Дидковский и на нейтральной территории вряд ли сумел бы сдержаться, не продемонстрировать бывшему другу всей неприязни, если не сказать ненависти. Тут же бывший друг посмел явиться непосредственно в его теперь уже личную квартиру! Да еще и застал, можно сказать, в самый последний момент, когда Валера уже готов был совершить свой ежевечерний моцион: пешая прогулка до известного дома на Таллиннской, там… цикл упражнений для поддержания тела и духа в тонусе, и обратно неспешным шагом тем же маршрутом. И как раз в тот момент, когда Дидковский напоследок смотрелся в висящее в прихожей зеркало, и раздался тревожный звонок в дверь.

— Что за пожар? — едва скрывая раздражение, спросил Валера.

Генка, не испрашивая у хозяина позволения, прошел в комнату и с ходу плюхнулся в кресло. Дидковскому не оставалось ничего иного, как, засунув злость и ненависть подальше с глаз людских, последовать за непрошенным и совсем нежеланным гостем.

— Пожар, Валерик, это ты точно заметил — пожар! — воскликнул перевозбужденный Горожанинов. — Дружбан, выручай! Больше не к кому с такой просьбой обратиться. Только ты поймешь, только ты не откажешь!

Дидковский чувствовал, что раздражение скрывает из последних сил, что еще чуть-чуть, еще мгновение, и истинные его чувства вырвутся на волю, и тогда…

— Короче, Склифосовский. Ты застал меня буквально на пороге. Что надо?

Спросил, и сам почувствовал, что уже, пожалуй, переступил за грань — так не разговаривают с друзьями, так общаются с врагами. Вынужденно общаются, когда война еще не объявлена, но хотя бы одна сторона уже перестала считать мирный договор действующим. Горожанинов же, кажется, не заметил явной прохлады в голосе друга.

— Валерик, войди в положение! Квартирка нужна хотя бы на пару часиков! Ты ж все равно уходишь! Так ты иди себе спокойненько по делам, а мы тут с Лориком посидим, 'поокаем'. А?

Дидковский от неожиданности аж забыл, как дышать. И почему-то нестерпимо захотелось врезать гостю по самое некуда. И за 'поокаем', и за 'Лорика'. Хотелось крикнуть этому гаду, что никакая она не Лорик, она Ларочка, она только Ларочка! И 'окать' с нею никому нельзя! 'Окать' с нею будет только сам Дидковский, да и то не ранее, чем присвоит ей собственную фамилию! А этот… Хам, быдло, сволочь!..

Невероятным, просто таки нечеловеческим усилием воли Дидковский заставил себя ответить хоть и прохладно, но, по крайней мере, не особо враждебно или хотя бы цензурно:

— Я тебя правильно понял? Ты решил из моей квартиры устроить блат-хату?

Генка поморщился:

— Ну зачем так грубо, Лерик? 'Блат-хата'! Просто… Ну, ты же сам все понимаешь. Мы вместе уже два месяца, а все еще не… Ну, в общем, так и болтаемся по улицам до сих пор, как мальчик с девочкой…

По Валеркиному желудку горячим озером разлилась радость. Значит, они все еще… Значит, мама, как всегда, была права — Ларочка не такая! И в то же время раздражение и даже ненависть уже едва умещались внутри, так и норовили фонтаном, диким безудержным фейерверком, безобразным гейзером вырваться наружу. 'Лорики', 'Лерики' — что за панибратство, что за фамильярность?! 'Поокать' ему, видите ли, захотелось! Да еще и с Ларочкой, да еще и в Валеркином доме! А не пошел бы ты!.. Сукин сын! И почему-то так захотелось сказать гадость, и не одному только Генке, но и подлой Ларочке. И пусть она пока, как высказался Горожанинов, только болтается с ним по улицам, но ведь позволяет ему не только называть себя этим дурацким именем, но и — о ужас! — думать о такой мерзости, как… И Дидковский не сдержался, спросил с плохо скрытым сарказмом:

— Да ну?! Прям вот так по улицам? Целых два месяца?! Нууу, брат. На тебя непохоже.

Горожанинов вздохнул:

— А что делать? Мои-то старики вечно дома толкутся — то один, то другой. Работают хоть и в одной клинике, зато в разные смены. Им так, видите ли, удобнее, они так меньше друг другу надоедают! А обо мне, естественно, никто не думает! И у ее стариков чехарда с расписанием. Папаша — музыкант, что с него возьмешь? Непонятно вообще, когда на работу ходит. Да и тетя Лиза тоже работает посменно, как мои. Только к ней еще и на дом клиенты приходят — вообще чистый дурдом.

Дидковский ликовал. Про себя, конечно, глубоко внутри. Ах, бедненький Геночка! Страдалец! Что ж твои старики, все из себя такие упакованные стоматологи, не озаботились половой жизнью единственного сыночка? Сняли бы квартирку, дабы великовозрастному дитяти было куда баб-с водить! А то и бабенку бы какую сняли, дабы деточке не приходилось самому об этом заботиться. То-то, Горожанкин, то-то! Вот и разрешился их извечный спор, чьи старики круче. Правду говорят: жизнь — она все по местам расставит! А то все пыжился с самого детства, все пытался доказать, что его стоматологи супер-пупер-крутые родители! То-то! Что ж ты, Геночка, до сих пор не только на маршрутках ездишь, но даже телефона мобильного не имеешь, только мечтаешь?! Хотя он, между прочим, уже давно не такая уж и роскошь! А еще из Америки приехал, называется!!!

Вслух, естественно, Дидковский все это говорить не собирался. Сказал только все с тем же сарказмом:

— Так а подъезд на что? Со Сливкой-то ты не особо страдал от отсутствия собственной жилплощади!

Горожанинов нисколько, кажется, не обиделся на столь едкое замечание. Ответил по-простецки, как старому проверенному другу:

— Ну, Валер, ты сказал! Это для Сливки подъезд самое то, что надо. А Лорик… Нет, ты что?! Лорик — это… Да нет, об этом даже речи идти не может. Это же Лорик! Нет, Валерка, тут ты в корне неправ. Лорик заслуживает наилучшего. С ней все должно быть красиво и цивилизованно, по высшему разряду: никаких подъездов, никаких подвалов, никаких машин. В общем, никакой мерзости. Честно сказать, у меня таких, как она, никогда и не было. Ни в Москве, ни в Детройте. Таких, наверное, вообще не бывает, она такая одна. И я с ней совсем другой стал. Это раньше для меня все было просто. А с ней… Прикинь, я сам себя узнавать перестал, честное слово! Сам себе поражаюсь. А больше всего поражаюсь тому, как я раньше мог ее не замечать? Ведь она всегда, с самого детства, была рядом! И куда только мои глаза смотрели, а? Совершенно ведь не замечал! Лариска и Лариска, маленький хороший парень, надежный друг. Младший брат. Но никак не девчонка, не девушка, не женщина. Просто Лариска. А теперь это мой Лорик…

Генка мечтательно улыбнулся и продолжил:

— Валер, а ты когда-нибудь замечал, какая она красивая? Хоть когда-нибудь, хоть раз думал, что она — девчонка? Иначе, как о друге, думал? Или ты такой же идиот, как и я? Такой же слепец?

Дидковский молчал. Ярость кипела в нем во всю мощь, но выхода найти не могла. Только было наметился выход наружу, как коварный Горожанинов напрочь законопатил его своим бесхитростным, казалось бы, вопросом. Он что же, и в самом деле ничего не понимает? Не видит? Не чувствует?! Ну и кто же тогда из них слепец?!! Ведь это Дидковский, а не Горожанинов, первый открыл всю Ларочкину красоту и неповторимость, Дидковский!!! И о том, что Ларочка девочка, а не младший брат, как выразился Генка, тоже помнил каждую секундочку своей жизни. Да для Валерки, откровенно говоря, кроме Ларочки Лутовининой и не существовало других девочек, ведь только ее, ее одну видел даже с закрытыми глазами, одну ее воспринимал женщиной. Ей было-то всего-навсего одиннадцать лет, а Дидковский уже тогда видел в ней Женщину, именно ту, единственную и неповторимую, ту, которая с большой буквы. И до сих пор не сомневается в своей правоте. А этот остолоп, красавчик и любимец публики, полагает, что Ларочка — это его открытие?! Ему, видите ли, мало того, что Валерик позволяет ему уже два месяца 'прогуливать' Ларочку по улицам, ему теперь захотелось большего! Хотеть-то он, видите ли, умеет, хотеть он уже научился, а вот предоставить Ларочке тот уровень, к которому она привыкла благодаря многолетним стараниям семьи Дидковских — этого он не умеет, это ему слабо, это ему 'Валерик, помоги!'!!!

— Я, Гена, может и не настолько красив, как ты, может, и совсем некрасив. Да только это еще недостаточное основание для того, чтобы считать меня идиотом и слепцом. Так что говори только за себя. А я в отличие от тебя с самого детства видел в Ларочке именно девчонку. И никогда не воспринимал ее ни хорошим парнем, ни младшим братом!