Сам же Расмус не относился к грядущим трудностям как к чему-то роковому. Он готовился к тяжелой, изнурительной работе — не более того. Ему казалось, что смертельная опасность грозит как раз Мариусу. Он терзался мыслью: кто поможет другу, оставшемуся одному, в тот момент, когда помощь окажется необходимой? Едва оставшись один, Расмус начал жалеть, что согласился на разделение сил. В голову лезли мысли о том, что Уго намеренно разлучил их с Мариусом и сейчас снимает с этого какие-то свои пенки. Какие? Расмус не мог знать. Неизвестность доводила его до исступления.

Расмус давно уже всерьез беспокоился о друге. Он допускал, что их безумное предприятие может увенчаться успехом и все останутся в живых даже после Пустыни Гномов. Но каким выйдет из этой передряги Мариус? Парень-то меняется буквально на глазах. Порой Расмус уже не узнавал друга. Это угрюмое спокойствие, эти спонтанные вспышки энергии, во время которых друг мог натворить что угодно — все это было так же несвойственно прежнему Мариусу, как слону — умение завязывать галстук. Да, Мариус стал другим. И, вероятно, на этом дело не кончится. Впервые в жизни Расмус поймал себя, сторонника однозначных выводов, на парадоксе: он спасает совсем не того человека, которого спасает.

"Работа дурь гонит", — вспоминал он слова своей мудрой сестры Тильды, и изнурял себя быстрой ходьбой, забывая обо всем. Но стоило ему вновь увидеть Мариуса, пусть целого и невредимого, как душа вновь заныла.

Они рассказали друг другу о проделанной дороге. В приключениях Расмуса возникла всего одна проблема — вырваться за пределы юрисдикции проклятого воровского сельца. По диспозиции Уго, Расмус направлялся на юг. Для этого требовалось пересечь тракт, ведущий к Даре. Как и предполагал Уго, эту дорогу селяне перекрыли в первую очередь, курсируя по ней в нескольких конных дозорах, с факелами, при ружьях. Местность вокруг лежала совершенно открытая. Хорошо еще, хоть ночь стояла относительно темная. Понимая, что залеживаться на одном месте нельзя, Расмус притаился в кустах. До дороги было лиг триста. В темноте замерцали огни очередного патруля. Пропустив его мимо себя, Расмус ползком, но очень быстро преодолел триста лиг. Тут он услышал отдаленные голоса, шаги. Подняв голову, он увидел приближающиеся огоньки и вжался в землю у самой дороги. Подошли человек пять, переговариваясь на своем лающем наречии. Постояли, покурили. Расмус, всегда отличавшийся смелостью, испытал на сей раз очень неприятные минуты, пока дозор не убрался восвояси. Отирая пот со лба, он вскочил, одним махом пересек дорогу, — и припустил по полям, держа курс на Глинт. Пять минут бега он счел достаточным сроком для спасения — и перешел на шаг, на свой широкий, четкий шаг. Вскоре до него донесся плеск води, а чуть погодя в скудном лунном блеске он увидел великую реку. На выходя к ней, Расмус пошел параллельно берегу. Не останавливался всю ночь и весь следующий день часов до трех. Лишь когда почувствовал, что падает от усталости, нашел подходящий лесок и улегся спать. На рассвете его разбудили муравьи. Весь искусанный крошечными тварями, Расмус полчаса яростно чесался, разодрал в кровь обе лодыжки, а потом сориентировался и прикинул, что на юг он забрался основательно. Значит, обманный маневр можно считать законченным, и самое время сворачивать в генеральном направлении — на восток. Какие-то хмурые попутчики вывели его к дороге на Дару. А там у него состоялось приятное и полезное знакомство. Его подобрал и довез транзитом некий весельчак с крытой повозкой. К изумлению Расмуса, этот человек сразу же заговорил на родном языке. Оказывается, нет ничего легче, чем идентифицировать рена на пустынной дороге в Союзе Свободных Общин. В здешних краях рен насторожен, ибо понимает, что здесь ему никто не вручит букет цветов, и ковровую дорожку к его приходу тоже вряд ли расстелят. Но в то же время, как представитель самой могучей державы мира, он пытается держать голову гордо. Получается противоестественный симбиоз льва и кролика, другими словами — рен в Союзе Свободных Общин.

В общем, Расмус был опознан, и опознан земляком. Остаток пути он проделал в повозке нового знакомца. В чужом краю Расмусу повстречался редкий и замечательный соотечественник — Барбадильо, шут покойного короля Рениги Андреаса Плешивого.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда:

"Я уже говорил, милый Ральф, что в последние годы жизни Андреаса

Плешивого дела в государстве вершил канцлер Хенрик Хюстерг, который и нынче пребывает в здравии и при власти, посему, племянник, ни слова

более о нем, кроме того, что сэр Хенрик — безусловно, великий

государственный деятель, ибо только такой может удерживаться на самом верху 15 лет, балансируя с ловкостью акробата между придворными кликами, которые все стараются столкнуть его вниз. Без изрядной доли ловкости в высших сферах делать нечего. Ума тут не требуется, но Хюстерг, по счастливому стечению обстоятельств, не только ловок, но и умен. А это, мой милый, обязывает к великим делам. Как ты помнишь, начал он с героической борьбы против Леслинов и смог устроить громоподобное падение графа Рогера Леслина, обвиненного в казнокрадстве. После этого Бог даровал сэру Хенрику несколько спокойных лет которые канцлер употребил на установление порядка во внутренних делах государства — ибо после Лотты Леслин, прежней возлюбленной короля, о порядке и говорить было нечего. Сэр Хенрик отчаянно боролся за то, чтобы единолично ведать финансами королевства, и добился своего. Андреас III, воля которого вконец ослабела, не мог долее сопротивляться железной хватке своего канцлера.

Это очень не понравилось кое-кому из наших аристократов, кормившихся от казны, как от материнских сосцов. К трону рвались многие, но наиболее рьяными оказались Уфельги, графский род, ведущий начало от младшего сына Рогера III. Стремясь обезвредить всемогущего канцлера, они начали плести вокруг него ядовитую сеть. Было завербовано большое число всяческого народа, среди коего и оказался и шут Барбадильо. При дворе он обретался с детства, умел, как никто, понимать переменчивый нрав короля. Удивительное дело — даже Лотта Леслин, вертевшая влюбленным в нее Андреасом, как ребенок — куклой, не смогла устранить Барбадильо от двора, хотя и стремилась к тому изо всех сил. Шут обладал умом редкой силы, ну и, как положено шуту, был язвителен и остроумен изрядно. Всегда хладнокровный, он умел внушить к себе уважение. Всегда веселый, он был для короля лучшим лекарством от всех душевных болезней. Говорили, что сам Барбадильо любил короля, как старшего брата, но знать этого невозможно — своих мыслей шут никому не поверял. Такого-то человека купили Уфельги для того, чтобы он шпионил за канцлером. Надо понимать, Барбадильо пошел на это не ради денег, ибо король его обеспечивал, и весьма неплохо. Я думаю, племянник, что шут стал шпионом из любви к королю. Вероятно, он, как и многие другие приближенные Андреаса Плешивого, привязанные к этому щедрому государю, считал, что железный канцлер, как вампир, сосет из короля жизнь, лишая его воли и превращая в жалкое подобие человека. Как было на самом деле, гадать не станем. По-моему, сэр Хенрик слишком умен, чтобы стать вампиром. Есть множество других способов добиться своего.

Так или иначе, Барбадильо стал шпионом. И стал давать Уфельгам сведения, пригодные для того, чтобы Хюстерга можно было обвинить в серьезном проступке. Сделать это оказалось весьма непросто. Канцлер либо действовал бескорыстно, либо искусно маскировался. В конце концов, Барбадильо все же умудрился узнать о существовании тайника, в котором сэр Хенрик хранил свои секретные бумаги. Подозревая, что среди них могут оказаться компрометирующие документы, шут проник в подвал канцлерского дома, где и находился тайник. Тем самым он попался в ловушку, подготовленную для него Хюстергом.

Узнав о том, что за ним шпионят, канцлер сам распространил ложный слух о тайнике, и слух дошел до ушей Барбадильо. Когда соглядатаи сэра Хенрика убедились, что шут спустился в подвал, по команде канцлера туда же направился отряд губернаторской стражи. Застигнутый на месте, Барбадильо был арестован по подозрению в краже и измене родине, что приводило его на плаху. В тайнике действительно находились важные государственные документы.