– Нет, вы не совсем правильно меня поняли. Лагутенко для Земфиры сделал очень много. Он, как бы это сказать... смягчил ее джазовые интонации, ресторанные. Она ведь одно время пела в кабаке.

– Я знаю, в «Лабиринте».

– Возможно. Илья положил ее музыку в форму рокопопса, софт-рока. Например, аранжировка песни «Анечка», я считаю, на шестьдесят процентов работа Лагутенко.

– Кстати, а вы какой-нибудь контракт с девушкой подписывали? – спросил я, в очередной раз думая о наших взаимоотношениях с Маней.

– Нет. Это был один из моих PR-ходов: я боялся, что Земфиру у меня заберут...

– Кто заберет?

– Охотников было много. Но забрать могли, только расторгнув мой контракт с ней и подписав свой. Поэтому я придумал сказку, что не подписывал с Земфирой никаких договоров.

– Ничего не понимаю.

– А нужно понять?

– Нужно, нужно. У меня одна девочка есть, очень талантливая. Потом расскажу.

– Ну хорошо. В ситуации якобы отсутствия контракта люди, которые потенциально хотели бы забрать Земфиру, они... не понимали, как это можно сделать. Такой вот у нас шоу-бизнес. Жизнь такая. Ведь контракт можно любой расторгнуть в России, вы ведь понимаете. За мной не было ни бандитов, ни банков. А как расторгнуть отсутствующий контракт?..

– Хитро придумано.

– Мое ноу-хау.

Меня все больше интересовал вопрос денег, финансовых вложений в проект «Земфира». Леня уже сказал, во сколько обошлась запись на мосфильмовской «Тон-студии». В восемь тысяч долларов. При слове «Мосфильм» я вдруг вспомнил о гонорарах актеров, игравших в «Операции „Ы“. Никулин за Балбеса – 371 р. 55 к., Вицин за Труса – 327 р. 99 к., Владиславский за Завсклада – 130 р. 48 к... Причудливое пересечение двух совершенно разных историй.

Впрочем, лирику в сторону. Я спросил Бурлакова, может ли он рассказать о дальнейших затратах – мол, опять же мне это нужно для раскрутки моей девочки. На предельную откровенность я не рассчитывал, но Леня вдруг ушел в соседнюю комнату и вернулся с толстенной тетрадкой. Это был бухгалтерский талмуд. Он открыл его с торжественным видом, словно собирался что-то декламировать оттуда вслух. С разрешения Лени я аккуратно выписал в свой блокнотик некоторые расходы по первому этапу проекта «Земфира». Вот этот список:

«Общая сумма затрат – около 130 тысяч долларов.

Из них:

– авиабилет Земфиры Уфа – Москва – Уфа– $118.

– проживание в квартире в Новопеределкино (3. + музыканты) – $100.

– трансфер – $34,5.

– питание с 18.10.98 г. по 25.10.98 г. – $235. С 26.10 по 27.10 – $41.

– струны, палочки и т. д. для работы в студии – $82.

– репетиционный зал, снятый у группы «Браво», – $50».

С записанным на «Мосфильме» материалом Бурлаков и Земфира летят в Лондон, к знаменитому Крису Бэнди [40] , для дальнейшей работы над альбомом. Некоторые расходы на поездку:

«– виза для Земфиры – $60.

– питание в Лондоне – $241.

– транспорт – $121.

– жилье – $286».

Тут Бурлаков, рассмеявшись, поведал одну забавную историю. Они с Земфирой жили у пакистанцев, которые сдают очень дешевые маленькие квартирки. Там только кровати – больше мебели никакой. И как-то Земфира открывала авторучку и чернилами запачкала ковер и стены – ручка будто «взорвалась». Мылом они целый день оттирали и замазывали эти пятна. Ни черта не получалось. Леня боялся, что хозяйка оштрафует их фунтов на пятьдесят, а в кармане перед отъездом оставалось всего двадцать. Хозяйка пришла и действительно жутко ругалась, но, слава богу, претензий не предъявила и не выгнала на дождливую лондонскую улицу...

«– мастеринг – $1280.

– аванс Земфире на шопинг в Лондоне – $830».

Когда все свели и отмастерили на студии, оказалось, нечем платить. Бурлаков ждал денег из Владивостока, но там (дело было в январе), образно выражаясь, замерзли почта, телеграф и телефон. Леня обратился к Лагутенко, тот как раз находился в Лондоне. На счету у него, по достоверным сведениям Бурлакова, лежало около 13 тысяч. Но лидер «Мумиков» ответил, что отдал деньги маме...

Леня вздохнул, захлопнул талмуд.

– В общем, я остался в Лондоне без копейки. В России кризис. Нам материал не отдают. Земфира на меня тогда сильно обиделась. «Что за фигня? – кричала она. – Что за безответственность?» Я собирал по крупицам необходимую сумму. Через «Western Union» мне высылали друзья по пятьсот, двести долларов. Мне в то время многие помогли.

– Но только не Илья...

– Ну, он помог в записи альбома, а потом, видимо, подумал, что у меня сносит крышу, что я решил все деньги угробить на Земфиру. А мы ведь наступивший девяносто девятый год объявили годом без концертов «Мумий Тролля», жили за счет того, что собрали раньше. Илья хотел подстраховаться – ведь, если бы Земфира провалилась, плакали эти тринадцать тысяч. Я бы, конечно, отдал, но когда...

У нас затем был очень напряженный период в отношениях. Он продолжался до тех пор, пока Земфира не стала популярной и не вернула все вложенные в нее деньги, пока мы на ней не заработали. До этого момента мне постоянно звонила мама Ильи с упреками: «Что ты делаешь? Мой Ильюша, ты его совсем забросил...»

В дальней комнате завыл боксер. Несколько раз ему меняли пластинку, а тут забыли. Бурлаков вспомнил, что и не выгуливал коричневого Карузо. Я кивнул с улыбкой: ничего-ничего, посижу в одиночестве, порефлексирую.

Мне ведь только дай порефлексировать. Или помечтать. Я подумал, как только боксер рявкнул «ариведерчи» и какашкой выкатился в дождь, вот если у нас с Маней все сложится благополучно, купим домик в Хорватии (я там был несколько лет назад), где-нибудь в районе Млини [41] . С красной черепичной крышей и окнами на Адриатическое море, где вода такая чистая и прозрачная, словно ее неделю гоняли через угольные фильтры. Три сакуры посадим во дворе. И все, и розы. Хотя, черт его знает, приживется ли в морском климате японская вишня?

Я был в Дубровнике в конце сентября. Кукольный город с мостовой, похожей на длинный лакированный ноготь. Все скользят. Многие падают, как собаки на льду. От центральной улицы город подымается вверх – уровень за уровнем, будто трибуна стадиона. На первом или втором ряду, в сувенирной лавке, среди патриотического хорватского фольклора, я увидел пластинку Земфиры, только что вышедшую в Москве. Фасад идентичный – цветочно-розовые обои. Зато внутри полный кавардак: «Снег» вместо второго места на пятом, там, где должны быть «Маечки». Десятая «Припевочка» вместо «СПИДа» на шестом. Ну и т. д. Пираты посетили сей бренный уголок Адриатики! Корсары! Одноногий Сильвер!..

Тут Ксюха позвонила на мобильник. Мамку положили в клинику, все в порядке.

– Маня с утра прорезалась, – сказал я.

– Ну и?

– Завтра-послезавтра приедет.

– Понятно.

Радости в ее голосе я не услышал.

Вернулся Бурлаков. Боксер убежал в свой певческий класс. Я спросил Леню, раз уж вспоминал только что о пиратах в Хорватии: мол, нагрелись, наверное, наши корсары на первом диске Земфиры? Леня с усмешкой ответил:

– Я как-то с одним региональным пиратом познакомился, так он мне прямо в глаза сказал: «Ты знаешь, сколько я твоей Земфиры продал? Пять миллионов экземпляров!» Понимаете, это один пират в одном регионе! А мы на тот момент легально всего тысяч шестьсот продали...

– На чем мы остановились? – Я посмотрел на Бурлакова, нахально раскрыл талмуд. – Так: «Двадцать пятого ноль третьего девяносто девятого года – лечение ушей Земфиры – двадцать шесть долларов».

– Нет, мы говорили не об этом, – уверенно возразил Леня.

– Ну да. Вы с Лагутенко ссорились, пока Земфира не вернула все деньги... Кстати, а какие у вас с Земфирой были финансовые отношения, механизм возврата бабок и т. д. и т. п.?

– Все очень просто. До момента погашения долга мы получали восемьдесят процентов, а Земфира двадцать – от прибыли. После погашения наоборот: двадцать на восемьдесят.