Гизе, — увидимся ли мы вновь? Удастся ли мне вернуть тебя и заставить забыть постель принцессы Клевской ради моей любви?

Германская невеста оказалась белокурой юной девицей шестнадцати лет. Количество всадников, сопровождавших будущую королеву, было столь велико, что никому из окружения французского короля не удалось сразу разглядеть ее, хотя она уже вышла из кареты и даже сделала несколько шагов по ковровой дорожке, которую выстелили до самого дворца. Наконец все увидели ее, и король вместе с матерью и братьями направился к ней, чтобы первым поцеловать ей руку. Ее бархатные ресницы взлетели высоко вверх, а маленький ротик раскрылся в наивной улыбке, когда она, слегка наклонив голову набок, разглядывала своего будущего супруга. Екатерина бросила взгляд на сына и увидела, что тот улыбается. Слава богу, значит, невеста понравилась ему. Но тут все испортил Анжу. Со своей обычной галантностью он уже был подле руки юной принцессы и через переводчицу расточал ей комплименты. Карл сразу же нахмурился и побагровел. Всем известно было, как он ревновал братца к воинской славе и его успехам у женщин. Еще минута — и неминуемо разразился бы скандал, но мать вовремя заметила это и поспешила встать между сыновьями, с любезной улыбкой говоря при этом новой королеве:

— Идемте же дорогая, вам надо отдохнуть с дороги и переодеться.

И обе королевы — старая и молодая — чинно направились ко дворцу, где их уже ждали придворные. Король и брат последовали за ними.

— Еще раз сунешься!.. — прошипел Карл на ухо Анжу и под самый нос сунул ему кулак.

И еще один разговор состоялся у папского престола в декабре между Пием V и его легатом, Франческо Браманте. Он только что вернулся из Мезьера, где имел тайную беседу с королем и его матерью.

— Удалось ли вам вразумить французского короля и поставить ему на вид заключение постыдного мирного договора с протестантами? — спросил Пий.

— Ваше святейшество, королева-мать заверила меня, что ничего постыдного здесь нет, так как договор этот — всего лишь ловкий ход. Этим маневром она сумеет привлечь к себе протестантских главарей, а потом покончить с ними разом. Они уже заманили принцессу Конде; она в восторге от приема, который ей оказали при дворе короля Карла. Через нее она думает воздействовать и на других. Теперь их партия ослабла: немецкие рейтары ушли восвояси, а сама королева Наваррская занята своей внезапно вспыхнувшей любовью к какому-то графу.

— Пусть себе любит на здоровье, это нам не помешает. А свадьба Наваррского принца с принцессой Валуа все-таки состоится?

— Эта свадьба и явится предлогом к тому, чтобы собрать всех главарей в одном месте, а потом одним ударом разделаться с ними всеми. Так заверила меня Екатерина Медичи, успокоил папу Франческо Браманте.

— Ну что ж, это благое дело, и его можно одобрить. Только как скоро думает она избавить страну от своих гугенотов? — с нетерпением произнес Пий.

— Надо ждать, ваше святейшество. Это вопрос нескольких месяцев, в течение которых она надеется уговорить королеву Жанну Наваррскую ускорить этот брак, который положит конец религиозным войнам во Франции.

Едва легат вышел от папы, как два кардинала, стоявшие близ дверей, спросили его, что думает его святейшество по поводу французских гугенотов. Тот ответил, что Верховный Понтифик полон ненависти и ратует за самые решительные действия, направленные на искоренение ереси во Франции.