— Напишите лучше письмо ваше въ этой книгѣ два или три раза, отвѣтилъ Санчо, и отдайте ее мнѣ. Не безпокойтесь; я не потеряю ее, полагать же, что я вытвержу какое бы то ни было слово наизусть — было бы величайшею глупостью. У меня такая плохая память, что я въ частую забываю даже какъ меня зовутъ. Во всякомъ случаѣ, прочитайте, что вы тамъ написали; мнѣ хочется прослушать ваше письмо; оно должно быть какъ печатное.
— Слушай же — сказалъ Донъ-Кихотъ.
« Высокая, властительная дама!
«Изъявленый иглами разлуки, пораженный въ самое сердце, тебѣ Дульцинѣйшая Дульцинея Тобозская молитъ здоровья тотъ, это самъ его лишенъ. Если красота твоя оттолкнетъ меня, если прелести твои перестанутъ сіять для твоего рыцаря, и если холодность твоя продлитъ мою кручину, то хот я и разбитъ долгимъ страданіемъ, все же мнѣ предстоитъ узнать страданіе новое, не только сильное, но и продолжительное. Мой добрый оруженосецъ, Санчо, подробно разскажетъ тебѣ, боготворимый врагъ мой, неблагодарная красавица о томъ, что я испытываю изъ-за тебя. Если рука твоя протянется ко мнѣ на помощь — я твой; если же нѣтъ, тогда, прекративъ эту жизнь, я удовлетворю моему желанію и твоей жестокости».
«Твой до гроба Рыцарь печальнаго образа.»
— Клянусь жизнью моего отца, воскликнулъ Санчо, это чудеснѣйшее письмо, какое мнѣ доводилось слышать. Чортъ возьми! какъ это ваша милость хорошо говорите ей все, что хотите сказать, и какъ идетъ здѣсь эта подпись рыцаръ печальнаго образа. Право, вы точно чортъ, все энаете.
— Потому что въ моемъ званіи, необходимо все знать, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.
— Теперь, ваша милость, положите сверху записочку на трехъ ослятъ, сказалъ Санчо, да пояснѣе подпишите ее, чтобы сразу узнали вашъ почеркъ.
— Хорошо, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, и быстро написавъ ее, прочелъ Санчо: «Благоволите племянница моя выдать предъявителю этой записки оруженосцу моему, Санчо Пансо, трехъ ослятъ изъ пяти, оставленныхъ мною дома, и порученныхъ вашему присмотру. Эти три осленка должны быть выданы вышесказанному Санчо за равноцѣнную сумму, уплаченную имъ сполна; всѣ счеты съ нимъ будутъ кончены по этому письму и полученной отъ него роспискѣ. Дано въ ущельяхъ Сіерры Морены, 27 Августа текущаго года.
— Отлично! теперь вашей милости остается только подписать, воскликнулъ Санчо.
— Этого не нужно — отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; я только помѣчу, и эта записка будетъ дѣйствительна не только для трехъ, но даже для трехсотъ ослятъ.
— Вѣрю, вполнѣ вѣрю вашей милости, сказалъ Санчо. Теперь позвольте мнѣ осѣдлать Россинанта и приготовьтесь благословить меня, потому что я хочу сейчасъ же пуститься въ дорогу, и прошу васъ еще разъ, не заставляйте меня смотрѣть на всѣ тѣ дурачества, которыя вы собираетесь натворить здѣсь; не безпокойтесь, пожалуйста, объ этомъ, я право съумѣю сказать, что вы натворили здѣсь всего, чего только душѣ угодно.
— Нѣтъ, Санчо, это необходимо, и я настойчиво требую, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, чтобы ты увидѣлъ, по крайней мѣрѣ, десять или двѣнадцать моихъ сумазбродствъ. Я кончу ихъ въ полчаса, но когда ты увидишь ихъ собственными глазами, тогда съ спокойной совѣстью побожишься, что видѣлъ всѣ остальныя, какія тебѣ вздумается прибавить, и будь увѣренъ, ты все-таки не наговоришь столько, сколько я надѣлаю.
— Ради Бога, ваша милость, воскликнулъ Санчо, не раздѣвайтесь только, чтобы не привелось мнѣ кожи вашей видѣть, потому что я человѣкъ жалостливый и непремѣнно расплачусь, а ужь у меня и отъ вчерашнихъ слезъ — по ослѣ моемъ, — голову ломитъ; не заставляйте же меня сегодня опять плакать. Если вашей милости угодно, чтобы я видѣлъ ваши разныя безумія, такъ вы, не раздѣваясь, выкиньте нѣсколько штукъ сразу, какія вамъ на умъ взбредутъ. Для меня собственно, ей Богу, этого ничего. Не нужно, и удерживать меня значитъ только дольше ожидать моего возвращенія съ медовыми вѣстями для вашей милости; или иначе, клянусь Богомъ, пусть бережется госпожа Дульцинея, потому что если она не отвѣтитъ мнѣ, какъ слѣдуетъ, такъ я кулаками вытяну у нее изъ внутренности хорошій отвѣтъ для вашей милости. Да что право, чтобы этакой славный странствующій рыцарь, какъ ваша милость, сталъ ни съ того, ни съ сего, просто сдуру, сходить съума, для какой-нибудь… пусть не заставляетъ она меня сказать для кого; потому что я не скажу, а выплюну ей это въ лицо; я вѣдь шутить не люблю. Жаль, что дама эта не знаетъ меня; а то была бы она у меня тише воды, ниже травы.
— Санчо, прервалъ его Донъ-Кихотъ, у тебя кажется осталось также мало разсудка, какъ у меня.
— Нѣтъ, ваша милость, отвѣчалъ Санчо, разсудку то у меня, слава Богу, побольше осталось, да за то и гнѣва побольше, да не въ томъ дѣло. Скажите-ка, лучше, что ваша милость намѣрены кушать, пока я возвращусь.
— Пожалуйста, не заботься объ этомъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; если бы даже у меня всего было вдоволь, я и тогда не ѣлъ бы ничего, кромѣ травъ и плодовъ, которыя я найду на этихъ деревьяхъ и лугахъ. По настоящему, мнѣ слѣдовало бы даже ничего не ѣсть и претерпѣвать много другихъ лишеній.
— Кстати, замѣтилъ Санчо, боюсь я, по своемъ возвращеніи, не найти дороги сюда, такое это дикое мѣсто.
— Обрати вниманіе на все, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, на каждую примѣту; а самъ я не удалюсь отсюда, и даже постараюсь взобраться на самую высокую скалу, чтобы увидѣть тебя, когда ты будешь возвращаться. Но, чтобы тебѣ безъ труда можно было отыскать меня, всего лучше нарѣжь вѣтвей дроку, который растетъ здѣсь въ изобиліи, и обозначай имъ свой слѣдъ до того мѣста, гдѣ ты спустишься съ горъ. Вѣтви эти послужатъ тебѣ указателями и вожатыми, подобно нити, употребленной Персеемъ въ лабиринтѣ.
— Я это и сдѣлаю, отвѣчалъ Санчо. И нарѣзавъ затѣмъ цѣлый пукъ дроку, онъ подошелъ въ Донъ-Кихоту попросить у него напутственнаго благословенія. Тутъ, прослезившись, герои наши простились другъ съ другомъ.
Усѣвшись на Россинанта, котораго Донъ-Кихотъ въ теплыхъ словахъ поручалъ вниманію Санчо, прося своего оруженосца заботиться о немъ какъ о самомъ себѣ, оруженосецъ пустился наконецъ въ путь, бросая отъ времени до времени по дорогѣ вѣтки дроку, какъ это совѣтывалъ ему его господинъ, и вскорѣ скрылся изъ глазъ Донъ-Кихота, къ великому горю послѣдняго, желавшаго показать ему, во что бы то ни стало, нѣсколько сумазбродствъ, которыя онъ намѣревался совершить.
Но Санчо, не сдѣлавши и ста шаговъ, вернулся назадъ, и закричалъ рыцарю: «ваша милость, дабы я могъ съ чистой совѣстью побожиться, что видѣлъ собственными глазами всѣ ваши сумазбродства, мнѣ точно слѣдуетъ, какъ вы говорили, видѣть хоть одно, то есть одно я, правду сказать, видалъ уже, потому что со стороны вашей милости, тоже было не послѣднее сумазбродство оставлять меня во что бы то ни было смотрѣть на всѣ остальныя.»
«Ну не моя ли правда,» воскликнулъ Донъ-Кихотъ. «Погоди же, Санчо, и прежде, чѣмъ ты успѣешь оглянуться, я уже сдѣлаю одну штуку.» Въ ту же минуту, поспѣшно раздѣвшись и оставшись въ одной рубахѣ, онъ умудрился самъ себѣ дать подзатыльника, сдѣлать два прыжка на воздухѣ и два раза перекувыркнулся, стоя вверхъ ногами. Штуки эти вполнѣ удовольствовали Санчо, который повернулъ коня, окончательно убѣжденный, что господинъ его совсѣмъ одурѣлъ.
