— Вот так, — закончила Лариса свой грустный рассказ. — Вот так… Представляешь, какой идиоткой надо быть, чтобы не заметить всего этого, не понять, не разобраться?! Я ведь была совершенно уверена в муже, не сомневалась ни в его любви, ни в его порядочности. И Зольду любила, как мать. Я ее действительно любила, представляешь?

— Знаешь, — задумчиво ответил Андрей. — Очень часто люди ошибаются, называя любовью обыкновенную человеческую благодарность. Вот ты говоришь, любила Зольду, любила мужа. А мне кажется, ты его тоже не любила. Он любил тебя, как брат, как отец — если, как ты говоришь, он заботился о тебе с четырех лет, это вполне нормальное, естественное чувство. Он в некотором роде считал, что вырастил тебя собственноручно, по крайней мере, уж точно приложил к этому руку. Ты тоже чувствовала к нему нечто подобное. А потом… Потом, когда он 'спас' тебя от позора, ты просто была ему благодарна. И вот это смешение сестринской любви и благодарности за спасение ты и приняла за любовь. То же самое и с Зольдой. Ты просто была ей благодарна за все, что она для тебя делала. Ты просто наивно полагала, что она делает это из теплых чувств к тебе, или по доброте душевной. А она делала это сугубо из соображений эгоизма, из собственнических чувств — 'мое должно быть самым лучшим'. Так что не кори себя за то, что поддалась обману, не увидела его. За то, что любила обманщиков и подлецов. И их ненавидеть не надо. Этой ненавистью ты не сделаешь им хуже — им наплевать на твою ненависть, они ее даже не почувствуют на расстоянии. Ты, конечно, можешь мстить, можешь придумывать им какие-то страшные наказания. Да только стоит ли? Подумай хорошенько. Ненавидя и наказывая, ты сама застреваешь в негативе, не можешь вырваться из прошлого и начать жить нормальной жизнью. Ты прости их. Плюнь и разотри. Тебе сейчас нужно сосредоточить все силы и мысли на собственной жизни, тебе нужно устраивать новую жизнь, без них. А мысли о мести, ненависть не позволят тебе этого сделать, и ты так и останешься висеть между прошлым и будущим, но без настоящего, понимаешь? Насколько я понимаю, Валерка сам себя наказал, тоже угробив семь лет на искусственный брак, чуть не прозевал все на свете. Хорошо хоть сейчас одумался, а мог ведь и дальше держать тебя в неведении, мог попытаться выкрутиться, заставить тебя поверить, что исповедь Кристины — не более чем бред сумасшедшей бабы. А вот Зольда… Зольда и без того несчастная женщина. К тому же — земное наказание ничто по сравнению с тем, высшим наказанием. И там…

Валера многозначительно поднял голову к небу, к неспешно проплывающим мимо величавым перистым облакам, продолжил:

— И там каждый получит по заслугам. И больше, чем там, ты ее не накажешь. Так стоит ли трудиться, стоит ли гробить свою жизнь на месть свихнувшейся старухе?

Лариса вздохнула с облегчением, улыбнулась едва заметно. Как хорошо, погода какая замечательная! Еще не лето, еще не жарко, но так тепло — как раз то самое замечательное время, когда не страдаешь ни от холода, ни от жары. Когда давным-давно высохли лужи, когда уже появилась рясная, жирная травка, когда деревья радостно шелестят молоденькими, еще не припыленными листиками. Хорошо! И как хорошо, что она решилась все рассказать Андрею, все без утайки. И самой стало понятнее, и на душе легче, как будто бы излила боль и обиду из сердца. Рядом — друг, старый добрый друг, которому от нее ничего не надо, а значит, ему можно доверять. На коленях — совершенно очаровательный клубочек сопит себе, спрятав крошечную теплую пипку носика под ее ладонью. Хорошо!!!

— Ты прав, Андрюша, как ты прав! Ты так замечательно все объяснил! Правда, здорово. Я сама, видимо, еще долго 'жевала' бы это, пытаясь разобраться. А ты вот так ловко, в два счета поставил все с головы на ноги. Я не очень нагрузила тебя?

— Нет, что ты, — Андрей откинулся на спинку скамейки. — Нет, ты меня совсем не нагрузила. Я рад, если помог тебе, если тебе действительно стало легче.

— Стало, — уверенно ответила Лариса. — Действительно стало. И к психологу на консультацию ходить не надо. Вот она, волшебная сила слова! Выговоришься — и действительно на душе становится легче. И все проблемы уже не кажутся такими неразрешимыми. Хотя никуда они и не делись.

Андрей вздохнул:

— Какие еще проблемы? Мы же только что все обсудили.

— Это мы, Андрюша, прошлое обсудили. А будущее? Каким оно будет для меня?

— Ну, это уже только от тебя зависит.

— Только ли? — недоверчиво спросила Лариса. — Даже если и от меня, то как я смогу выстроить для себя нормальное будущее? Я ничего не знаю, ничего не умею в этой жизни. Я привыкла жить за чьей-то широкой спиной, а сама ровным счетом ничего из себя не представляю. Смогу ли я жить сама, сумею ли? Вот в чем вопрос! У меня ведь, выходит, и близких людей нету. Одни только родители, да им вечно на меня времени не хватало. А сама я… Такая неприкаянная, такая аморфная. Я не знаю, как я буду жить сама.

Андрей упрямо повторил:

— Это зависит только от тебя самой. Никто за тебя не сможет решить, как тебе жить. Ты сама должна сделать выбор, найти себя. Ты же, по сути, даже не знаешь, кто ты есть на самом деле. Подойди к зеркалу, посмотри, вглядись в свои глаза. Проникни через них в душу и спроси. Спроси, кто ты, что ты. Что ты хочешь, и что ты можешь реально. Кто ты есть на самом деле? Спроси у зеркала: кто такая Лариса Лутовинина? Пусть оно покажет тебе твое истинное лицо. Не лицо невесты Горожанинова, не лицо жены Дидковского, а лицо настоящей Ларисы Лутовининой, той, кто ты есть на самом деле. И когда ты найдешь ее, Ларису Лутовинину, она сама тебе все расскажет. Она знает, как ей жить. Она знает, кто и что ей нужно. И она не такая белоручка и трусиха, как ты. У нее есть диплом, которым она никогда раньше не пользовалась. У нее есть знания, которые нужны еще кому-то, кроме нее. И самое главное — она живой человек, а не продукт воспитания сумасшедшей семейки Дидковских. Спроси у зеркала, Лара, спроси у зеркала…

Лариса не ответила. Не отрываясь, смотрела на облака, словно пытаясь увидеть ответ не в зеркале, а в их размытых очертаниях. И словно вспомнила что-то:

— А тогда… Помнишь, тогда… Почему мы с тобой потерялись? Тебе было со мной неинтересно? Куда ты пропал тогда?

Андрей помолчал немного. Ему не нужно было вспоминать про 'тогда'. Его 'тогда' всегда было с ним. Пусть на некотором расстоянии, но рядом. А с недавних пор оно вновь вернулось, оно и сейчас было близко-близко, так близко, что и руку протягивать не надо, и без того улавливал его своею кожей. Что ответить на ее вопрос? Как ответить? Если он и сам не знает ответа. Вернее, теперь знает, почти знает, просто еще не успел осознать. Господи, какой же он глупец! Учит ее, как жить, учит, где найти себя, а сам? А сам?! Где он сам, почему потерялся на долгих десять лет?! Что за блажь — жить под руководством обиды? Любить все эти годы первой юношеской любовью, но позволять руководить собою нелепой мальчишеской гордости?!

— Если бы ты только знала — какой я дурак!!! Если бы ты только знала… Тогда ты ни за что не стала бы спрашивать у меня совета…

— Почему? — недоуменно спросила Лариса.

— Потому что мне самому надо было задать зеркалу этот вопрос еще десять лет назад. Когда одна замечательная девочка почему-то не вышла вечером в оговоренное время… Когда гордость не позволила спросить у нее: а почему, собственно? Потому что даже не попытался разобраться, а жил десять лет обидой и воспоминаниями о мокрых листьях, попираемых ногами. Лар, почему ты тогда не вышла, а? Почему мы с тобой такие дураки? Мы потеряли с тобой десять лет, ты только вдумайся — десять лет! Может, у нас бы ничего и не получилось, но мы бы знали это наверняка. А так… Все осталось в полунамеках, в полутонах. А может, еще можно вернуться туда, в наше с тобой общее 'тогда'? Может, еще не поздно исправить ошибку? А может, наоборот, оно только что пришло, наше время? Время исправлять ошибки юности? А?

Лариса смотрела на него распахнутыми глазами, словно видела впервые. Так значит…