-- Обязательно. Да ты сам ему напиши. Почта быстро ходит. У них с географией плохо, но страну Россию все-таки знают, худо-бедно отправляют правильно... Он как-то жаловался - в Киргизию писал, так шло чуть ли не через Мозамбик... а к нам пока правильно идет, в неделю может.
-- Напишу, - сказал Николай Георгиевич и словно что-то вспомнил. - Я уж тыщу лет никому писем не писал, разучился... Ты пей, Слав.
-- Уж пью, - согласился Вячеслав Арсеньевич. Он поднял подстаканник на уровень глаз и полюбовался медово-золотым светом, вспыхнувшим в стакане на просвет. - Хороший чай, - произнес он с удовольствием. - Вкусный.
Максим тоже невольно поднял глаза на стакан, но тут его внимание привлекла рука, сжимавшая ручку подстаканника, и его словно ударило. Маникюр. Настоящий. Ногти подпилены, кожица с лунок срезана... Опять бред. Такого просто не может быть. Или он педик? Нееет... Инженеры не бывают педиками. Или запутался в смутное время? Или подрабатывает массажистом где-нибудь в салоне красоты, так знакомая маникюрша сделала... но зачем? Нет, нет, все не то... Бред, да что ж такое, везде, куда ни пойдешь просто полоса какого-то сплошного сумасшествия... Живой Борька... Валя с Серегой... инженер с зарплатой тридцать баксов и с маникюром на руках... скоро марсиане с неба посыплются... Может, куда-нибудь в санаторий?... нервы подлечить?..
-- Ты чего? - спросил Николай Георгиевич, заметив Максимово смятение. - Плохо себя чувствуешь?... - он понимающе крякнул и пояснил Вячеславу Арсеньевичу, стараясь не вдаваться в семейные подробности. - Работы много. Бизнесмен, - он произнес это слово, как будто в нем было что-то неприличное. - Да они теперь все бизнесмены. Другое поколение, неромантичное. Деловое. Все на деньги считают. Так что ж... может, так и надо время от времени... трезвый взгляд на вещи...
-- Ничего подобного, - возразил Максим, угрюмо жуя. - Тут у нас кругом одни романтики. Вон Толян... помнишь? Так он на этой романтике просто помешался. То к кришнаитам ходил, голову брил, то к каким-то экстрасенсам... псалмы поет, раскачивается... за колокольчики дергает. Душа у него, видишь ли. Возвышенного требует. Дышать-то и то по-человечески не может... все по-Стрельниковой... по Бутейко... - он покосился на гору грязной посуды в раковине. Валя, по крайней мере, никогда себе такого не позволяла.
-- С жиру бесится, вот и все, - махнул рукой Николай Георгиевич. - Это ж он сам не знает, чего хочет, вот и дергается.
-- Ну, почему, - проговорил Вячеслав Арсеньевич задумчиво. - Само по себе неплохо. Леонтьев вот говорит, что любой порыв к мистицизму позитивен, как отвлечение от прозы жизни, даже к самому кривому мистицизму. Правда, он имел в виду людей с твердым христианским воспитанием, а у нас тут какое ж воспитание. Пустыня. Был моральный кодекс строителя коммунизма, да и тот не читали...
-- Этот-то, - презрительно хмыкнул Максим, удивляясь столь хорошо сохранившейся неопытности Вячеслава Арсеньевича. - Он что ему велят, то и скажет.
Вячеслав Арсеньевич снова засмеялся про себя, и глаза за стеклами очков хитро засветились.
-- Не тот Леонтьев, - произнес он мягко и погладил наманикюренными пальцами ручку подстаканника. Максиму снова стало не по себе, и он промолчал.
-- А вы ведь рядом работаете, - вспомнил Николай Георгиевич. - Вы же это... Ты ведь рядом с НИИ "Гранат" работаешь? Зеленое здание такое, в переулке? Они рядом, - пояснил он Вячеславу Арсеньевичу.
Максим мстительно усмехнулся про себя. Вот ты откуда, подумал он. Ну-ну. Знаем твой "Гранат". Съедим скоро твой "Гранат" вместе с твоими умствованиями. У себя на кухне будешь умничать.
-- Знаю, - проговорил он и, помолчав добавил. - Знаю даже одну организацию, которая ваше здание хочет занять. Скорее всего, займет.
Не скорее всего, а точно, подумал он про себя.
Глаза у Вячеслава Арсеньевича стали уже просто какими-то радужными от избытка радости. Просто конкурс детсадовского рисунка. Солнышко, и птички поют.
-- Передайте этой организации, - сказал он иронично. - Что у них вряд ли чего получится, - и он обратился к Николаю Георгиевичу. - Они все думают, что у нас НИИ. Что мы наукой занимаемся. Была наука, милые мои... Была когда-то... А к примеру, даже вот этот пирог, - он указал пальцем на тарелку, - и тот у нас в подвале узбеки испекли. А я проследил, чтоб чистыми руками... Наукой-то у нас во всем институте три человека занимаются... сам академик и два аспиранта, которым корочки нужны, что они кандидаты. Им это на визитках написать, говорят, сейчас ценится... Ладно, Коль, - он допил чай и поднялся. - Поеду я, спасибо. Темно уже, а мне ехать черте куда... Всего хорошего, - проговорил он в Максимову сторону, насмешливо наклонив голову.
Максим что-то промычал в ответ, и Николай Георгиевич пошел провожать гостя, а Максим уставился непонимающими глазами на пирог. Что за черт... может на понт берет... мы же все проверили... все выяснили... обычный НИИ... во флигеле библиотека... да не может быть, нет такой секретности сейчас, чтобы мы не знали, что там происходит... все секреты давно уж проданы... или это не те секреты... Ну, допустим... Он тупо отломил кусок пирога, положил в рот и пожевал. Вкусный... ну и что?.. Да! На чем он поедет? Максим вскочил и уставился в окно. Седоголовый человек вышел из подъезда, поиграл брелком сигнализации, и здоровый "Лексус", стоящий у бровки, откликнулся и мигнул фарами. Вячеслав Арсеньевич привычно осмотрелся по сторонам - не подошли ли сзади - легко вскочил внутрь, и "Лексус" пополз к выезду, огибая по дороге наставленные там и тут машины. Максим замер. Вездеход ему, подумал он. Отечественный производитель ему нужен... На охоту он поехал... Или все-таки мне это снится, и завтра я проснусь? А если не проснусь?.. Отпуск завтра срочно, с утра же... И пусть Серега сам все расхлебывает... У меня права подписи нету... Или лучше вообще уволиться, мало ли...
Он пошел в гостиную, где на диване была расстелена свежая постель, присел на одеяло, все еще находясь в какой-то прострации, и услышал приглушенный шепот из соседней комнаты.
-- И чего? Чего они пришел? Так он здесь у нас и жить будет? Сначала женится на какой-то твари, а потом является подарочек...
Сестрица, гадюка, понял Максим. Я же сам в эту их квартиру сколько вложил, а теперь ей дивана жалко... Муженек ее в жизни в дом копейки не принес, да и сама она в своей инвестиционной так называемой компании девочкой на побегушках...
-- Цыц! - сердито отозвалась Нина Максимовна. - Я тебе! Брат родной, а ты нос воротишь. Ну, воспитала я тебя, ну воспитала...
-- А чего брат? Эта комната Катьке нужна. Ей уроки делать где?..
Пошли вы все к черту, подумал Максим. Завтра же уеду... В санаторий поеду. Один, никто не пожалеет, никто руку помощи не протянет... Он чуть даже не всхлипнул от жалости к себе. Пойду лягу в больницу... как Борька говорил, что он в больницу тогда лег. Или в санаторий. В санаторий лучше. На воздухе гулять, на природе... ванны принимать... Полечусь месяц, пока оно само по себе здесь уляжется... А там видно будет... Нет, лучше даже не в санаторий, а дом отдыха, наш любимый дом отдыха, мы как-то туда в командировку вчетвером уезжали, дома думали, что мы в Смоленске... и Новый Год мы там как-то встречали... Максим вспомнил в подробностях, как встречали. Да, там лучше, и обстановка привычнее. Там перезимую.... Тихо и незаметно. И, весь измученный от общей обиды, он уснул.
Утром, пока все бегали мимо полуодетые и собирались, кто на работу, кто в школу, он принципиально не просыпался. Пусть себе в своей убогой клетушке остаются, думал он. Я поеду туда, где поля... где свежий воздух...
Когда все разошлись, он позвонил на работу.
-- Вера, - велел он секретарше. - Оформи мне с сегодняшнего дня отпуск. За свой счет. На месяц.
-- Хорошо, - Максим Николаевич, - согласилась Вера, но тут за пределами трубки возникло какое-то смятение, и Вера, чуть помедлив, спросила: - Максим Николаевич, а вы где?