* * *
Мы далеки от трагичности:
Самая страшная бойня
Названа культом личности —
Скромно. Благопристойно.
Блекнут газетные вырезки.
Мертвые спят непробудно.
Только на сцене шекспировской
Кровь отмывается трудно.
* * *
Всем и каждому у нас одна дорожка,
Жизнь устроена, как русская матрёшка.
Всё едино — правит хамство или барство,
Сверху грубая матрёшка государства.
А попробуй приоткрыть ее немножко —
В ней торчит национальная матрёшка,
А внутри ее лежит — как ты ни цыцкай! —
Пеленашечка матрёшки большевицкой!
Но и это — только ложная обложка,
В ней культуры нашей вложена матрёшка.
Открываешь — удивляешься сверх меры —
В ней матрёшка православной нашей веры,
А потом пойдут сниматься, как одёжки,
Родовые и семейные матрёшки,
И в какой-нибудь матрёшке двадцать пятой
Я покачиваюсь, голый и мохнатый.
* * *
Гости поналезли,
И у всех болезни.
У кого какой артрит,
Тот о том и говорит.
Разгорелись важные,
Длительные прения.
(А я улизнул
в замочную
скважину,
Прямо
в четвертое
измерение!)
Как в «Принцессе Турандот»
В театре у Вахтангова —
Пускаюсь с простынёй в полёт
И превращаюсь в ангела!
Пусть восседают за столом
И лопают варенье,
А я уже машу крылом
В четвёртом измереньи!
А дома притворился мной
Другой, трехмерный, подставной.
Чтоб не случилось ничего,
Он соблюдает статус-кво.
Даже сел у столика,
Откусил печенье,
Говорит о коликах
И о их леченьи.
Надо всем и каждому
Иметь такую скважину,
Чтобы, развёртывая оперенье,
Прыгать в четвёртое измеренье!
Чтобы из мёртвого одуренья
Прыгать в четвёртое измеренье!
Чтобы из чёртова столпотворенья
Прыгать в четвёртое измеренье!
* * *
На скамейке без подстилки
Спишь, свернувшись колобком,
И порожние бутылки
У скамьи стоят рядком.
Ангел в синем вицмундире
Наклонился над плечом.
Он с дубинкой в этом мире,
Как он в мире том с мечом.
Он заявит строгим тоном,
Наказанием грозя,
Что, согласно всем законам,
На скамейке спать нельзя.
И пойдешь ты, ковыляя,
Под деревьями в тени.
Так изгнание из рая
Происходит в наши дни.
* * *
Брошу в церковь динамит,
Стану сразу знаменит!
Десять лучших адвокатов
Защитят меня в суде,
Все концы умело спрятав
В мутно-розовой воде.
Сам судья, простив заране,
Улыбнется нежно мне,
Расплывясь, как блин в сметане,
В благодушной седине.
Я в числе сограждан видных —
Интервью за интервью;
Я о планах динамитных
С увлеченьем говорю!
От моей лохматой хари
Телевизоры в угаре!
С грандиознейших афиш
Я показываю шиш!
Так и лезут все из кожи
Напечатать мой портрет!
Я украсил наглой рожей
Тьму журналов и газет.
Мне восторженные дамы
Присылают телеграммы
С предложеньями любви!
Показания мои
Голливудский воротила
Закупает все сполна,
Чтобы фильмы накрутила
Голливудская шпана.
Как меня освободят —
Будет в честь мою парад!
Я на радостях подкину
В ясли адскую машину!
Бомбу брошу в детский сад!
* * *
Лидии Шаляпиной
На проспекте сносят дом.
Старый дом идет на слом.
Сокрушая непрестанно
Дома пыльное нутро,
Стенобитного тарана
Свищет в воздухе ядро.
Оседают, грохоча,
Пирамиды кирпича.
Обнажается проём,
Где сидели мы вдвоём
За обеденным столом.
Всё на слом идет, на слом.
Вот и нет окна уже
На четвертом этаже,
Освещенного луной,
С папиросою ночной,
С переливчатым стеклом.
Всё на слом идет, на слом.
Только сердце непременно
Хочет всё на старый лад —
Там, где выломлены стены,
Люди в воздухе висят.
Люди ходят, люди курят
В высоте и в пустоте,
А на самой верхотуре
Позабылись двое те,
Будто плавают в воде
Иль подвешены к звезде.
И становится мне страшно
Этой выси голубой,
Где качаюсь я вчерашний
Над сегодняшним собой.
Где-то там, вверху, в проломах,
Я остался в прошлых днях,
Я запутался в объёмах,
Я застрял во временах.
Это сердце дни и ночи
Глухо хлопает крылом
И минувшего не хочет
Ничего отдать на слом,
И из сил последних самых
Подымает надо мной
Памяти воздушный замок
Там, где рухнул дом земной.