Мечеть Омара в Ерусалиме –

Как тучный хан в золотистом шлеме

В кафтане, вышитом бирюзой.

А церковь нежная Магдалины

Свои девические воланы

Возносит, радуя белизной.

И охраняет башня Давида

Сон и торговлю пестрого люда

(Город могучих, могучих стен!),

Но уведет от базарных будней

Светлая церковь Молитвы Господней.

(Стань, помолись, не вставай с колен!)

В церкви нарядной Гроба Господня

(Там у мозаик всегда обедня)

Плачет Мария. «Мать, не рыдай…»

Недалеко Вифлеем, где справа

От лавок — храм Рождества Христова.

Мудрых волхвов приводит звезда.

Я не вернусь в Египет, в Абу-Симбел,

Где храмина Рамзеса, дивный символ

Империи, которой больше нет.

Но в Англии, в шекспировском театре

Я поклонюсь бессмертной Клеопатре:

На сердце от нее легчайший след.

Я помню луч на синем скарабее

В Каире, в примелькавшемся музее.

(Да, пирамиды. Помню, да. Закат.)

Египет. Без жрецов, без фараонов.

Песок холмов, песок пустынных склонов.

(Верблюды, Сфинкс. Я помню двух ягнят.)

Я не вернусь в святилище Карнака

И тайного магического знака

Не разгляжу в сиянии луны.

Но я храню на сердце — посмотрите! —

Тот милый облик нежной Нефертити,

Бессмертной фараоновой жены.

Здесь есть дольмены. Но друидов нет,

А я бы повидал друидов.

Солнцепоклонник пел, встречая свет;

Теперь не празднуют восходов.

Друидов нет. Есть миллионы жертв,

Но нет ни жертвоприношений,

Ни пения магических торжеств,

Ни погребальных заклинаний.

Мы бардов слушали в таверне на реке.

Какие скучные баллады!

Сказали нам на гэльском языке,

Что были магами друиды.

А в замках сумрачных, где гулок звук,

Мы не встречали привидений.

Им так наскучило пугать зевак,

Любителей старинных зданий.

Готические лилии у луж —

Аббатство, дождь, и путь к руинам,

И солнце, озарившее витраж,

Уже не видное друидам.

Пестрые домики, узкие улочки.

Двигалась мерно процессия.

Трон кружевной раззолоченной куколки

Пели монахини в честь Ее.

Как разрумянено мелкое личико!

Разве Она — Богородица?

Что ж, заступись и за нас, невеличка,

Нежная вестница Сына, Отца!

Знойная глушь голубой Португалии,

Серые ослики, пыльный дизель.

Как эти люди здесь умирали и —

Верили в вечную жизнь!

Верили в то, что замолит Пресветлая

Темные наши грехи,

Что воссияют у Бога Предвечного

Души, беспечно легки.

Голубь и луч в тишине баптистерия,

В мраморной чаше вода.

Так надоело мое маловерие,

Ангел Хранитель мой… Да?

Карнавальные Офелии,

Все Корделии, Коппелии

С нами знаться не хотели.

Мы на них – плевать хотели,

В небо с ярмарки летели.

В голубой Виолончелии,

В нежно-розовой Свирелии

Собирали асфодели,

На Психеюшку глядели.

А на деле — пили, пели — и,

Ох, устали от вращения

Обветшалой карусели!

(На зверей со скуки сели.

Всё одно – до отвращения.)

Лет так семьдесят назад

Мы лежали в колыбели,

Ангелочками глядели.

Хочется, браток, назад –

С карусели – в колыбели!

А росли, брат – не в Свирелии!

Не в Свирелии. В Метелии.

В нашей грустной Оскуделии.

Чуть душа держалась в теле.

Выжили. И постарели.

С горя песенку свистели

О Психее в черном теле.

Русское словцо на е…

Не тае, брат, не тае.

Зря лечили от печали

Нас на скучном карнавале,

Где Психею затолкали

В суете и толчее.

Вместе дошли до седьмого круга –

А теперь — какой разговор?

Обуревает лучшего друга

Старческий злобный задор.

Все он корит, жужжит, упрекая

Меня в тягчайших грехах.

Словно бы гарпия, фурия какая

Подъемлет пепел и прах.

Чудится ему, что зелием черным

Хочу его извести,

Что сердце его склюю черным вороном

В конце земного пути.

О'кей, бай-бай, прощай, улыбнемся,

Злюка, скажи «изюм».

Мы скоро уснем, уснем, не проснемся,

Зачем этот скучный шум?