Глеб поспешно отвернулся, и его вырвало.

Он сидел на земле в паре шагов от края насыпи, обхватив руками колени, и смотрел на небо. Тучи величественно плыли над головой, образуя мрачные причудливые образы. Не было сил подняться. Не было сил ни на что. Сердце понемногу успокаивалось, но билось все еще болезненно и часто. Тошнота прошла. Весь завтрак остался на земле возле края могилы.

Ни о чем не хотелось думать, ничего не хотелось делать. Только сидеть на земле и смотреть ввысь. Ждать конца. Ждать ночи. С ее приходом все, наконец, закончится. Глеб набрал горсть земли и стал просеивать ее между пальцев.

Дисплей сотового упрямо показывал отсутствие сигнала. Несколько минут Глеб отрешенно смотрел на странный значок, неспособный понять, что тот означает. Снова и снова он нажимал кнопку вызова абонента, но ничего не получалось. Настя недоступна. Теперь уже совсем.

Минуты на экране снова сменились. Глеб замерз, но едва ли осознавал это. Он продолжал нажимать на кнопку телефона. Поднялся ветер. Он трепал воротник куртки и свистел в ушах. Лес тихо шептал о чем-то, а где-то высоко, под самыми облаками над полем парил ястреб.

Часы на стене пробили половину десятого. Знахарка отложила вязание и посмотрела в окно. Небо заволокли темные тучи. Солнце с трудом пробивалось сквозь плотную завесу, с каждой минутой теряя силы, тускнея.

«Наверное, скоро пойдет дождь».

Знахарка запахнула на груди халат.

Внезапно зазвонил телефон. Она вздрогнула и уколола палец. На белой коже выступила маленькая капелька крови. Почти загипнотизированная этим зрелищем, Анна, не глядя, подняла трубку.

— Алло?

— Аня, это Федор.

— Здравствуй.

— Как там у вас?

— Все нормально.

— Слушай, я не смогу сегодня приехать. Дела, блин! Я разгребу их за день и приеду завтра. Ладно? Обязательно.

— Как жаль!

— У вас действительно все нормально? А то я могу…

— Да нет. Не нужно. Делай, что должен. Один день ничего не решает.

— Уверена?

— Да.

— Ну, хорошо. Если будут какие-нибудь новости — сразу звони!

— Хорошо.

— Я еще покопаюсь вечерком в своих материалах. Может быть, сумею что-нибудь понять. Как дела на ферме?

— Не знаю.

Знахарка оторвала взгляд от капельки крови и прижала палец к губам.

— Аня? Ты там?

— Да. Я поговорю с Настей.

— С Настей?

— Да. Это местная девушка. Девушка Глеба. Она может что-то знать.

— Правильно! Хорошая мысль! Звони мне в любое время. Я приеду завтра. Обещаю!

— Мы будем ждать. Заканчивай свои дела.

— Тогда — до связи.

— Счастливо тебе.

Федор отключился, и Анна тоже повесила трубку. Она сняла халат, подошла к зеркалу и наклонилась к нему, внимательно рассматривая свое отражение. На лбу появилась новая морщинка, глаза выглядели больными и блестели.

«Вот так вот все это возвращается»

Она провела рукой по щеке. Там, где палец коснулся кожи, осталась белая полоса. Несколько секунд Анна смотрела, как та медленно тает, а потом мотнула головой, запрещая себе «уходить». Скрытый механизм в ее мозгу опять пришел в действие. Но время еще не пришло. Предстояло много сделать, чтобы подготовиться к приезду Федора. Нужно было собрать все доступную информацию. Поговорить с Настей.

Она прошла к себе в комнату и стала одеваться.

Холодный ветер проносился по пустынным улицам поселка, петляя в тисках покосившихся заборов. Он раскачивал ветви старых деревьев, заставляя их раболепно кланяться, и что-то шептал.

«Он видел ферму», — думала знахарка. — «Был там. И только он знает, что там происходит».

Она глубже засунула руки в карманы и опустила голову, пряча лицо от мелкой пыли.

Анна отдавала себе отчет, что, придя к Насте домой, может скомпрометировать девушку. Она надеялась на удачу. Можно было позвонить, но телефон не давал возможности почувствовать собеседника, заглянуть ему в глаза, увидеть. Анна должна была видеть ее лицо. В определенном смысле, это могло дать ей гораздо больше, чем слова.

Непогода выгнала людей с улицы, и в этом знахарка углядела перст судьбы. Она беспрепятственно добралась до места, не встретив по дороге ни единой живой души. Калитка оказалась незапертой. Анна прикрыла ее за собой и пошла вглубь участка к дому. Из-за стены выбежала небольшая собачонка и остановилась, глядя на пришельца блестящими черными глазами. Знахарка поймала ее взгляд и застыла. Жулик наклонил голову, тихо тявкнул и потрусил обратно под крыльцо, всем своим видом демонстрируя, что не обнаружил в гостье ничего интересного.

Настя открыла после первого же звонка. Она стояла на пороге, в потертых спортивных штанах и водолазке с выцветшим яблоком на груди, и смотрела на Анну сонными покрасневшими глазами.

— Здравствуй. Мне можно войти?

— Да, конечно. Проходите.

Девушка посторонилась, пропуская знахарку в дом.

Атмосфера жилища подействовала на Анну успокаивающе. Воздух наполнял покой. Уютная комната, приглушенный мягкий свет лампы на потолке, сухое тепло — приятно контрастировали с сыростью и холодом улицы.

— Хотите чая?

— Да, спасибо.

— Садитесь. Я сейчас принесу.

Настя ушла в кухню. Знахарка опустилась на стул, размышляя над тем, как повести разговор. Она понимала, что дела на ферме плохи — об этом говорил вид девушки, ее глаза. Бессильное отчаяние, скрывающееся за ними.

«Она на развилке. И чаша ее вот-вот переполнится»

Настя вернулась, держа в руках поднос с чашками и печеньем. Они вместе переставили их на стол и уселись по разные стороны. Девушка вопросительно посмотрела на свою гостью.

— Как дела у Глеба? — спросила знахарка.

— Не очень. Там все болеют, только он один еще держится.

— Он рассказывает, что там происходит? Кроме болезни.

— Да.

Настя пересказала знахарке последний разговор с Глебом. Тоска и ужас, немного отпустившие ее, вновь вернулись, подступили к глазам, выдавливая наружу слезы. Она рассеянно промокала их салфеткой и продолжала говорить. Знахарка слушала молча. Пустота — безвольная, пугающая пустота сидела перед ней, будто что-то вырезали, забрали у этой девушки, и ей нечем было себя наполнить. Анне это чувство было знакомо. Она жалела девушку и одновременно радовалась. Пусть Настя мучается, пусть переживает, но здесь она в безопасности. И боль разлуки, и беспомощность — лишь отголоски той настоящей опасности, которая угрожает ей на ферме.

Чай остыл. Никто так и не притронулся к нему. Настя посмотрела на знахарку.

— Становится хуже?

— Да.

— Я чувствую себя отвратительно! Как будто я предала его.

Анна накрыла ее ладонь своей.

— Нет. Ты не предала. Ты делаешь то, что можешь сделать. Глеб прав — он хочет, чтобы ты была в безопасности. Так ему спокойнее. Ты должна ему в этом помочь.

— Да. Должна. Только вот чувство такое — гадкое.

— Я хочу кое-что тебе рассказать.

— О нем?

— Не совсем.

Настя слушала историю, добытую Федором, как слушают в программе новостей репортаж о Гвинее Бисау. Наверное, она так до конца и не восприняла сказанное — сработали внутренние фильтры. Ей понадобиться время, чтобы осознать и принять новую информацию. Понадобятся силы.

Вторая часть рассказа взволновала девушку гораздо больше. Узнав, что журналист приедет, что он решительно настроен бороться с напастью, настроен что-то делать — она оживилась. Слова знахарки вторили ее собственным ощущениям, говорившим ей — не все еще потеряно, еще можно бороться. Есть еще время.

— Надо рассказать ему! Я сейчас позвоню!

— Конечно.

Настя сходила за телефоном и, остановившись посередине комнаты, нажала кнопку набора номера. Анна наблюдала, как девушка приложила трубку в уху, как участилось ее дыхание, а свободная рука стала теребить прядь волос.

«Она сильно переживает, бедняжка»