После полудня тучи разошлись, выглянуло, наконец, солнце. Тут— то и проявили себя часы джитсу. Уго уже догадался, что время здесь показывала некая тень. Теперь стало ясно, что источником тени выступают три сосны, достаточно высоких, чтобы господствовать над всем лесом. В течение светового дня длинные тени падают на поляну и на камни-цифры. Причем, поскольку озеро Шиаччи лежит почти на широте экватора, высота солнца над горизонтом — а следовательно, длина и направление теней — круглый год остаются неизменными. То есть часы могут давать неизменные показания в любое время года — при условии, что высота сосен остается постоянной. Удивительно, но джитсу, вероятно, удалось как-то остановить рост гигантских сосен. Впрочем, возможно, по мере роста деревьев племенные астрологи вносят поправку в процесс определения времени.

Как же работают часы, в сотый раз спрашивал себя Уго. Зачем нужны три тени-стрелки? Временная система джитсу, наверное, в корне отличается от общепринятой. Никаких часов, никаких минут. Что-то экзотическое. Восемнадцать камней. Восемнадцать делится на девять, на шесть, на три, на два… Впрочем, какая разница? Уго обуздал свой пытливый ум, который воспламенялся от любой загадки. То, что требуется для дела, известно и так: на рассвете сосны должны отбросить тени, которые сойдутся на каком-то одном камне. Кто пробовал несколько часов просидеть на стиральной доске, тот поймет ощущения Уго с Мариусом часа в три пополудни. Чтобы не впасть в столбняк, им пришлось слегка вертеться на ветвях. И произошло неизбежное. Один из джитсу, привлеченный подозрительным шорохом, остановился прямо под ними, посмотрел наверх и встретился глазами с Мариусом. Игра в гляделки продолжалась несколько секунд. Затем джитсу, подпрыгнув, исчез в зарослях чего-то вееролистного и густоцветного.

— Засыпались! — тихо констатировал Уго. — Надо сматывать удочки. Но тут же под дерево набежала целая толпа туземцев, одетых с редким единодушием: все — в импровизированных комбинезонах жидко-коричневого цвета. Все — с длинными черными волосами. Все, прах их возьми, с огромными крючковатыми носами. И все поголовно — ростом с отсутствующего Расмуса.

Чем-чем, а красноречием джитсу не страдали. Народ безмолствовал. И с обезоруживающим нахальством изучал пришельцев, которые стыдливо прятались за листвой, как юная купальщица, входящая на заре в лаковые волны моря Изабеллы (картина Урго Скани "Девушка и солнце"). Чуть погодя часть наблюдателей удалилась, но вскоре вернулась, да не с пустыми руками! Изумленные Уго и Мариус увидели в грязных лапах джитсу разнообразнейшую снедь. Свалив пищу у дерева живописной кучей, чалдоны отхлынули и сосредоточились на противоположной стороне поляны, распугав по дороге компанию бурундуков, совершенно не свойственных экваториальному климату.

— Чего это они? — недоуменно спросил Мариус.

— Выманить нас хотят, что ли? — неуверенно предположил Уго. — Какой смысл? Эти молодцы и так нас могут взять голыми руками. Нет, сдается мне, дело тут в другом. Давай так: я попробую спуститься, а ты покуда сиди.

Ну вот, наконец, благословенная твердь! Уго с невыразимым наслаждением прошелся взад-вперед у кучи снеди. За ним сверху с завистью наблюдал Мариус. Уго искоса глянул на толпу джитсу. Не шевелясь и почти не дыша, те в едином порыве вытягивали головы по направлению к чужеземцам. Уго решил так: если ситуация иррациональна и ее невозможно просчитать, следует довериться инстинктам. Он освободил мозги от мыслей и стал ждать, что же предпримет его тело. Тело не растерялось. Оно сняло хламиду, село, тщательно заправило за уши свои патлы, так роднившие его с джитсу, и стало с чавканьем насыщаться. Чавкало тело демонстративно. Вообще-то, Уго питался аккуратно, даже эстетично. Но сейчас он чавкал, отрыгивал и сыто цыкал зубом. Так обычно кушал Расмус. Уго бессознательно его имитировал. Зачем? Наверное, чтобы спровоцировать джитсу на какие-нибудь действия. Для чего? Выяснить их намерения. Они, намерения, оставались крайне туманными.

Но вот поглощено большое количество дичи под вкусный кукурузный хлеб. И то, и другое — "с дымком". Пришло время смотреть на джитсу более открыто и нагло. Но на том краю поляны по-прежнему мертвое царство. Джитсу, не отрываясь, следят за обедом пришельца. Как в зрительном зале, подумал Уго. Просто театр одного актера!

— Слезай! — крикнул Уго Мариусу. Тот сполз по стволу и пал на землю, как куль с мукой. Покряхтев, восстановив кровообращение в ногах, присоединился к Уго. Вдвоем они усердно налегли на то, что Бог послал столь оригинальным образом.

Но поесть в данном случае не значило решить проблему.

— Сидим дальше? — спросил Мариус.

Тут в толпе джитсу произошло движение, в результате которого местные совершенно освободили поляну от своего присутствия.

— Не только сидим — спим! — предложил Уго.

Действительно, бессонная ночь начинала сказываться. Мариус с удовольствием последовал бы совету Уго. Но как-то не спалось…

Я подежурю, — успокоил Уго товарища, уловив его затруднение. "Железный он, что ли?" — успел подумать Мариус, укладываясь на малиновый плащ — и тут же провалился в глубочайшую черную пропасть. Очнулся он от холода. Темно-синее небо, усыпанное звездами, начинало сереть в предчувствии рассвета. Прислонившись к дереву, Уго спал сном праведника. Джитсу и светила твердо решили не нарушать покой двух заблудших ренов. Звезды, как и в прошлую ночь, едва прорывались сквозь завесу черных туч. Другие светила и вовсе пасовали перед непогодой. "Луны отвернулись от тебя", — вспомнил Мариус предостережение Кота.

Мариус растолкал Уго. Не дай Бог проспать рассвет! Господи, пошли же нам ясное утро, взмолился несчастный.

Утро 14 августа. Еще один только день — и перестает действовать седьмая задача головоломки. Ледяное дыхание катастрофы вдруг с отвратительной четкостью обожгло лицо Мариуса. И Уго почувствовал, как стальная перчатка сжала его сердце. Глубоко вздохнув, он задержал воздух в легких, закрыл глаза — и, пользуясь уроками отца Клемма, мощной концентрацией воли восстановил равновесие духа.

Небо серело все сильнее — и ни малейшего намека на солнечный луч! Что ж, подумал Уго, человек должен уметь проигрывать. Иначе как узнаешь настоящий вкус победы. А надежда, которая умирает последней… Да она уже хрипит в предсмертной агонии! И тут в полотне туч образовалась громаднейшая прореха — как будто чья-то исполинская рука милостиво прорвала серую занавесь с той стороны неба. Радостные солнечные блики брызнули по верхушкам деревьев. Волнуясь, как девственница перед первой брачной ночью, Уго с Мариусом ждали. Минут через десять три длинные тени упали рядом с ними. Рост теней был стремителен. Одним рывком они перемахнули поляну и сомкнулись, недвусмысленно указывая на один из камней.

— Вперед! — скомандовал Уго. Они подбежали к камню.

— Есть? — с трепетом в голосе спросил Уго.

— Есть! — замирая, ответил Мариус.

— Что? Запинаясь, Мариус прочел:

— "Достиг".

— "Двенадцать морей одолев, могучий пескарь тверди достиг", — составил Уго фразу. — Ну и бред, ну и бред…

По своему опыту Уго знал, что бессмыслица чаще всего возникает от недостатка информации. Перед каждым новым словом он надеялся, что в тайной фразе появится какой-то смысл. И действительно, каждое новое слово вроде бы как-то оформляло фразу, придавало ей солидности. Вот только смысла не прибавлялось. И, возможно, не прибавится до самого финиша.

— Ладно. Пошли отсюда, и побыстрее, пока наши друзья не зашевелились, — распорядился Уго и добавил наставительно: — Медлить в деянье в робости бабьей — значит, вовеки не сбросить оков.

Влажный лес лениво разжал свои объятия — и перед друзьями во всем великолепии засверкало хрустальное зеркало озера Шиаччи. Плеск, кваканье, клекот и вообще триумф жизни. Занимался чудный летний денек, полный сладкой истомы.

Следующим пунктом назначения был остров Тинторетто на озере Такко.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда: