«Это было необходимо, ты же знаешь».

«Мне незачем сейчас ехать».

«Тогда приеду я».

«Не говори глупости, а то я начну ждать».

«Через три месяца».

Через три месяца исполнится ровно полгода со дня смерти Бориса, и завещание должно вступить в законную силу, если его родственники не предъявят встречные требования.

Ей показалось из его ответов, что за то время, что она не видела его, Глеб повзрослел. Его ответы уже больше похожи были на реплики взрослого мужчины, а не избалованного ребенка, каким она его всегда воспринимала. Что ж, ему только плюс.

«Ты правда приедешь?»

«Я надеюсь, если ничего не изменится. Как Люцера?»

Это был провокационный вопрос, и от ответа на него во многом зависело её окончательное решение по поездке домой. На этот раз молчание Глеба затянулось до семи минут. Она допускала, что в его сознании могут и должны происходить определенные процессы, которые спровоцирует упоминание этого имени. Краем глаза Вероника наблюдала за Патриком, который увлеченно читал бизнес-дайджест, удобно устроившись в раскладном кресле. Наконец от Глеба пришел ответ, прочитав который, она облегченно вздохнула:

«Ты мне снишься каждую ночь. Мне пора, целую».

«Аналогично», быстро набросала девушка и отправила сообщение.

- Дорогой, а не пора ли нам чего-нибудь перекусить? – громко сказала она, обращаясь к мужу.

Он обернулся. На её лице сияла счастливая улыбка.

- Твои бабУшка о’кей, я вижу?

- О’кей, о’кей, а я голодна, как десять бабУшка!

- Тогда идем скорее, только накинуть нужно на себя что-нибудь, - сказал Патрик.

- Конечно, дорогой, и галстук не забудь, - она часто подзуживала его за академический консерватизм, который был присущ скорее британцам, а здесь, в Америке, представлялся ей смешным и нелепым, особенно в соотношении с его габаритами. Но Патрик не обращал внимания.

Он был уже взрослый мужчина, и ей это импонировало.

***

Прокопенко был уверен, что сеанс общения с Вероникой прошел гладко и без задоринки.

Глеб помогал им, насколько было возможно: терапия, наконец, начала приносить результаты. Боровиков отмечал, что временами сознание пациента еще путалось, но он уже научился разграничивать внушенную иллюзию, приукрашенную собственным воображением, и реальную действительность. Головные боли еще мучили его временами, но они уже не были такими интенсивными, как некоторое время назад.

Светлана навещала его почти каждый день. Она с радостью подметила, что круги вокруг глаз Глеба, которые так пугали её раньше, исчезли без следа, и он стал набирать вес; она даже шутила, что скоро у него уже будет «зеркальная» болезнь, во время которой он, бедняга, сможет справляться о состоянии своего тела ниже живота только с помощью зеркала, не иначе. Глеб улыбался и твердил в ответ любимое выражение Никитича: не дождетесь. Ему было приятно видеть девушку возле себя: она успокаивала его и внушала уверенность, что всё будет нормально, что все недоразумения, возникшие между ними в последнее время, были лишь следствием интриг Камовой и его прогрессирующей депрессии, приправленной психотропными препаратами, которыми она его пичкала. Глеб не уточнял, каким образом Веронике удавалось подсунуть ему таблетки, а Светлана не спрашивала, хотя её порой очень сильно задевало, что Глеб на какое-то мгновение всё же потерял контроль над собой и возникшей ситуацией. Но она видела, что он и сам сильно переживал по этому поводу, а излишние волнения ему сейчас были совершенно противопоказаны. Скоро он уже должен был переехать опять домой, и они условились, что на этот раз наступит уже их очередь жить на даче, благо место позволяло, а Светлане не доставит больших хлопот ездить на работу каждое утро на электричке.

Днем он почти постоянно находился на воздухе, вдали от всех прочих постояльцев, перебирая в голове события последних месяцев. Ему необходимо было для себя найти рациональные ответы на множество вопросов, связанных с его поведением, иначе он не сможет спокойно жить дальше. Павел Семенович советовал ему не напрягать свой мозг и воображение, пытаясь понять, каким образом он, например, воспринимал известный брэнд сотового оператора не иначе как LiveD-Devil, а в своей обновленной после ремонта «десятке» видел «Лексус» - это игра нашего мозга, силу, глубину и возможности которого человечество на сегодня не постигло и на сотые доли процента.

Тогда Глеб спрашивал его:

- Но я же видел собственными глазами целую банду таких же, как я… дураков, которые варились в собственных грехах под надзором наложницы самого Дьявола – и это же самое я видел на фоновой заставке телефона, это было реальным!

- Друг мой, реальными были ваши переживания от совершенных грехов, ваша совесть подсознательно восставала против творимого беспредела, а воображение всего лишь трансформировало эти переживания, придавая им видимые образы людей, страдающих точно также, как и вы, и источник этих страданий – соблазн в образе прекрасной обнаженной девушки. Человек в любом случае и на любой стадии своего развития всегда оставался представителем фауны: в нас есть инстинкты, которые никто не отменял. Поверьте, Фрейд во многом был прав, когда упрощал систему жизненной мотивации индивида до двух основных, так сказать, страстей: секс и насилие. Другими словами, человек изначально запрограммирован на продолжение рода, а для этого ему нужно бороться – за территорию, за пищу, за предмет своего вожделения. Это и есть жизнь в примитивном аспекте, и от неё никуда не деться.

- Доктор, но мы же цивилизованные люди!

- Вы действительно так думаете? Это в современномпонимании. Но каждой эпохе присуще такое заблуждение – когда во времена инквизиции людей жгли на кострах, то тоже полагали, что это во благо цивилизации. Всё относительно. Прогресс – это лишь оболочка, прикрывающая сущность, и она тоже необходима, чтобы мы могли договариваться, а не дубасить друг друга каждый раз за кусок хлеба или либидо. Да и, согласитесь, в комфорте жить куда приятнее, чем в пещере высекать огонь – говоря о цивилизации.

- Где же тогда Бог?

- А это как раз и есть те ваши переживания, которые подсознательно тормозили процессы, навязываемые извне чужой волей – с материалистической точки зрения, конечно. Вас же не в пещере вырастили, в конце концов, а, как вы говорите, в цивилизованном обществе, где, слава Богу, уже различают, «что такое хорошо и что такое плохо», а эти понятия, заметьте, прописаны были в Библии более двадцати веков назад.

- Но Вероника тоже выросла и воспиталась в таком же обществе – цивилизованном, по нашим меркам.

- Всегда есть риск патологии, или, как говорят богословы, вмешательство Дьявола. Я не педагог, но могу с уверенностью утверждать, что её поведение было обусловлено определенными ошибками в воспитании. Человек, взращенный в страхе перед нарушением общепринятых этических норм поведения, никогда не украдет, не убьёт, не возжелает жены ближнего – таких нас большинство, это же очевидно, иначе человечество погибло бы в хаосе и братоубийстве.

- Наверно, для меня это сложно, Павел Семенович – перенести такие заключения на собственную башку.

- Отнюдь. Наше поведение, сознательное или бессознательное, всегда – в каждом отдельном эпизоде жизни, в каждом поступке и даже слове и жесте – основывается частично на генетически заложенных мотивах; но в основном на том, что нам было привито с раннего детства: как вели себя наши родители в той или иной ситуации, каково было их отношение к тем или иным событиям, а мы лишь подсознательно в течение жизни воспроизводим всё это. В раннем детстве мозг – как губка, впитывающая в себя информацию.

- А мне частенько приходилось слышать еще в школе, как чья-нибудь мамаша говорит: я тебя, мол, не таким воспитывала, а ты вон чего вытворяешь.

- Это самообман, попытка снять с себя ответственность. Родители всегда пожинают плоды своего собственного творчества в виде готовых детей, когда тем стукнет уже под двадцать, а то и раньше. И так из поколения в поколение, по спирали: каждый виток всё выше и выше, глядишь, скоро и к идеалу приблизимся.