— Сарры, а не Соры замѣтилъ въ третій разъ Донъ-Кихотъ, не терпѣвшій искаженій въ словахъ.

— Да развѣ не все равно Сора или Сара, возразилъ разскащикъ, и если вы примитесь исправлять каждое слово, то я не кончу своего разсказа и до будущаго года.

— Но, другъ мой, между Саррою и Сорою существуетъ огромная разница, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.

— Скажу я вамъ теперь, что въ деревнѣ нашей жилъ крестьянинъ Гильомъ, которому Богъ вмѣстѣ съ другими богатствами даровалъ дочь, оставшуюся безъ матери при самомъ рожденіи. Мнѣ кажется, будто я вижу покойницу, словно сотканную изъ солнца и луны; вижу, какъ это она словно улыбается; вижу ея состраданіе и доброту, вознесшія душу ея на небо — къ престолу Господа Бога. Не долго горевалъ по ней Гильомъ, и скоро самъ отправился къ своей покойницѣ, оставивъ Марселлу молоденькой, богатой сиротой на рукахъ дяди ея, священника въ нашемъ околоткѣ. Какъ стада она подростать, такъ все больше и больше напоминала покойницу мать свою, и казалось, что будетъ она еще красивѣе матери. Когда же минуло ей пятнадцать лѣтъ, такъ каждый, кому приводилось видѣть ее, восхвалялъ только Бога, создавшаго ея такою чудесной красавицей; и вся деревенская молодежь наша стала съума сходить но ней. Хотя опекунъ то держалъ ее чуть не подъ замкомъ, однако не помѣшало это ходить про нее разнымъ чуднымъ слухамъ; и все что было лучшаго у насъ между женихами, слыша, какая она красавица, да богатая, да воспитанная, — опекунъ говорятъ все стараніе употребилъ, какъ бы лучше воспитать ея, — одинъ передъ другимъ стали просить его отдать имъ Марселлу въ жены. Добрый священникъ, самъ не прочь былъ пристроить сиротку, только не хотѣлъ онъ этого дѣлать противъ ея воли. И не думайте, ваша милость, что торопился онъ выдать замужъ Марселлу съ тѣмъ, какъ бы поживиться ея богатствомъ; нѣтъ, на этотъ счетъ весь околотокъ нашъ отдаетъ ему справедливость; и такъ какъ въ деревнѣ у насъ каждый хулитъ и хвалитъ какъ ему вздумается, такъ тутъ не разъ, а сто разъ хорошимъ долженъ быть человѣкомъ тотъ, кто заставитъ всѣхъ прихожанъ своихъ молвить о себѣ доброе слово.

— Правда твоя, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, но сдѣлай одолженіе, продолжай свой разсказъ; онъ очень заинтересовалъ меня, и ты охотно его разсказываешь.

— Очень хотѣлось дядѣ пристроить сиротку, продолжалъ Педро, да только напрасно предлагалъ онъ ей изъ всѣхъ жениховъ нашихъ выбрать себѣ любого. Ни къ чему это не послужило. Марселла твердила одно. да одно, что не пора ей еще выходить замужъ, потому что молода она и не способна какъ слѣдуетъ вести хозяйство. Дядя не понуждалъ ея, полагая, что не слѣдъ родителямъ понуждать дѣтей жениться и выходить замужъ, и думалъ, что какъ войдетъ Марселла въ лѣта, такъ сама образумится. А Марселла между тѣмъ, не слушая ни родныхъ своихъ, ни знакомыхъ, на удивленіе всѣмъ сдѣлалась пастушкой и отправилась съ другими женщинами въ поле, — пасти свои стада. Какъ увидѣли ее, я вамъ скажу, среди бѣлаго дня, мущины наши, то, право, не перечесть вамъ всѣхъ дворянъ и крестьянъ, ставшихъ пастухами, единственно для того только, чтобы слѣдовать за ней, межъ ними былъ и нашъ Хризостомъ; о немъ такъ говорили, что онъ не то что любитъ, а какъ самому Богу покланяется Марселлѣ. Нужно сказать вамъ, однако, что вела она себя хорошо, и никакихъ дурныхъ слуховъ про нее не ходило. Со всѣми она была привѣтлива и ласкова, но только и виду никому она не подала, чтобы кто полюбился ей, а если кому приходила охота сказать ей про свою любовь, такъ она такъ ловко спроваживала его отъ себя, что ужъ и не возвращался онъ больше къ ней. И вѣрите ли, хуже лютаго мора разоряетъ она теперь край нашъ, потому что молодежь наша не налюбуется на красоту ея, съума по ней сходитъ, а она всѣхъ отталкиваетъ; никто не милъ ей. И еслибъ вы пробыли здѣсь нѣсколько дней, то услышали бы въ этихъ долинахъ и горахъ такой лютый плачь, такія льются здѣсь слезы по ней, что вамъ стало бы ясно, почему всѣ иначе не зовутъ ее, какъ жестокой. Недалеко отсюда больше чѣмъ на двадцати деревьяхъ вырѣзано имя Марселлы и сверху корона, какъ надъ царицею красоты. Здѣсь по ней плачетъ одинъ, тамъ другой, дальше слышна любовная пѣсня третьяго, еще дальше по ней тоскуетъ четвертый. Одинъ не спитъ, да все думаетъ про нее ночь цѣлую у дубоваго дерева, или на самомъ верху овалы, и солнце застаетъ его съ думой о его красавицѣ, и не видитъ онъ отъ слезъ свѣта божьяго. Другой горюетъ по ней, лежа, подъ солнцемъ, на пескѣ сыпучемъ, и молитъ Господа послать поскорѣй ему смерть. И каждый изъ насъ, какъ поглядитъ что дѣлается вокругъ, такъ волей, неволей думаетъ: какой будетъ всему этому конецъ? и это полюбится наконецъ этой жестокой Марселлѣ, изведшей нашего Хризостома, на похороны котораго вамъ не мѣшало бы взглянуть, господинъ рыцарь. Покойникъ имѣлъ много друзей и отсюда до мѣста, на которомъ просилъ онъ похоронить себя не болѣе полумили.

— Непремѣнно поѣду, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, и благодарю тебя за удовольствіе, доставленное мнѣ твоимъ разсказомъ.

— Могъ бы я разсказать вамъ много другихъ исторій про влюбленныхъ въ Марселлу, сказалъ Педро, но завтра, мы вѣрно повстрѣчаемъ дорогой какого нибудь пастуха, который разскажетъ намъ ихъ. Теперь же, не худо бы вашей милости отдохнуть гдѣ нибудь въ закрытомъ мѣстѣ, потому что съ вашей раной не хорошо вамъ оставаться на сырости; хотя правду оказать, нечего вамъ бояться теперь, послѣ нашего лекарства.

Санчо, тысячу разъ посылавшій къ чертямъ пастуха съ его разсказами, торопилъ Донъ-Кихота войти въ шалашъ Педро, и рыцарь, хотя съ трудомъ, согласился наконецъ исполнить желаніе своего оруженосца, но вспоминая о влюбленныхъ въ Марселлу, онъ внутренно поклялся себѣ посвятить всю ночь воспоминаніямъ о своей дамѣ. Санчо же улегся между осломъ и Россинантомъ на подстилкѣ, разостланной пастухами и уснулъ не какъ пламенный любовникъ, а какъ человѣкъ, котораго недавно поколотили.

Глава XIII

Заря едва занялась, когда проснувшіеся уже пастухи пришли будить Донъ-Кихота, спрашивая его: остается-ли онъ при прежнемъ намѣреніи отправиться на похороны Хризостома? и въ случаѣ его согласія предлагали отправиться вмѣстѣ. Рыцарь съ радостью согласился на это и приказалъ Санчо осѣдлать Россинанта и быть готовымъ съ своимъ осломъ. Санчо поспѣшилъ исполнить приказаніе своего господина, и спустя нѣсколько времени, вся компанія двинулась въ путь. Проѣхавъ съ четверть мили, путешественники наши встрѣтили на перекресткѣ одной дороги шесть пастуховъ, одѣтыхъ въ черныя кожи, съ палками въ рукахъ, и съ головами, покрытыми лавровыми и кипарисными вѣнками; за ними ѣхали верхомъ два прекрасно одѣтые господина, въ сопровожденіи трехъ служителей. Путешественники вѣжливо раскланялись между собою, и такъ какъ имъ предстояло ѣхать по одной дорогѣ, поэтому они и отправились вмѣстѣ. Немного спустя одинъ изъ верховыхъ сказалъ своему спутнику: «синьоръ Вивальдо! кажется, мы не пожалѣемъ, что насъ нѣсколько задержитъ эта церемонія; она должна быть очень интересна, судя по тому, что мы слышали о покойникѣ и его жестокой красавицѣ.»

— Я, съ своей стороны, отвѣчалъ Вивальдо, готовъ жертвовать не однимъ, а четырьмя днями, лишь-бы только увидѣть похороны Хризостома.

Донъ-Кихотъ спросилъ у путешественниковъ: что знаютъ они о Хризостомѣ и Марселлѣ? Тѣ отвѣчали, что встрѣтивъ печальное шествіе пастуховъ, они спросили о причинѣ его, и тутъ имъ передали трогательную исторію столько-же прекрасной, сколько безстрастной Марселлы, злополучную любовь ея безчисленныхъ поклонниковъ и смерть Хризостома, на похороны котораго они спѣшили теперь. Словомъ, Донъ-Кихоту повторено было все то, что говорилъ ему Педро. Разговоръ коснулся вскорѣ другихъ предметовъ, и Вивальдо спросилъ, между прочимъ рыцаря, что заставляетъ его путешествовать, вооруженнымъ съ ногъ до головы, въ мирное время и въ совершенно спокойной странѣ?

— Мое званіе и данный мною обѣтъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Праздность и изнѣженность — удѣлъ придворныхъ, но оружіе, тревоги, битвы, труды и усталость принадлежатъ по праву лицамъ, называемымъ странствующими рыцарями, въ которымъ имѣю счастіе принадлежать и я, какъ младшій и наименѣе достойный членъ.