— Авось, пригодится!
Позорные деяния родителя по "растаскиванию социалистического имущества были какими-то робкими и с оглядкой. Что мешало "быть, как все"? Библейское "не укради"? "Не возжелай вола ближнего своего"? Почему не превращался в таких, кто ничего и никого не боялся и брал всё в наглую: дураков, кои делили "добыч" на всех, тогда не встречались. Их и потом не было.
Отец не лез в места, где назревал скандал при разделе "социалистического" имущества, и на склады являлся к "шапочному" разбору. Довольствовался тем, что оставалось от" порядочных расхитителей" из числа недавних "советских" людей. Почему он не лез в центр событий? Мешало помещичье-купеческое воспитание? Природная трусость? А как ещё можно назвать ненужную на то время скромность? Почему при дележе добычи дело доходило и до "рванья ноздрей" "друг другу", а он стоял в сторонке? Что ему мешало? Какие принципы?
Если отец и приносил зерно с продолжавшего гореть элеватора, то оно было наполовину сгоревшим, бросовым. Со склада на одной из улиц за монастырскими стенами, был принесён ящик прожившего все мыслимые сроки изюму. Где его отец откопал? Почему советская власть допустила гибель ящика с изюмом — на это ответят будущие историки, но лично я думаю, что изюм хранился на складе для "престижу": смотрите, как мы богато живём! Ящик изюму есть!
— Статистические данные о разрушенных храмах советской властью на "святой Руси" имеются. Сколько было опоганено монастырей различными советскими "культурными учреждениями" и складами — и такие данные есть. Сколько понаделали тюрем из монастырей — и это известно тем, кто в них побывал. И прославился столь великими деяниями самый "христолюбивый народ" на земле! Найди другой народ, который так бы опоганил свою веру, как вы. Чего скулить? Сами всё, сами! Ныне вы бойко восстанавливаете и очищаете когда-то опоганенные вами "святыни", но всё это похоже на лечение сифилиса. Сифилис излечивается, но последствия от него остаются.
— Но у нас есть твёрдая вера, что "сверху" нам простят прошлое! — Что, по-твоему, не нужно восстанавливать храмы?
— Восстанавливайте. Только кто может дать гарантию, что до конца своего существования вы не пойдёте "по второму кругу" в столь "святом" деле, как "осквернение святынь"!?
Возвращаюсь в храм-склад, где отцу при дележе "социалистического имущества" достался ящик пролежавшего все мыслимые сроки, изюму. Сегодня память терзают подозрения: ящик старого, "мумифицированного" изюму, отцу достался не по жребию при дележе, а потому, что сей продукт никому не был нужен. Своим видом не возбуждал аппетит у грабителей. Ягоды имели возраст не менее сорока лет, а может и больше. Опять нужно сказать: "нет худа без добра": ну, хорошо, будь тот виноград хорошим, съедобным, так мы бы его сожрали вмиг! А тут явные преимущества: мумифицированный виноград не будил в наших желудках "зверя". Находился он в древнем кухонном столе, изъеденным шашелем, и любимым занятием старшей сестры было рыться в ящике, отыскивая съедобные изюмины.
Ящик с мумифицированным изюмом обладал сказочным, волшебным свойством: сегодня сестра выбрала хорошие ягоды и съела их. Всё, нет ягод, уходило "изюмное" счастье, а на её место приходила грусть. Конец удовольствию! — и ящик ставился на место.
При следующем визите на исследованную вдоль, поперёк и по диагонали "изюмную территорию", оказывалось, что намедни не все ягоды съедены, что можно набрать ещё толику сладости! Ягоды будут съедобны, и родная память не станет портить жизнь напоминанием о том, что изюм три дня назад всё же был лучше, чем сегодня! Тайна в памяти, или ящик с изюмом всё же был волшебным? Или ягоды всё же окончательно бесповоротно съедены? От них остался один мусор… до следующего раза…если хорошо порыться, то можно будет ещё набрать немного этих небесных ягод?
Сколько времени сестра копалась в "винограднике" — об этом никогда не спрашивал.
А ещё отцом были "похищены" сливы с винного завода. Для чего они находились на винном заводе, что с ними там делали — о таком догадался в свои тридцать. Чего с меня взять, отсталость! И сливы были съедобные, но более трёх-двух штук за один приём они почему-то в рот не лезли: уж очень сильно от них разило алкоголем. До опьянения!
При таком экономическом положении в семействе (у других оно было не лучше) мы встретили второй месяц осени. За окном лил дождь, временами переходя в снег, печь топилась только на ночь, спать ложились рано: берегли керосин. Польза первых месяцев оккупации была несомненная: во сне голод был слабее потому, что он как бы проходил мимо сознания. А когда проснусь — вдруг случится чудо и мать даст кусок хлеба!?
Благословенная война! Многое из своего "ассортимента" ты показала, но самое прекрасное, с чем познакомила очень многих — это порция пищи, коя у тебя не должна быть меньше, или больше, чем у твоей сестры.
Дни начинались с того, что нам, проснувшимся, в постель, кою мать называла "логовом", подавала по куску хлеба, намазанного постным маслом с редкими кристалликами сахара. Откуда бралась сахарная благодать, из каких закромов — мы не спрашивали. Жевание куска хлеба, слегка мазанного подсолнечным маслом и чуть-чуть посыпанного сахаром, было очень похоже на завтрак аристократов с названием "кофе в постели". С существенной разницей: мы сорили крошками от хлебных кусков совсем не аристократично. Перед следующим "сеансом спанья" забывали стряхивать крошки, и они, высохшие от тепла наших тел, впивались в зады, бока и спины. После "кофе в постели", мы продолжали оставаться в "логове" до тех пор, пока в келье мать не поднимала температуру с помощью плиты и мы вылезали из "укрытия". Начинался день.
Процедура одевания была условной, как и сама одежда: я облачался в длинную рубаху и чулки. Штанов у меня не имелось. Мать нам давала по пригоршне зерна, добыто на элеваторе, и мы должны были отделить "зёрна от плевел": хорошие зёрна от сгоревших. Годились в еду не совсем сгоревшие зёрна, и степень их пригодности устанавливала мать. Только она была "контролёром по качеству" Чтобы там не говорили, но памятные голодовки "в стране советов" нужны были гражданам для их же пользы: это была величайшая школа выживания! Как бы мать, сама не испытав "прелести социализма", могла отличить съедобное зерно от несъедобного? В какой бы другой "школе" научили такому? Социализм нужен был народу для того, чтобы они научились распознать непригодное зерно от съедобного.
Я был лодырем, скандалистом, и работу по сортировке зёрен почитал хуже каторги! О "каторге" говорила мать, а что такое "каторга" — не знал. Если "каторга" — это сортировка зёрен ржи для прокорма, то да, хуже каторги ничего быть не может! Тогда-то и познакомился с единственным экономическим законом, который меня не касался: "как потопаешь — так и полопаешь"! — поговорка дальше слов не продвинулась, и скудного прокорма меня не лишали.
Как всегда, после небольшого скандала, моя порция-"урок" переходила на обработку сестре, отчего её "родственные" чувства "усиливались многократно".
"Каждое время рождает свои песни" — до меня открыли. Мать пела:
"В воскресенье, в воскресенье!
Мать лепёшек напечёт!
Их помажет — нам покажет
и подальше приберёт…"
Калории, пищевые калории требовали растущие тела, а вместо них предлагалось слабо посоленное, а потому и мерзкое варево из зёрен полуобгоревшей ржи.
"Стратегические запасы" продовольствия, кои отцу получилось добыть на горевшем элеваторе, таяли и отцова печаль достигла апогея. Реальный голод приготовился войти в келью…
…но раньше голода в келью вошла тётушка…
Глава 71.
Прогулка по "стальным магистралям"
Упоминал тётушку в "генеалогическом" древе родительницы. Тётушка пришла в видимый мир за два года до окончания девятнадцатого века: 1898 год, и памятна для меня подвигом: в свои сорок три добровольно отправилась на работу в Рейх. Причислить её желание в разряд "добровольных" будет не совсем правильным… даже совсем неправильным: она отправилась в неизвестность в качестве "няни" племяннику, юноши четырнадцати лет, отправляемого в Рейх на работу.