-- Открой! - закричал Максим. - Открой, сука! - и одновременно с ним испуганная Валя истошно закричала: - Не открывай!
Никто и не думал открывать. Удары гулко разносились по подъезду, но, казалось, не волновали ни одну живую душу. Никто даже не полюбопытствовал, что происходит. Потом наконец вздрогнул лифт, завыл и куда-то поехал.
Устав стучать, Максим опустил руку. Повернулся и медленно пошел вниз. Валя по мере того, как он перешагивал со ступеньку на ступеньку, все больше съеживалась, втягивала голову в плечи, но на лице тем не менее пыталась изобразить что-то уверенное, и даже возмущенное.
- Ты чего разорался... - начала было она, но Максим, не вступая в дискуссии, молча ударил жену кулаком в челюсть, сбросив ее на лестничную площадку, и продолжал спускаться, почти не замедлив шага.
Выйдя из подъезда, он поискал глазами по клумбе, уже обнаружил подходящий кирпич, уже даже направился к нему с тем, чтобы перебить на "Вольво" стекла - повезло, не бронированные - но его отвлек звонок на мобильный. Машинально он достал его из кобуры, машинально взглянул на определитель - звонила Валя - и брезгливо бросил телефон куда-то в сторону, в кусты. Он все еще шел по направлению к кирпичу, когда его внимание отвлек какой-то шум в кустах, и он увидел, как мужичок, засовывая его телефон в карман, поспешно отходит куда-то в сторону по дорожке. Перескочив через низкую загородку, Максим погнался за мужичком и все еще звонящим телефоном. Догнал, отобрал телефон, сильным ударом повалил на землю, посмотрел на звонок - снова звонила Валя - выключил телефон, снова догнал и ударил, мужичок заорал "стой, не надо, стой!" и стал отмахиваться руками, Максим пнул его ногой и в самом деле остановился. Злость куда-то ушла. Уже не хотелось возвращаться к кирпичу, да и вообще ничего не хотелось. Закололо сердце. Валидол... В кармане? Похлопав по карману, он вспомнил, что валидол остался в бардачке. А может, это и не сердце, а от нервов... А может, и нет... Инфаркт тут среди бела дня получишь... Он тупо посмотрел на телефон в руке. Телефон... Что-то вспомнилось... Совсем недавно он так же недоуменно сжимал его в руке, и так же смотрел. Вечер. Он у своего подъезда. Он изумленно набирает номер с клочка бумаги, и его удивляет тот факт, что в ответ ему слышатся гудки. Борька. Он набирал его телефон. Этот номер остался здесь, в памяти. Где же он... Максим пролистывал записи в телефонной памяти. Валя, Серега, родители, фабрика, станция, комбинат, таможня, экспедитор... вот.
Он нажал кнопку и ждал, когда номер отзовется.
-- Алло, - сказал хрипловатый голос на другом конце провода.
-- Борька! - закричал Максим. - Борька, гад! Все из-за тебя, урод! Театр тебе здесь, доприкидывался, довыпендривался, Станиславский чертов, убью! Доберусь, и точно убью, чтобы уже никаких сомнений не было! Борька! Ты меня слышишь, урод?
В трубке молчали, Максим, собственно, и не ждал, что с ним кто-то будет разговаривать, как вдруг вполне человеческий, совершенно Борькин голос со вздохом спросил:
-- Ты где?
-- В Филях, - ответил Максим, опешив.
-- Ладно, не вой, - сказал Борька. - Я сейчас подъеду.
Пробормотав адрес, Максим опустился на трубу ограждения, по-прежнему, не сводя глаз с телефона. Бред... он вроде ничего и не пил сегодня. И не употреблял. Стакан коньяка... Так это ерунда. Коньяк же был хороший... да уже и развеялся. Бред... Валя... Кирпич... Борька.... Вернуться и разбить стекла? Да ну к черту... Сколько времени? Откуда он едет?...
Максим взглянул на свою крутую золоченую "Омегу" и побрел к улице.
...Представь: летний вечер. Воскресенье. Жара. Мухи ползают. Дежурят два молодых хирурга, два молодых специалиста, только из института, как козлы отпущения. Все старшие товарищи у себя на дачах грядки копают. На всю больницу - два паралитика и механизатор, которого ножом от комбайна порезало. Все. Делать нечего вообще. Все кроссворды давно разгаданы, медсестры перетраханы, в телевизоре сплошной "прожектор перестройки". Даже пить в такую жару противно. Просто хоть вешайся с тоски.
Но вот что-то слышно... Неужели? Ага! Кажется, скорая. Никак, к нам? Вот счастье-то... нет, в морг... ну вот... везет как утопленникам.
Что, кто-то живой?... Этот парнишка?... Уверены?... Это у вас шутки такие? Нет, это уж не наш клиент... Агония... В реанимацию-то, конечно, положим... но можем до нее и не довезти, лучше уж сразу в морг отправлять...
Тут один из них говорит другому: "Послушай, нам ничего за это не будет. Давай хоть руки потренируем. В этой дыре даже гланды рвать некому, какого ж черта мы штаны протирали. Малый все равно не жилец, давай хоть вспомним, чему нас учили. Вот прямо как есть, по конспектам. Такого случая, может, еще год не представится." - "Давай", - говорит другой. И вот уже крик, шум, медсестер гонят в операционную, хирурги натягивают халаты, перчатки, в общем, всю свою амуницию, и они уже чувствуют себя людьми, а не мальчиками на побегушках, они при деле, они спасают человеческую жизнь, и никто им слова не скажет...
... Почти сутки они стояли у стола. Никакой самодеятельности. Все по конспектам. Как учили. Разобрали на детали и собрали снова. Разрезали и заново сшили. Вылезли полумертвые. А парень-то живой! Не отдал у нас концы до сих пор, живучий, сердце хорошее... "Ну нет... - говорил один. - Хрен я ему теперь дам помереть, зря, что ли, мучались. Загоняю всех этих телок толстозадых, ноги повырываю, но чтоб выходили, не упустили..."
И выходили, вытащили. Еще два раза потом спасать пришлось. Про них даже в газете писали. В местной. "Золотые руки врачей..." Что-то в этом духе. Мне рассказывали. Я сам не видел. Я сам только через два месяца соображать стал, и было мне не до газет. Я всему заново учился. Сидеть. Ложку держать. Ходить. Думать...Они оба потом на повышение пошли, один сейчас зам главврача в той больнице, другой какой-то большой медицинский чиновник в области...
В апреле я сюда приехал, помню. Рвался на выписку, не пускали, я еще падал, случалось. Думал, как приеду, так все страшное кончится. А все только началось... Приехал, дома нет... ничего нет... сам же оказался последней сволочью... и все-то кругом мною обижены... Вон, - Борька указал рукой на окно третьего этажа. - Откуда ж я знал, что она родила. Да и мне, честно говоря, было тогда не до этого. Мне самому спасаться надо было, а других спасать у меня сил не было. Погиб бы... Умирать не хотелось, до меня только дошло тогда, как это жить хорошо... просто воздухом дышать...
Они сидели вдвоем на лавочке детской площадки, в темноте, под бывшими Борькиными окнами, мирно горевшими на седьмом этаже. Максим курил, и куря, заметил, только сейчас он заметил, что Борька отворачивается от сигаретного дыма.
-- Ты что? - спросил он, пошевелив рукой и обратив внимание на сигарету.
-- Так, - сказал Борька. - Голова кружится. Я ж не совсем еще крепкий. Это видимость одна. Я из кусочков собранный...
Максим отбросил сигарету подальше в сторону.
-- Почему ты к нам не пришел? - спросил он.
-- К вам... - сказал Борька. И что б вы сделали? Я сейчас у вас был - успешные, не бедные, довольные, все можете... и чего? Звонил я тогда, - сказал он, выпрямляясь. - Вы ж тогда и дома-то не жили.
-- Вообще, бывало, - согласился Максим.
-- Вот. Я тогда в больницу сбежал, от всей этой свары, да и деваться больше было некуда. Что, дальних родственников искать? В Норильске... И как? Вещи из квартиры все выкинули, ни адресов, ни телефонов... Здесь даже родителей друзья, так я не знал, где они, что они... Куда пойти? Сбежал в больницу, в области положили. Там с одним мужиком познакомился. Он с пулевым ранением лежал, тяжелый, а я уж по себе знал, каково быть тяжелым... Занялись бизнесом, стали коттеджи строить, в общем, прогорели... Снова фамилию пришлось менять. Потом машины из Германии перегоняли, там у меня вообще паспортов десять было на руках, ну, и в ментовке связи остались...Это у меня уж пятая жизнь. Пятое имя. Нет у меня сил одну лямку волочь... как чего-то подламывается - я имя новое беру, документы переписываю, и все, что раньше было, стираю...