Деревья скрипели и раскачивались, в неистовстве носились кругами испуганные звери. Птицы, потеряв способность ориентироваться, врезались в стволы и падали на землю. Глеб почувствовал сильную боль в груди, и в этот момент объятия Аленки вдруг ослабли. Он оглянулся и увидел, что девочка близка к обмороку. Глаза ее закатились, она открыла рот и часто дышала. Огромные темные твари, окружавшие поляну, приблизились и быстро проносились в паре шагов от них, ожидая, когда девочка потеряет сознание. Глеб остановил пилу и снял куртку. Он обвил руки Аленки вокруг своей талии и связал их рукавами. Девочка шевельнулась и опять затихла.
Сквозь сгущающийся мрак Настя едва могла разглядеть, что происходит на поляне. Она видела, как Глеб на несколько минут прервал работу, чтобы привязать к себе Аленку, видела, как он снова поднял пилу, а потом невидимая сила надавила ей на плечи, заставив сесть на землю. Лиза тяжело навалилась на дочь, и тут над ними завибрировал громкий рев, очень низкий, прерывистый, отдаленно напоминающий замедленный собачий лай. Тьма на поляне сгустилась, и Настя больше не видела и не слышала ничего, кроме ползущей по земле темноты и жуткого завывания гибнущего существа.
Глеб навалился на дерево плечом и нажал изо всех сил. Распил треснул, и огромный ствол, с шумом рассекая густой воздух и ломая деревья, словно спички, упал. Глеб с трудом распрямился. Спина чудовищно болела. Болели руки, болела голова. Но оставалось еще пять колонн. И он должен уничтожить каждую. Глеб подобрался к соседнему стволу и прижал пилу к гладкой коре.
Белый свет, укрывший их и предоставивший убежище, стал меркнуть. Анна стремительно теряла силы, отдавая все, что еще оставалось Аленке. Но ручей иссякал.
— Потерпи, милая. Потерпи, моя маленькая девочка. Еще немного и все кончится. Все кончится.
Степан смотрел вдаль. Сквозь истонченную пелену убежища он мог видеть, как гибнет лес. Деревья иссыхали, и с них большими кусками осыпалась кора. Воздух наполнился громким треском и скрежетом падающих стволов. А еще Степан видел лица. Много-много человеческих лиц: мужские, женские, детские; изможденные и перекошенные; молодые и старые. Некоторые он узнал, но большинство никогда раньше не видел. И ему пришло в голову, что это память. Память того существа, которое гибнет теперь под топором. Оно помнит всех, каждого, и никогда не забудет. Наступит день, быть может он еще далеко, когда оно снова возродится к жизни и вспомнит всех. Потому что ничего не бывает безнаказанным. Рано или поздно, грядет расплата, и грехи отцов падут на головы детей.
Степан опустил глаза. Его силуэт задрожал и исчез.
Глеб заглушил пилу и уронил ее на землю. Он едва осознавал, что делает и где находится, и действовал по инерции, механически, не думая, делал свое дело. Он прижался к надпиленному стволу, последнему из жуткой шестерки, и надавил всем весом, едва удержавшись на ногах, когда тот, пронзительно заскрипев, стал падать. И едва он коснулся земли, как лес взорвался шумом и движением. Кора на деревьях морщилась, мертвела и ошметками осыпалась вниз. Коричневым дождем посыпалась листва. По стволам взметнулись орды насекомых, словно приливные волны, они затопили все. Трава быстро желтела и гнулась к земле, загнивая на глазах. На краю поляны, обнявшись, сидели Настя и Лиза, а вокруг умирал лес. Они смотрели на Глеба.
Он опустился на колени и отвязал Аленку. Ее ладони были холодными, как лед. Глеб сжал их руками и принялся растирать, морщась от боли. Девочка качнулась и упала.
— Нет, Аленка — нет!
Глеб схватил ее за грудки и притянул к себе, чувствуя как жгут глаза, словно кислота, слезы. Так не должно было кончиться. Он прижался головой к ледяному лбу девочки.
Аленка вздрогнула и судорожно вздохнула. Ее глаза метнулись за спину Глеба, расширились, и в них отразилась ужасная, бесконечная боль одинокого ребенка.
— Мама! — крикнула она.
И зарыдала.
ЭПИЛОГ
«Эпидемию, охватившую поселки Титовка и Горенино, удалось локализовать. Начиная с 26 мая, новых случаев заболевания отмечено не было. Как прокомментировали нам представители МЧС, мы имеем дело с новым штаммом вируса гриппа. По предварительным данным, число погибших составляет 27 человек, еще 59 находятся в районной больнице в состоянии разной степени тяжести. Работа специалистов на месте продолжается.
До сих пор остается без объяснения гибель более 100 гектаров леса в районе эпидемии. Экологи выделяют почти полный перечень известных поражений деревьев: от рака до некроза».
Это первая вырезка из тех, что я собрал за полтора года. Все они аккуратно приклеены к листам большой амбарной книги, которую я нашел на кафедре и увел потихоньку. Есть еще несколько фотографий и кое-какая сопроводиловка из Интернета. Смотреть на все это и больно, и любопытно. Хотя теперь больше любопытно, чем больно. Все эти полтора года я искал ответ на вопрос: что же произошло с нами?
Об этом не с кем поговорить.
Настю в последний раз я видел на похоронах тети Иры, а, через пару дней, на том же кладбище похоронили и знахарку. Ее знакомый из Москвы — Федор, он тоже умер. А мы, все остальные, выжили. Странно. И больше ничего друг другу не сказали, кроме того, что было сказано в лесу, когда все кончилось. Тоже — странно. Как будто специально постарались разойтись, как можно дальше.
После того, как все немного улеглось, я много читал про различные эпидемии. Меня интересовала, прежде всего, хроника событий. А потом я увлекся анализом. Решил посмотреть на дело с другой стороны, все равно в биологии я ничего не понимаю. И вот тут-то, я и наткнулся на книжку Ричарда Престона. То, что он говорил в ней, оказалось настолько созвучно моим собственным мыслям на тот момент, что я тщательно переписал эти строки в свою амбарную книгу. Вот они:
«Возникает естественное предположение — не есть ли все эти вирусы ответ Природы человечеству? Человечества стало слишком много. Оно стало себе слишком много позволять. У Природы есть интересные способы уравновешивать популяции, не относится ли Эбола к такому способу? Размышляя об Эбола, невольно приходишь к мысли о том, что СПИД — это еще не ответ Природы. Это — первое предупреждение. Первый звонок. Главное впереди. Главное только показывается, время от времени, как первые всполохи сверхтайфуна на горизонте».
Перевод, конечно, вольный. И название — Эбола, здесь не самая важная часть.
А буквально вчера наткнулся в Сети на такой заголовок:
«Всероссийская сельскохозяйственная перепись обнаружила опустевшие деревни».
Пишут, что около восьми процентов деревень в стране пустуют. А это четырнадцать тысяч. Понятно, что многие из них пустуют просто потому, что народ уходит. Но пусть это в тринадцати тысячах случаев. Где-то какие-то ошибки Ростата — еще пять сотен. Где-то еще что-то — минус сто. Думаю, моя мысль ясна: мне кажется, что в оставшейся сотне деревень произошло примерно то же, что и в Горенино. Это репетиции, всполохи. Не факт, что там есть поляны с осинами, подозреваю, что это совсем не обязательно. Но что-то общее есть. Уверен!
В общем, во всей этой истории гораздо больше непонятного, чем понятного. До сих пор я не знаю, что произошло на самом деле. И вот я решил написать книжку. Историю про то, как иммунную систему атакует вирус, а та в ответ порождает антитело. Я даже так книгу и назову — Антитело. Это словечко, сказанное Аленкой в тот последний день, крепко засело в голове.
Так вот, я напишу книгу. И, чтобы решиться это сделать, действительно сделать, начну прямо сейчас — вот в этом файле. А все это закину потом куда-нибудь в конец. Или вообще сотру.