* * *
И великий и грозный собор в твердокаменной Авиле,
где паломники шли мимо терний Христова венца
(О огромный Распятый! И Царству не будет конца!)
ко святой и суровой Терезе, сказавшей о дьяволе
– что, не помню. Там сердце Христово мы славили
крестным ходом, средь готики, солнца и пыли — и,
как сказал проводник, в самом сердце Кастилии
мы оставили наши сердца.
Высокая дароносица,
высокий собор искусства!
Слиянье искусства и чувства.
В этой рифме сладостной русской
что-то есть, что к Богу относится.
Да, мы будем помнить
и экстазы Терезы над розами,
и к распятию страстный жест,
и витражи, которые созданы
из образчиков райских блаженств.
* * *
Играют пухлые щенки,
Играют нежные котята.
Птенец топорщится лохмато
На линиях твоей руки.
И, черным глазом наблюдая
Возню щенят, возню котят,
Отодвигается назад,
Не зная, что возня не злая.
Над бледно-розовым червем
Сияют капли дождевые,
И мы стоим, с тобой, вдвоем,
Как будто видя все впервые.
И луч на маленьком амуре
В бассейне старом отражен.
На ветке спит хамелеон —
Воздушный змей в миниатюре.
Я помню, я хотел спросить
О смысле жизни, об идее
Всего — но кажется важнее,
Что птенчик очень хочет пить.
* * *
Стук-стук-стук, стучатся ветки.
Скучный ветер, поздний час.
Эти белые таблетки
Успокаивают нас.
Вот, растаяли в стакане.
А добавь еще штук семь —
И почти без досвиданий
Успокоишься совсем.
Если друг меня отравит,
То в раю или в аду,
Там, куда меня отправят,
Там, куда я попаду,
Что-то будет. А не будет —
Как-нибудь переживем.
Мертвый ножки не остудит —
Босиком плясать пойдем!
Здравствуй, сонушко-заснушко!
Ну, смелее, дуралей!
Выпьем, душенька-подружка?
Сердцу будет веселей?
* * *
Просите, просите защиты!
Глухой, неприветливый мир!
Вернулся ограбленный, битый
Из бара сердитый банкир.
И видит: любовник в постели
Предался беспечному сну.
И руки его захотели
Убить молодую жену.
Убил. Но ведь будет же сниться…
И — липкая краска ножа…
И бросился женоубийца
С тринадцатого этажа.
Летел проклиная, сердито,
Но ждало его торжество:
Он прямо упал на бандита,
Который ограбил его!
Заутра на шумном вокзале
(Ведь ясен преступный мотив!)
Любовника арестовали,
В убийстве его обвинив.
А день был сухой и весенний,
И Ангел Расплаты затих,
Усталый от всех преступлений
И всех наказаний земных.
* * *
Когда Адам брюхатил Еву,
Нас даже не было. Но Бог
Нас наказал, поддавшись гневу.
Адам, распутник, чтоб ты сдох.
И вот – с полвека, на работу!
На холоду и в темноте…
Как будто бы в штрафную роту
Свободы ради? Те-те-те!
Да, Богу будто бы угодно
(Что знают книжники о Нем?),
Чтоб мы пришли к Нему свободно
(Хоть и сгибаясь под ярмом).
Бог — всеблагой и всемогущий,
Всеведущий? Зачем Ему
Испытывать меня? (Я в гуще
Смолы кипящей все пойму?)
Мне говорят, что я агностик
(Я этим прозвищем не горд),
И мне показывает хвостик
Худой зелено-черный черт.
Ах, к черту черта! Я три года
Готовлюсь к райскому лучу.
Зачем, о Господи, свобода?
Блаженства светлого хочу!
* * *
Все загадки бытия
Мы недавно разгадали.
Дождь и солнце, ты и я.
Над большим кустом азалий
Светит каждая струя.
На асфальт кидай, роняй,
Ливень, светлые медали!
Дождь прошел, и от перил
Тень по мраморному полу.
(Нет, не тень, а только полу-.)
Парус набирает сил.
Красной лапкой зацепил
Желтый листик белый голубь.
Спит зеленая змея
В синеватом ярком иле.
В пышном парке ты и я.
Много далий, много лилий.
Замок в мавританском стиле.
Что ж загадки бытия?
Мы о них совсем забыли.
* * *
Свет, сенокос, ветерок —
Помнишь? Июньский? Осенний?
Помнишь – веселый щенок
Лаял: собака на сене.
Весело в мире явлений.
Видишь? — Наводит сирень
Легкую тень на плетень.
Черный теленок, мыча,
Скачет в телячьем восторге.
Свинка в сияньи луча
Ест апельсинные корки.
Черные перья грача
Помнишь на светлом пригорке?
Светлый, задумчивый сад.
Жук переходит дорожку.
Помнишь — галчата галдят?
Две синехвостки глядят
Сверху на черную кошку.
Нет, не о зле и добре
На деревенском дворе!