Тем же вечером Карл IX сказал своей матери:

— Ну как, хорошую птичку я заманил в клетку?

— Еще бы! Теперь ей уже не вылететь. Дверца закрыта плотно. Ныне важно, чтобы сработала другая приманка, — усмехнулась Екатерина.

— Соглашайтесь на все, о чем она ни попросит. Все равно она этого не получит, да ей уже и не надо будет, — посоветовал Карл.

— Останется ее сын.

— Этот не страшен. Нас еще трое. Он успеет состариться, а для вождя он еще молод. Не трогайте его, матушка, честное слово, он мне симпатичен, наверное, потому что безобиден.

Несколькими днями спустя Екатерина принимала у себя кардинала Карла Лотарингского, которого вызвала из Реймса, сообщив ему, что они заманили в ловушку Колиньи.

— Когда же свадьба? — полюбопытствовал кардинал.

— Жанна пока не дает согласия, — фыркнула королева-мать.

— Что же ей мешает?

— Она просит от короля в приданое сестре Гиень, — ответила Екатерина.

— Так отдайте, не церемоньтесь.

— Она требует, чтобы король вывел оттуда гарнизоны, а на это нужно время, — нахмурилась Медичи.

— Поторопитесь, решающий момент настает, — напомнил Карл Лотарингский. — Советую использовать свадьбу. Съедутся все гугеноты, их предводители и вожди. Тогда и надо с ними разом покончить.

— Вы угадали мою тайную мысль. Зачинщики смут и возмутители спокойствия должны исчезнуть навсегда. Адмирал уже попался, теперь он послужит приманкой для остальных. Он обласкан и взлелеян, король в нем души не чает. Через него я буду воздействовать на Жанну Д'Альбре: чем скорее она его послушает, тем скорее приедет. Потом я уже не выпущу ни одного. Вот и нет вождей — значит нет больше войн.

— Только не говорите раньше времени королю, он может заупрямиться и все испортить. Мы надавим на него позднее, в самый канун праздника, иначе, согласись он сейчас, в решающий момент вполне может передумать.

— Я напишу папе, он должен одобрить наш план, — сказала Екатерина.

— Я поеду с вашим письмом. Личная беседа убедит его еще больше в неизбежности избиения гугенотов. Да, но ваш зять! Ведь он останется вождем протестантов.

— Я заставлю его обратиться в католичество — веру, в которой его воспитывали с детства.

— Каким образом?

— Это и послужит в некотором роде подоплекой страшного дня, его скрытой причиной. Я соглашаюсь на этот выпад против врагов нашей веры еще и потому, что знаю — моему зятю Генриху в эту страшную ночь будет грозить смерть, если он не вернется в лоно римско-апостольской церкви. А раз так, то он примет католичество, своя жизнь дороже. Я заставлю это сделать Карла. Они короли и кузены, и им легче будет договориться между собой.

— А если Генрих Наваррский заупрямится?

— Тогда… у них останется один Конде. Но с этим будет справиться совсем просто.

— Итак, решено?

— Да. Генрих Наваррский станет католиком, и ради этого я пойду на все, даже на массовые убийства.

— И когда же?..

— Как только королева Наваррская подпишет брачный контракт.

— А ваша дочь? Она не против этого брака?

— Она противилась и упрямилась, но сейчас присмирела. Я убедила ее в том, что он переменит веру.

— Что думает об этом Пий V?

— Я поведу с ним переговоры и получу разрешение на этот брак, несмотря на разницу религий молодых. Поэтому заранее я напишу герцогу Лоренцо и попрошу его посодействовать. Одновременно адмирал отправит письмо Жанне Наваррской, чтобы она не упрямилась и не тянула время, поскольку ее здесь любят и ждут как мать. Старику устроили королевский прием, ему оказаны такие почести, от которых у него голова идет кругом. Говорят только о нем, заседают в Совете только с ним, король не отходит от него ни на шаг, они разрабатывают феерические планы покорения Нидерландов… Другого письма написать он не сможет.

Кардинал ушел. Екатерина с мрачной ухмылкой поглядела ему вслед и тихо проговорила:

— Можете мечтать сколько вам угодно, ваше преосвященство. Вы желаете вновь залить страну кровью еретиков, но мне нужно совсем не это. Я должна отрубить головы гидре, только в этом мне и потребуется ваша помощь, а обескровить нацию, уничтожая всех заблудших, я вам не дам: я еще королева, и мне нужны будут мои подданные для борьбы с вами ж е, поскольку вы — иностранцы и тянете свои грязные руки к престолу моих сыновей.

Жанна устала читать восторженные письма Колиньи и выслушивать советы и мнения своих придворных, высказывавшихся то за, то против брачного союза. Решать, в конце концов, ей, за нее этого никто не сделает. Пусть брак не совсем удачный и Маргарита, согласно «Салическому закону» франков, в случае смерти своих бездетных братьев не станет королевой Франции. Зато брак укрепит мир, позволит ей расширить свои владения и убережет ее сына от посягательств на его жизнь. Так советовали ей Конде, Лесдигьер и Шомберг, так думала и она сама. Все же Жанна долго колебалась и, наконец, в ноябре решила дать согласие. Однако, не желая показаться чересчур сговорчивой, вновь поставила королю условия: область Гиень в приданое за его сестрой и ликвидация гарнизонов в Лектуре. Генриха она с собой не берет. Он приедет тогда, когда она позовет его.

Она решила ехать в конце ноября, но неожиданно снова заболела и надолго слегла в постель. Генрих не отходил от матери ни на шаг, Лесдигьер предупреждал малейшее желание Жанны, врач из сил выбился, борясь с повторным приступом воспаления легких. Целых десять дней пролежала Жанна, не в силах встать с постели, затем поправилась, отдохнула и сказала, что немедленно же поедет ко двору.

Она отправилась в свое последнее путешествие в начале января. С ней вместе поехали ее дочь Екатерина, которой исполнилось к тому времени двенадцать лет, племянник Конде, ему было уже девятнадцать, Людвиг Нассау, Лесдигьер, Шомберг, ее фрейлины и вооруженный отряд всадников. Ее сын Генрих проводил ее до Ажана и там простился с нею. Навсегда.

Было это 13 января 1572 года.