Аленка встала, покачнулась, и обвела взглядом комнату, будто видела ее впервые. Описав полный круг, она снова посмотрела на отца.

— Я есть хочу.

— Пойдем. Приготовлю тебе что-нибудь.

Они прошли на кухню, и Сергей сварил ей макароны. Он сел на стул и с умилением смотрел на то, с каким аппетитом ест девочка. Самому есть не хотелось — готовка лишила его последних сил. Он сидел, с трудом дыша через воспаленное горло, и любовался на дочь.

— Он уехал домой? — спросила Аленка.

Рот ее был набит макаронами и, когда она говорила, можно было увидеть белую массу у нее на языке.

«А раньше она их терпеть не могла»

— Кто, милая?

Девочка скорчила досадливую рожицу.

— Глеееб! — протянула она противным и требовательным голосом.

— Нет. Не уехал. Он просто… ушел.

Аленка кивнула и вернулась к своим макаронам, больше не задавая никаких вопросов. Только на лбу у нее появилась тонкая морщинка, будто она размышляла о чем-то. Сергею очень захотелось знать, о чем она думает. Что за мысли вертятся в этой маленькой странной голове? Он знал, что девочка не ответит. Она сильно изменилась за последнее время. Все изменилось. Ему показалось, что известие об уходе Глеба ее успокоило. Она как-то расслабилась, словно обмякла.

«Наверное, она его боялась. Бедный ребенок. Боялась собственного брата»

Сергей не желал думать о племяннике, но, помимо воли, мысли вновь и вновь возвращались к нему. Что нашло на парня? Почему он так себя повел? Эти вопросы мучили его, обреченные оставаться без ответа. Он не понимал и не мог понять своего племянника. Свою дочь. Даже самого себя. Ему вдруг очень захотелось плакать. В небе появился зуд, но он сдержался.

«Нельзя при ней. Потом»

Аленка. Он вдруг вспомнил ее совсем маленькой. Вспомнил, как она радостно бегала с бумажным самолетиком, крича: «Папа, он летает! Смотри! Он правда ЛЕТАЕТ!». Ее короткие, взлохмаченные со сна волосы светились в ярком блеске солнца.

Она умрет. Не от руки Глеба, но все равно — умрет. Или умрет он сам, а она попадет в какой-нибудь сиротский дом. Сергей очень живо представил себе: она стоит в углу комнаты, стены которой покрашены в казенный болотный цвет. У нее дрожат губы. Он почти услышал, как она тихо шепчет: «Папа. Папочка. Забери меня отсюда. Не оставляй меня здесь одну. Я буду хорошо себя вести! Ну пожалуйста!»

Он почувствовал влагу на щеке. По коже побежала слеза.

«Все-таки потекла, проклятая»

Сергей снова посмотрел на Аленку. Ему вдруг так захотелось обнять дочь, прижать ее к себе, захотелось, чтобы она тоже заплакала. Заплакала по маме. По ним. Стала похожа на обычного ребенка. Его ребенка. Но он сдержался. Дочь стала чужой, как будто не имела к ним никакого отношения. Чужой. От нее исходил слабый, но очень неприятный запах, который особенно усиливался, когда она говорила. Будто что-то стухло.

«Наверное, я сам пахну не лучше»

— Ты плачешь, — сказала Аленка. Без эмоций — просто констатируя факт.

— Сейчас пройдет.

Она кивнула и склонилась над тарелкой.

Сумерки еще только начали сгущаться над полем, постепенно поглощая свет красного солнца, а в лесу уже было темно. От земли веяло холодом и сыростью, но Глеб не замечал этого. Степан исчез около часа назад, оставив его одного, и продолжая охранять своим неосязаемым присутствием. Глеб дремал, покачиваясь на стволе поваленного дерева. Он не ел целый день, но голода не ощущал. Все его чувства исчезли, как будто он парил в бесконечном открытом пространстве, где не было ничего, кроме его самого и его мыслей. Еще было время — оно текло сквозь кожу, как лента бесконечного конвейера.

Глеб давно хотел написать какой-нибудь рассказ и опубликовать его в журнале — когда-то он мнил себя писателем. Много раз начинал работу и всегда бросал, не доводя до конца. Получалось все не то, не о том и просто скучно. Сейчас он сидел и обдумывал историю, в которой брат убивает свою сестру, повинуясь голосу в голове, указывающему, как это сделать. Сестра оказалась совсем не ребенком, а злобным инопланетным паразитом. Об этом никто не догадывался и только ее брат видел, как она подзаряжается от домашней розетки. Складывающийся в голове рассказ нравился Глебу. Его можно написать. И получится совсем неплохо.

Лес полностью погрузился в темноту, когда он встал с дерева, взял нож и отправился к дому.

Настя сидела у себя в комнате и читала книгу, рассеянно водя глазами по ровным строчкам и не понимая ни слова. Она прислушивалась к голосам родителей, доносящимся из-за приоткрытой двери.

— …очень неприятная ситуация, — говорила мать.

— Да она всегда была бесноватая. А сейчас и вовсе умом тронулась, — отвечал отец.

— Меня беспокоит, что Настя к ней тянется. И я не могу понять — почему?

— А сама она что говорит?

— Ничего.

— Да…

— Я боюсь, как бы Анька ее во что-нибудь не втянула. Во что-нибудь… нехорошее.

— Она ходила к ней с тем парнем? Племянником Сереги?

— Да. Его Глеб зовут. Энгельсина их видела.

На пару минут воцарилась тишина. Настя автоматически перелистнула страницу и вздрогнула от сухого шороха бумаги. Снова послышался голос отца.

— А что она там кричала?

— Про какую-то болезнь. Эпидемию.

— Черт знает, что такое! Может, мне с Кириллом поговорить? Он вроде как участковый — пусть к ней зайдет.

— Может, и стоит.

В дверь позвонили, и Настя услышала, как мать пошла открывать. Из прихожей донеслись стуки и неразборчивые голоса. Спустя несколько минут, она услышала, как гость прошел в комнату.

— Здравствуй, Наина, — сказал отец.

Соседка.

Наина что-то тихо ответила. Потом еще что-то добавила. Слов было не разобрать.

Настя знала, что разговор пойдет о знахарке.

«Это в стиле Наины — совать нос в чужие дела. В общем стиле поселка, по большому счету»

Она услышала шаги возле двери и быстро уткнулась в книгу. В комнату заглянула мать.

— Наина пришла. Не хочешь поздороваться?

Настя, не отрываясь от чтения, прокричала.

— Здравствуйте, тетя Наина!

— Здравствуй, милая!

Мать поджала губы и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

«Они все уже судачат об этом! И до чего же длинный у некоторых нос! Лучше бы за собой следили!»

Настя почувствовала, что слишком раздражена, чтобы читать. Она закрыла книгу и стала смотреть на кружевную скатерть комода напротив.

«Ну их к черту! Пусть говорят, что хотят. Завтра пойду к Ане и точка! Вытрясу из нее все!»

Сергей полулежал в кресле, бездумно перелистывая страницы старого журнала. Аленка ушла к себе и вновь включила ту самую опостылевшую сказку, которую слушала последние несколько дней. Он легко представил себе, как она сидит на полу, в центре комнаты, прижимая к груди плюшевого слона, и слушает, глядя куда-то вглубь себя.

Сергею было худо. Даже на простое перемещение по дому уходило столько сил, что приходилось то и дело садиться, чтобы перевести дыхание. Признаки простуды исчезли, сменившись одышкой и слабостью. Его бил озноб и с трудом удавалось сосредоточиться. Сергей понимал, что очень скоро наступит момент, когда он вовсе не сможет встать на ноги, и тогда Аленке придется заботиться о себе самой. Если, конечно, ей действительно нужна сейчас какая-то забота. Он не был уверен в этом. Теперь уже не был.

Сергей слабел. Он лежал в кресле и чувствовал, как жизнь вытекает из пор на коже.

Чувствовал это и Глеб. Он стоял в темноте, прижавшись к окну, и смотрел в залитую ярким светом гостиную. Дядя не мог его видеть, зато Глеб видел его прекрасно. Он смотрел на этого большого, но уже безобидного человека и думал о том, что произойдет скоро.

Завтра.

Завтра дядя будет настолько слаб, что не сможет помешать ему добраться до девочки. Теперь никто не сможет помешать. Рука Глеба крепко сжала нож-пилу. Он улыбнулся — открыто, даже весело.