-- В крайнем случае, у меня где-то у мамы лежал старенький, - говорю я, роясь в коробке из-под тушенки. - Если только Ленка не выбросила.
-- Издеваешься? - говорит Вера снисходительно. - Сколько ему лет?
-- Какая разница, - отвечаю я. - Пляжная мода, по-моему, с тех пор не менялась. Фигура у меня тоже. Ну почти...
-- Купальник ладно, это дело наживное, - говорит Вера. - Самое главное, у тебя паспорт не просрочен.
-- Да, - соглашаюсь я. - И я даже стала похожа на собственную фотографию... Последние годы моего замужества у меня был такой вид, что пограничники хватались за кобуру на всех границах. Даже на родной... хотя уж там видали виды...
Найдя какую-то тряпку (Вера пришла в ужас, но плевать), мы вспоминаем, какие у нас еще дела.
-- Давай с духами посоветуемся, - говорит Вера. - На всякий случай.
-- Лучше б с умным знающим человеком, - возражаю я.
-- Что ты понимаешь! - восклицает Вера. - У меня даже муж убедился, что это полезно. Он даже сам, если чего по бизнесу нужно, советуется. Чего тебе умный знающий человек? Это я - у меня и спрашивай.
-- С кем он советуется? - говорю я. - Кто у нас в бизнесе соображает? Ты смотри... ему там какой-нибудь Савва Морозов насоветует с революционерами связаться...
Вера поджимает губы.
-- Савву Морозова он не вызывает, - заявляет она таким тоном, словно ее заподозрили в компрометирующих связях. - Насчет бизнеса Гоголь хорошо подсказывает.
-- Ктооо? - спрашиваю я. - А он почему?
-- Не знаю, - говорит Вера. - Это эмпирически.
Мы вытаскиваем из-за шкафа физическую карту СССР, на обратной стороне рисуем круг с буквами, берем блюдечко и пытаемся сосредоточиться.
Не получается. Сперва вызывается Пушкин. Мы воем страшными голосами, но блюдечко не двигается. Лермонтов не отзывается тоже.
-- Нинка! - возмущается Вера. - Это все из-за тебя!
-- Почему это из-за меня? - возражаю я.
-- Потому что ты думаешь там... что-то не то.
-- Пожалуйста, - обижаюсь я. - Если кому-то так не нравится, я могу вообще не думать.
Продолжаем дальше - методом перебора классиков. Есенин вроде бы является, но блюдечко выдает бессвязный набор букв. На конкретно поставленный вопрос "Ты пьян?" дух отвечает "Да" и пропадает.
- Мы и сами-то... - говорю я. - Им, наверное, это не нравится.
Вызванный взамен Достоевский проговаривает "Ох, больно мне", после чего мы пугаемся и отпускаем гордость русской литературы на все четыре стороны.
-- Я все-таки у Гоголя спрошу, - говорит Вера. - У нас с ним связь хорошая. Он это у нас... друг семьи.
-- Ничего себе, у вас друзья... - бормочу я.
Является Гоголь. Покружив по карте, блюдечко выдает совет: "Помни имя мое, и на волю не ходи".
-- Ну и что это значит? - спрашиваю я. - Может, он велит не ехать?
Но больше от Гоголя ничего не добиться.
Мы сидим и чешем в затылках, думая, что бы это значило. Я вспоминаю Мишку со слезливой боязнью самолетов и прогнозами на будущее авиации, и мне становится не по себе.
-- Ну вот, - говорю я. - Напугала меня... Теперь я спать не буду...
-- Думаешь, я буду? - говорит Вера.
Мы молча пьем квас, дрожим, как зайцы, и думаем каждый о своем.
-- А туда часом поезда не ходят?
-- Да ну тебя на фиг! - кричит Вера. - Ничего туда не ходит. Автобусы еще вспомни.
Она уходит, и я одна пакую вещи. Паковать особо нечего. Купальник и свитер на случай аномалий климата. И зарядку для карманного компьютера. Вспоминаю, что мама велела взять для достижимости мобильный. Мама недовольна, что я куда-то еду. От каких трудов отдыхать?.. Утешает одно - из девяти тысяч, которые я обычно трачу, удастся немного сэкономить. Чуть-чуть. Глядишь, отложу на зубы...
Темнеет. Я подхожу к окну, чтобы задернуть занавески, и меня словно лупит по темечку: ведь я не открыла форточку! Какой ужас! Теперь духи, должно быть, нарезают круги по квартире, и бог знает, чем это кончится.
Я трясусь. Мне страшно. Чтобы отвлечься, я включаю телевизор, но по одной программам идет нескончаемая реклама, по другой фильм про стрекозоидов, по третьей дама полусвета рассуждает о себе, любимой, по четвертой сериал про тонкие душевные переживания бандитов... на всех кнопках одинаково. Глаз положить не на что. Я пробую читать, но мне невольно вспоминается, какую уйму пишущих людей мы ненароком потревожили, и становится еще страшней.
Пытаюсь уснуть со светом. Не получается. Я ворочаюсь с боку на бок, не выдерживаю и все-таки гашу свет. Что-то шуршит за обоями. Я в ужасе подлетаю на метр. Тараканов не держу, живности всякой тоже. Ночные бабочки высоко не залетают. Я сижу, прислушиваюсь, и мне кажется, что я вот-вот сойду с ума. Хоть бы позвать кого... или в гости пойти. Но к кому? Не к Вере же... Хороша я буду...
Я вспоминаю, что вообще-то меня в гости звали. Какая квартира... сорок третья, кажется. Я быстро натягиваю платье и выхожу на лестницу. Вот до чего доводит впечатлительность. До разнузданного поведения доводит - говоря тем же языком классиков. Валерьянку надо пить... Надеюсь, жена к нему не приехала. Как звать-то его... а, вспомнила: Антон. Антоша... Сейчас я ему скажу: Антоша...
Остаточно подрагивая, я нажимаю кнопку. Или это холодно? Может, положить в сумку теплые брюки?..
-- Кто? - раздается жесткий и неприветливый голос за дверью.
Я немножко ошарашена. Или поздно? Сколько времени?.. И часов нет... Вряд ли, только новости девятичасовые шли...
-- Свои, - говорю я осторожно.
-- Кто свои?!
-- Это твоя соседка, открой, пожалуйста, - говорю я мурлыкающим голосом.
За дверью медлят. Я хочу еще нажать звонок, когда она распахивается. Владелец квартиры полуголый, в одних шортах, вращает налитыми кровью глазами. Могу поклясться, что не узнает.
-Что тебе надо? - заявляет он.
- Ты звал меня в гости, - отвечаю я. - Я пришла. Или я невовремя?
-- Что? - спрашивает он непонимающе.
-- Мы договаривались, что я приду, когда никого не будет, - напоминаю я.
-- А... это... - бормочет он и отступает от двери.
Я захожу - туда, где открыто, в трехкомнатную. Он молча идет следом за мной. Его кроличьи глаза мне не нравятся. Совсем.
Дойдя до большой комнаты - там горит свет - я оглядываюсь. Пол и стены густо покрыты коврами образца двадцатилетних представлений о роскоши и достатке. Не иначе, я попала в квартиру бывшего заведующего торгом. Всегда везет как утопленнику... В этом доме прочих искать с фонарями... Странно, что квартира ниже, чем моя, а уличный рев не долетает.
-- Как здесь тихо... - говорю я, оглядываясь на хозяина. - Мне надо тоже завести ковры... Интересно, сколько сейчас стоят ковры?.. Я думаю, не очень дорого?... Не слышно шума городского... В заневских башнях тишина... и на штыке у часового горит двурогая луна... Или обшить стены пробкой...
Антон спотыкается о стул, и тот падает на пол. У меня срабатывает условный рефлекс.
-- Ну вот, - говорю я. - Сейчас соседи придут. К тебе не приходят?.. Ко мне пришли бы точно...
-- Что тебе надо? - рявкает он.
-- Зачем так грубо, - говорю я и приближаюсь к нему. - Ты сам звал меня в гости...
Он подхватывает с пола стул и за плечи усаживает меня на него.
-- Кто тебя прислал? - говорит он, глядя в глаза, будто вот-вот расстреляет.
-- Вроде бы никто, - говорю я, напугавшись. Вдруг у него крыша поехала? Не дом, а террариум какой-то...- Если я невовремя... Давай я лучше пойду.
Я приподнимаюсь, но он обеими руками усаживает меня обратно на стул. Это мне не нравится совсем... Из огня да в полымя. Плохо приходится одинокой женщине... Надо было хоть оставить записку, куда иду. В другой раз так и сделаю... если сейчас не придушат.
-- У всего есть причина, - говорит он. - Какая причина? Сейчас половина одиннадцатого. Я тебя не знаю. Ты приходишь ко мне в гости. Ну?
-- Это... - я вздыхаю. - Скажем так: я на сегодня не выполнила свой план по соблазнениям...