Государство сильно не столько принятием решений, сколько умением отстоять свои интересы. Вновь образованному Союзу предстояло доказать право на свободу в борьбе с Талинией. Весной 405 года верховный талинский правитель Алидо Загги объявил о начале священного похода против бунтовщиков. 30 тысяч первоклассно вооруженных рыцарей казались достаточной силой, чтобы растоптать нестройные полки землепашцев и ремесленников. Талины просто не могли вообразить, что общинники, весьма далекие от военного дела, за год с небольшим сумеют подготовить многочисленное войско, вооружив его наилучшим образом.

Уверенные в своем превосходстве, рыцари вступили на территорию Союза. Далее случилось то, что не могло привидеться им в самом страшном сне. Ополчение Союза преградило им дорогу у города Скудо, заняв позицию меж двух высоких холмов. Сомкнутое квадратное построение общинников было неприступно. Рыцари, пытавшиеся взломать этот строй, выводились из боя алебардами. Кроме того, талинское войско попало под град стрел, которым его осыпали с холмов арбалетчики. Потерпев сокрушительное поражение, рыцари позорно отступили. Так Союз Свободных Общин отстоял свою свободу…

Жизнь в Союзе Свободных Общин устроена таким образом, что каждое поселение, каждый город имеет своего правителя, который либо избирается народом, либо назначается Советом этого города, либо

наследует эту власть по праву дворянства. Никаких общих законов для всей страны не существует. Что же объединяет это непонятное государство, спросишь ты? Отвечу — армия. Только армия, которую обязано пополнять каждое поселение. И еще — казна, куда все они вносят вклады, строго обозначенные для каждого. Законы двух соседних городов могут настолько отличаться, как будто они расположены в разных частях света. Но народ этот тем и удивителен, что под своей разношерстностью хранит цельность и верность общему делу, с редким единодушием становясь под знамена Союза в трудные для страны минуты. Общинников единит ненависть к иноземцам. Нравы соседей по Союзу им могут быть не по душе. Но они хорошо понимают, что эти соседи — их товарищи. Отсюда — и то поразительное сочетание в общинниках уважения к ближним чужакам — и святой ненависти к чужакам дальним. Не понимая, что движет общинниками, рены, талины и прочие стали считать их людьми особого сорта — злонамеренными, испорченными, попавшими под власть Черного Демона. Я жил среди этих людей и могу сказать тебе, милый Рауль: злобы в них не больше, чем в любом из наших правоверных священников. Они — обычные люди, которые ненавидят чужестранцев, потому что не видели от них ничего, кроме насилия. Поэтому они договорились жить по законам военного корабля, где матросы или офицеры могут не любить друг друга, но при нападении вражеского корабля все сражаются бок о бок, забыв неприязнь.

И Талиния, и Хела, да и наша родная Ренига войны с общинниками полагали делом святым. И, лишь потерпев поражение, начинали искать ее дружбы. Но побежденный не может рассчитывать на дружбу победителя…"

От самой реки начинались бесконечные фруктовые сады. Откуда пришельцам было знать, что попали они во владения барона Ломи, чья плодово-ягодная продукция стяжала мировую славу? Изумительные сады барона охраняются строже, чем яйцо дракона Барбулиса в "Саге о Кларе". В сих благословенных пределах трудно избежать встреч с вооруженной охраной, чья бдительность подкреплена хорошо откормленными волкодавами. Но, к счастью, наших героев сад не привлекал. К счастью, они попали сюда в мертвый для фрукт сезон. Вишни с черешнями уже отошли. Остальное — только на пути к зрелости. Вот-вот на ветвях зазолотится спелый абрикос. Ему наследует бархатный персик — румяный, как щечки оптимиста, и тугой, как юная попка. Затем зрелость набросит томную матовую вуаль на ранее яблоко «Антуан». Там и сям проглянет иссиня-черным гисланским глазом из курчавых крон шеманская слива, а уж затем, знаменуя финал фруктовой вакханалии, напьется сладким соком тугая райская груша, любимица детей и бродяг. Вот тогда-то в садах барона Ломи найдется занятие для авантюриста, жаждущего сыграть с судьбой в орлянку. А сейчас рано. И трое путешественников зашагали вдоль реки — к югу, где, по рассказам экипажа "Длинной Линды", располагалось небольшое, но хитрое сельцо.

Первыми встречными в мире антиподов стали два пожилых путника с узловатыми посохами. Они тащились по пыльной дороге, а за их плечами мелькали темные тени могильных камней ближайшего погоста. Люди, побитые судьбой, обросшие, с печатью многолетней усталости на лицах, в бесформенных шляпах с треснувшими тульями и без намека на поля.

Один, более старый и менее расхристанный, нес на оголенных по локоть руках псариазовые струпья, а на обнаженной талии — замызганный, засаленный бандаж. Другой, пышно— и пеговолосый, с постоянно открытым ртом, имел все признаки запущенного кариеса и был крайне хром на левую ногу.

Встреча угнетающе подействовала на Уго. Как-то, на закате юности, порядком помотавшись по свету, он вывел для себя правило: первый встречный в незнакомых городах или странах дает им, городам и странам, достаточно верную характеристику одним своим видом. Это правило пока действовало без осечки. Что же следует из встречи с двумя замызганными уродами? Можно ли считать, что они адекватно представляют весь Союз? Если верить письменным свидетельствам — отнюдь нет. Уго много читал об этой стране, о ее богатых городах, о крестьянах, на чьих столах не переводится свининка, о ее лесах, полных дичи, озерах, кишащих рыбой, о ее тучных землях, недрах, щедрых на какие угодно залежи. Конечно, свои проблемы имеет и Царство Небесное. И в Союзе наверняка есть бедняки, трущобы и прочие свидетельства неблагополучия. Но они второстепенны — если верить книжкам. Почему же первым делом в этой стране встречается не преуспевающий торговец, добропочтенный горожанин, радостный крестьянин? Почему — урод?

Уго решил пока не беспокоить себя гнетущими идеями. Он договорился со своим жизненным опытом считать встречу с двумя инвалидами первым исключением из своего правила "случайного встречного". Оно и лучше: каждое правило должно иметь исключение. Союз — как раз подходящее место для отклонений от нормы.

Сельцо, предмет устремлений непрошеных путников, неожиданно вынырнуло из-за холма. Ничего в нем не поражало воображения, разве что жители проявляли чрезмерную суету. Пришельцы продвигались по улочкам под перекрестным огнем косых взглядов. По предварительному уговору, все трое вели себя очень тихо и старались ни на ком и ни на чем не останавливать глаз. Освоившись, они поняли и причину суеты. Народ готовился к Празднику Лета.

Можно побиться об заклад, что читатель о празднике Лета не знает ничего. А это обидно. Праздник Лета — удивительный, единственный в своем роде. Во всех странах, кроме неверных Гинардии, Горула (и, разумеется, Джанга), Лето отмечается везде, куда только умудрился приникнуть человек. Других общих торжеств страны Континента не имеют. Новый Год, к примеру, в Фицаре, Талинии и Рениге отмечают по-людски — 1 января. А Гислан, хоть исповедует религию Чистой Веры, воспринял традицию местных племен и считает, что год начинается в середине сентября. Или другой пример. В Фицаре не празднуют Рождество Господа. Эти идиоты полагают, что Рагула вечен — был всегда, значит, никогда не рождался. Такие идеи у них в башках со времен схизмы фицарского кардинала Бурбана.

Одним словом, Праздник Лета — единственное объединяющее правоверных торжество. Возможно, причина его живучести — суеверный трепет, который с древности лесным народам внушало исключительное ежегодное природное явление — двойное полнолуние, когда в один и тот же день Большая и Малая Луны достигают своего максимума. Двойное полнолуние происходит в самой середине лета, с интервалом в несколько дней (в зависимости от широты) — от побережья Снежного Моря до южного Гислана, до царства Альменкир. Лесные народы издревле, еще в имперскую эру, опасались лунного влияния на человеческую суть.