Герлах в ту пору счел себя также виновным в том, что не сумел оказать Германии помощь в ее трудные часы; он укорял себя за то, что, имея возможность принудить физиков создать бомбу, он не сделал этого.

Но имелись ли среди нацистского руководства люди, которые, не будучи учеными, сумели бы осуществить руководство урановым проектом? Геринг, назначая руководить атомным проектом физика, а не администратора, прежде всего желал, чтобы никто не мог воспользоваться этим проектом для укрепления собственного положения и получения личных преимуществ и благ. Герлах же видел в своем назначении лишь исключительно счастливую возможность даже в годы войны восстановить ведущее положение Германии в сфере чистой физики.

В одном из первых аналитических отчетов о немецких исследовательских работах военного характера, подготовленном в 1945 году, указывается:

Словом, поведение немецких научных лидеров продемонстрировало их неспособность организовать направленные исследования военного назначения.

Вторым обстоятельством, как уже говорилось, было то, что в Германии отдавали предпочтение чистой, а не прикладной физике. Это предпочтение вряд ли уместно объяснять прихотью судьбы или же только вмешательством в науку представителей партийной иерархии. Есть более тонкая причина деградации немецкой физики в тридцатые годы. Она заключается в потере немецкими учеными искусства эксперимента. Через много лет после войны профессор Хартек писал: «С 1933 по 1934 год мне посчастливилось работать в Кембридже, в лаборатории Резерфорда. Наблюдая там за людьми, за тем, как они проводят опыты и преодолевают трудности эксперимента, я понял, что в Германии нет ничего, что могло бы превзойти это умение, что в открытии дейтерия, сделанном Юри, счастливая случайность не играла никакой роли». По мнению Хартека, царившее в среде немецких ученых самодовольство не давало им возможности оценивать достоинства и заслуги ученых других стран.

Непререкаемым старшиной физиков в Германии почитали тогда Гейзенберга, — как известно, чистого теоретика. Правда, если бы не физики из окружения Гейзенберга, особенно Вайцзеккер и Виртц, которые презирали и ставили ни во что всех не принадлежащих к их группе, Гейзенберг, возможно, отстранился бы на время войны от активного участия в работах. Тогда для физиков-экспериментаторов открылись бы широкие возможности в деле руководства атомным проектом и другими связанными с ним работами. Но этого не случилось, бразды правления оставались в руках теоретиков, даже не понимавших, сколь важна тесная связь науки с техникой и промышленностью. Именно вследствие слабости этой связи в Германии не удавалось осуществить важнейшие инженерно-физические мероприятия, в частности построить в 1940 году циклотрон,

Ставшие гегемонами и занявшие ключевые посты в атомном проекте теоретики не ощущали и настоятельной необходимости форсировать работы для скорейшей реализации критических условий в урановом котле. Для группы Гейзенберга самым важным являлось проведение солидной научной теоретической разработки вопроса, в ходе которой роль эксперимента сводилась к подсобной, он становился нужным лишь для проверки на каждом этапе теоретических результатов. Подобный стиль работы помог Гейзенбергу и Боте завоевать признание в среде чистых ученых, но нисколько не способствовал завоеванию военной победы. Правда, даже Гейзенберг и Боте, вероятно, совершенно иначе работали бы над той же проблемой в условиях мирного времени, когда они могли бы получить значительно более подробную информацию о достижениях своих зарубежных коллег. Но они, как всегда, недооценили возможности физиков Англии и Америки, а потому не беспокоились за свой приоритет и действовали не спеша. Вот что писал в своем последнем отчете Гоудсмит:

Научное поражение Германии они признали только после 6 августа 1945 года, когда существование атомной бомбы в Америке перестало быть секретом.

И все-таки, насколько продвинулись к концу войны немецкие физики, каковы истинные их заслуги? Действительно ли они отставали на три года, как утверждал в своей памятной записке Черчиллю лорд Черуэлл?

Объективная оценка всей серии научных работ, выполненных в Германии, показывает, что немцы в области атомных исследований достигли значительно большего, чем это когда-либо публично признавали англичане и американцы. Некоторые вопросы, несмотря на весьма ограниченные возможности, они изучили столь же глубоко, как англичане и американцы. Правда, другие не исследовались вовсе — такой оказалась участь всех исследований в области реакторов с графитовым замедлителем, поскольку все они были похоронены в 1941 году после роковой ошибки Боте; его авторитет был столь высок, что никто не смел и думать, что он Мог допустить столь грубый просчет. Зато в области разделения изотопов урана Германия добилась многого. Правда, американский специалист в области ультрацентрифуг профессор Бимс писал, что в 1945 году уровень разработки немецкой ультрацентрифуги был ниже соответствующего уровня 1943 года в Америке (к моменту, когда там аннулировали заказ на ультрацентрифуги). Однако это не означает, что специалисты, работавшие под руководством Хартека и Грота, были слабы. Их отставание объясняется главным образом трудностями, создавшимися в результате воздушных налетов союзной авиации. Им пришлось дважды пережить эвакуацию, отнявшую массу драгоценного времени; к тому же дело еще более тормозилось трудностями получения материалов из Эссена и Вены. В области разделения изотопов урана немецкие ученые, располагая чрезвычайно ограниченными электроэнергетическими ресурсами, проявили много изобретательности и разработали несколько методов обогащения природного урана.

Поздней осенью 1945 года в Соединенных Штатах руководство военными научно-исследовательскими работами рассматривало вопрос о целесообразности открытой публикации чрезвычайно подробного американского «Отчета о плутониевом проекте». Доктору Комптону было доложено, что изучение специалистами захваченных немецких документов показывает нежелательность такой публикации, так как при этом будут рассекречены некоторые важные данные, которые не были известны в Германии. Комптон распорядился провести новое изучение состояния немецких атомных исследований. Этим занялись двое ученых из Ок-Риджа[49]. В ноябре они представили секретный документ, в котором точно и конкретно ответили на ряд поставленных перед ними вопросов. Так, они решительно утверждали, что немцам были известны оптимальные размеры тяжеловодного уранового реактора; они ссылались на проведенные Боте и Фюнфером еще в 1943 году эксперименты; в них были получены результаты, аналогичные полученным американцами в августе 1943 года расчетным путем, т. е. в то же самое время. Американские специалисты коснулись и столь часто встречавшихся в немецких документах данных о необходимом для создания критического котла количестве тяжелой воды; они отметили, что немцы весьма точно указывали это количество. Что же касается качества металлического урана (а это очень важно), то в Германии чистота этого продукта была почти такой же, как и в Америке. А в начале 1944 года, т. е. чуть позже американцев, немецкие физики разработали такие же, как в Америке, математические методы расчетов реактора. Говоря о неудаче, постигшей немецких физиков при попытках осуществить цепную реакцию, Вейнберг и Нордхейм объясняли их недостаточным количеством тяжелой воды в Германии. Главный вывод их состоял в том, что уровень понимания основных принципов был в Германии вполне сравним с американским и единственным важным обстоятельством, не известным немцам, являлось незнание свойств плутония-240 и факта отравления реактора продуктом ядерной реакции ксеноном-135.