Лутовинина промолчала. Не нравилась ей Сливкина позиция, определенно не нравилась. Как-то это все неправильно, как-то это нехорошо. Может, она и правда чего-то не понимает? Но разве это правильно, когда вместо первых поцелуев и невинных ласк — вот так вот — рраз, и сразу в дамки? Без лишних разговоров, без уси-пуси, сразу под халатик? И это — любовь?!!

— Юль, а с чего ты взяла, что это любовь? Ну вот почему ты уверена, что ты его любишь?

Сливка усмехнулась:

— Я ж говорю — шиза. Да как же Геночку можно не любить?

Лариска возмутилась:

— Ну я ведь не люблю, и ничего, живая. Так с чего ты взяла, что это и есть любовь? Может, это никакая не любовь, а детская твоя дурь в башке до сих пор играет? Ты ж совсем еще сопля зеленая была, когда в него влюбилась. Ну да, он красивый был пацанчик, и все девчонки были в него немножечко влюблены, кроме, наверное, меня — для меня он всегда был только другом, как Валерка. Но смотри, все девчонки переросли эту пургу, все живут нормальной жизнью, и только ты зациклилась на своем Геночке. Мне кажется, ты действительно просто застряла в детстве, а на самом деле никакая это не любовь, просто привычка любить. И на самом деле ты его не любишь, ты просто убедила себя в этом…

— Это у тебя еще детство в заднице играет, — довольно грубо перебила ее Сметанникова. — А я его люблю! И не тебе судить о любви, не тебе! Тебе бы еще в куклы играть, ты ведь даже не догадываешься, что такое любовь! А пытаешься меня учить уму-разуму. Я с тебя тащусь, блин! Подожди, вот найдешь объект для внимания — еще совета у меня просить будешь: как доставить ему максимальное удовольствие. А я это умею, уж поверь мне, дитя, — высокомерно произнесла она.

Лариска малодушно промолчала. А кто его знает, может, и права Сливка? Может, это и есть она, хваленая любовь? Просто она в этом еще совершенно не разбирается, просто не появился еще на Ларискином горизонте тот, которому она с восторгом подарила бы себя всю, без остатка, в первую же секунду? Да вот только если это и есть любовь, то как-то уже не очень и хотелось бы ее встретить. Такую-то грязь…

Глава 6

Еще один год канул в прошлое. Теперь уже Лутовинина и Сметанникова стали ученицами одиннадцатого класса. Трудный, скучный год. Практически с первого сентября началась подготовка к выпускным экзаменам. И мало кто из одноклассников не занимался на подготовительных курсах при избранном институте или университете. Курсы сами по себе не бесплатные, да многие родители искренне полагали, что лучше один год оплатить подготовительные курсы, чем пять лет платить за контрактное обучение. Правда, в подавляющем большинстве случаев выпускникам подготовительных курсов все равно приходилось впоследствии учиться именно на контрактной основе. Однако родители надежды не теряли, а потому почти все одноклассники Ларочки и Юльки были крайне заняты по вечерам.

Касается это и Сметанниковой. Сливка нынче взялась за ум, с головой погрузившись в учебу. По вечерам, как и абсолютное большинство одноклассников, занималась на подготовительных курсах. Не потому, что вся из себя была такая правильная и усидчивая, вовсе нет. Просто папочка в красках расписал, какая у Юльки будет сытая и замечательная во всех отношениях жизнь, если станет она высококвалифицированным адвокатом. А дабы гонорары были максимальные, еще смолоду следовало позаботиться о том, чтобы диплом о юридическом образовании был не от какого-нибудь захудаленького института, а от самого именитого, самого престижного на постсоветских просторах — МГУ. Кроме того, имелась и еще одна причина для внезапной Юлькиной скромности и недоступности. Можно сказать, исчез из ее жизни предмет обожания. Больше всего, пожалуй, Сливка горевала даже не по поводу Генкиного внезапного отсутствия в Москве, сколько потому, что исчез он именно теперь, когда она буквально на глазах из угловатого прыщеватого подростка превращалась в очень даже аппетитную барышню с пышными не по годам формами. Переходный возраст был позади со всеми его неприятностями и неожиданностями, и даже 'сюрпризы' в виде противных прыщиков посещали теперь Сливку все реже и реже. Может, и не стала Юлька пуританкой, избавившись от постоянного соблазна в виде Геночки Горожанинова, но постороннему наблюдателю ныне сложно было обвинить ее в легкомысленности.

А вот Лариска вечерами бывала чаще всего свободна, как птица в полете. Долго думала Ларочка, куда бы направить свои стопы, в какую сферу народного хозяйства. Ничего особенного на ум не приходило, ни к чему душа не лежала. Да и о чем особенном можно было мечтать с Ларискиным будущим аттестатом? Конечно, целый учебный год еще впереди, да только вряд ли за этот год можно было бы превратиться из весьма средней ученицы в отличницу и обладательницу золотой медали. Увы — Ларочке приходилось констатировать, что к знаниям ее душа особо не лежала, как не лежала и к какой-либо профессии, сфере деятельности. И в этой ситуации Лутовинины-старшие не придумали ничего лучшего, чем поступление в педагогический институт. А что? Ведь, по крайней мере, писала-то Ларочка грамотно, книжки читала, опять же, с удовольствием. Стало быть, прямой путь в преподаватели русского языка да литературы. Профессия, опять же, не особо модная, не особо престижная, а потому и не слишком востребованная, в пединститут и со скромным аттестатом легко поступить. Не в Ленинский, не в МГПИ, конечно — туда с тройками в аттестате без волосатой руки не поступишь. Да ведь Ларочка не гордая, для нее и МОПИ подойдет. К сожалению, Лутовинины в своем подходе не уникальны, и все чаще в педагоги идут нынче не по призванию души, а сугубо по причине его отсутствия. Так стоит ли удивляться тому, что в наше время хорошие учителя встречаются все реже и реже?

Скука… Лариска в буквальном смысле не знала, куда себя девать. Одноклассники — зануды, книжные черви. К кому прислонить одинокую головушку, к чьей компании присоединиться? Все вокруг почему-то оказались такими занятыми, такими сосредоточенными на собственном будущем. Даже легкомысленная Сливка — и та туда же! Даже Валерка Дидковский уже не уделял Ларочке столько времени, как прежде — четвертый курс, огромная загруженность, какие-то курсовые проекты. А может, и личная жизнь у него, наконец, появилась? Лариса никогда не спрашивала Валерку о личной жизни, памятуя свое же собственное выражение: 'Личная жизнь — табу'. Самой же оставалось лишь признать полное отсутствие таковой.

Скука. Генка Горожанинов и вовсе пропал. Он и без того уже давным-давно отбился от коллектива, в смысле, от их маленькой теплой компании. Теперь же и вовсе покинул родной город. Что город? Бери выше — страну! Да-да, уж не знамо за какие такие особые заслуги перед отечеством, а посчастливилось Генке уехать в далекую Америку по программе обмена студентами. На целых два года уехал, даже защищать диплом собирался все в том же чужом и незнакомом, а потому немножечко пугающем Детройте. Правда, на том программа обмена и заканчивалась — виза у Генки была временная, да еще и без права на трудоустройство. Впрочем, еще перед отъездом, прощаясь со старыми друзьями, Генка загадочно улыбнулся, ясно давая понять, что возвращаться не особо намерен.

Скука. Впрочем, появилось в Ларискиной жизни некоторое оживление. Как-то так незаметненько, плавненько влился, вписался в ее жизнь одноклассник, Андрюша Николаенко. Тот собирался поступать на ветеринарный факультет, где конкурс был не особенно пугающий, а потому частенько позволял себе по вечерам сводить скучающую Ларочку в кино. Правда, Лариска самой себе, положа руку на сердце, не могла бы признаться в том, что Андрюша ей как-то особенно интересен. Скорее, просто скука заела. Впрочем, и обратного сказать Лариса тоже не смогла бы — было в Андрюше что-то такое, явно было, по крайней мере, ее совершенно не тяготили эти встречи. Просто… Просто Ларочка и по сей момент оставалась словно бы спящей принцессой, душа ее еще крепко спала. Умом понимала, что пора бы уже и влюбиться в кого-нибудь, как-никак, семнадцатый годок разменяла, самый вроде бы расцвет, самое пробуждение, самое что ни на есть оно. Однако вот пробуждение-то, такое долгожданное, такое взлелеянное, как раз никак и не наступало. Сама себя Ларочка пыталась убедить, что влюблена в Андрюшу, но душою чувствовала, что это еще не любовь, это еще так, предчувствие, разминка перед настоящей любовью. Правда, Андрюшины поцелуи были ей крайне приятны, но то волнение, физическое и душевное смятение, которое должно было бы последовать вслед за поцелуями, у Ларисы никак не наступало. Очень ей хотелось считать Андрюшу сердечным другом, но, положа руку на сердце, с полным основанием могла его назвать пока что лишь просто другом. Очень здорово было бродить с ним под дождем, прижавшись плечом к плечу, разбрасывать носками туфель мокрые опавшие листья. Было в этом что-то такое, что не совсем вписывалось в понятие дружбы. Сердечко почему-то то скакало, гарцевало юной лошадкой, то вдруг почти застывало в момент расставания. Хотелось большего, очень хотелось, но… Наверное, просто не успела Ларочка проснуться. Была уже крайне к этому близка, крайне, ближе, пожалуй, некуда — дай судьба еще недельку-другую, и Ларочка бы повзрослела, глядишь, и проснулась бы душа, глядишь, и почувствовала бы именно то, что и хотела почувствовать. Но…