За день выжало, уморило.

Шторы наглухо! Дверь замкну!

Погружается субмарина

В океанскую глубину.

Люк завинчивай впритирку,

Закрывай иллюминаторы,

Я забьюсь в свою квартирку,

Как на дно упрятанный.

На житейскую поверхность

Перископ не выставлю,

Ослепительно низвергнусь

В темень аметистовую.

Я нашел себе страну

Ту, что научилась

Погружаться в глубину,

Точно Наутилус.

И пускай в подводном иле,

Отдаваясь гулами,

Шастают автомобили

Темными акулами,

И кидаются в меня

Световыми сваями, —

Комнатушечка-броня,

Ты непробиваема!

Ты непробиваема,

Ты неуязвима!

И акулы стаями

Проплывают мимо.

Мне не надо ЛСД

Или кокаина.

Я ночую на звезде

Из аквамарина.

Жил на пятом этаже,

Да уплыл с квартирою,

И на дне морском уже

Я фосфоресцирую!

Я плыву подводной спальнею,

И до утренней зари

На поверхность социальную

Я пускаю пузыри.

А ученый дяденька,

Чистенький и гладенький,

Где-то в кабинетике

В дебрях кибернетики.

У приборов топчется

Бородатый агнец.

И больному обществу

Ставит он диагноз.

«В наш период атомный

Для леченья сердца, —,

Говорит он, — надобны

Взрывчатые средства!

Этим человечество

Сразу же излечится!

Людям в наши времена

Помогает дивно

Туча, ежели она

Радиоактивна!

Приходите все погреться

В золотых лучах прогресса!»

Он, как петрушка площадной,

Выскакивает над страной.

И, щупленький и сухонький,

С морщинками на личике,

Он сам себе на кухоньке

Поджаривает блинчики.

Но хоть пожить он любит вкусно,

Хоть любит чай с вареньем он,

Как современное искусство

Почти что он развоплощён.

Почти прозрачен,

Совсем спрессован,

Он не иначе

Как нарисован.

Но взрывы так красноречивы,

Что все кругом потрясено,

И до меня доходят взрывы

На аметистовое дно.

Я знаю: вселенная где-то изогнута,

И Бог по вселенной гуляет инкогнито.

А тут человек, непонятный, как призрак,

Швыряется взрывами в огненных брызгах!

И я убегаю побежкою волчьей

И прячусь за всей океанскою толщей.

Ночной темнотою укрыт, как щитом,

Я выдумка тоже. Я тоже фантом.

Я тоже нелепица, дикость, абстракт,

И снюсь я кому-то сквозь лунный смарагд.

И я, уходящий все глубже и дальше,

И тот — на поверхности жизни — взрывальщик –

Далеким потомкам в столетье ином —

Покажемся оба чудовищным сном.

Но знаю: меня они все-таки вспомнят,

Заглянут ко мне в аметистовый омут,

Моим одиночеством темным звеня,

Как груз потонувший, подымут меня.

Вы говорите, якобы

Поэты одинаковы.

Попробуйте всмотреться —

По-разному отмечены:

Тот пишет кровью сердца,

А этот — желчью печени.

Кто пишет потом, кто слезой,

Кто половою железой.

Один, как бас-профундо,

Гудит на вас простудно.

Другой берет одни верхи

Нежнейшим колокольчиком,

А я, мой друг, пишу стихи

Глазного нерва кончиком.

А что мне делать с красотой,

В мои глаза накиданной?

С такой крутой, такой литой,

С такою неожиданной?

Цензор!

Ты надо мной, как Цезарь.

Я грезил,

А ты резал!

Режь меня,

Грешного!

Не печалься —

Ты же начальство!

Ты — единственный

Из земных детей,

Знающий истину

Во всей ее полноте.

Поэт со стихом носится!

Радуется — сочинил!

Но у тебя ножницы

И бочка красных чернил!

Ты,

Преданный

До глубины души

Своей эпохе,

Тебе ведомо,

Какие стихи хороши,

Какие плохи.

Ты даже

На вздохи ветра

Накладываешь вето!

Мерой твоей мерим!

Курс на тебя берётся!

Ты облечен доверием

Мудрого руководства.

Целовал я дамочку

(С каждым может случиться)

И в подколенную ямочку,

И в ключицу!

Но ты, с наскоку

Ринувшийся в баталию,

Крикнул: целуй в щёку!

Руку клади на талию!

И сразу же я, опомнясь,

Провозгласил скромность!

Нравился мне

Вольный стих,

Непроизвольный стих!

Но ты закричал:

Никаких вольностей!

И я стих!

Обещаю

Не быть неряхой,

Резать строки

Ровно, как сельдерей!

Да здравствует

Амфибрахий,

Анапест,

Дактиль,

Хорей!

Я буду бряцать лирой,

А ты — меня контролируй!

Ты укажи поэту,

Что подлежит запрету,

И сообщи заодно,

Что славить разрешено.

Ты, кто мудр и непогрешим,

Светом своим осени нас.

А мы стихи писать поспешим

Распивочно и навынос.