Ко мне мигом подскочили рослые стражники, и выволокли из-за ограды. (Разумеется, я нарочно позволил им это). Двое заломили руки, другие обступили кольцом, держа серповидные алебарды и крючковатые гвизармы наперевес. На них мерцали кирасы с чеканным изображением грифона, подвижные наплечники и открытые шлема, увенчанные высокими гребнями.

— Ты нарушил древний закон нашего королевства! — тяжело рокотал граф Тильборский, победоносно оглядывая меня. — Ты нарушил древний закон рыцарской чести! Ты вознес хулу на высокородного! Да ведаешь ли ты, какое тебя ждет наказание?

— О, высокородный граф, но на моем месте мог стоять любой другой, на кого подул бы ветер. В том ли мое преступление?

И я потряс золотистым платком, который до сих пор сжимал.

— Отберите платок! — рявкнул рыцарь, завидев священную по его меркам вещицу в моих грязных, по тем же меркам, руках. Я безропотно отдал платок одному из алебардщиков. Какой смысл в материальном проявлении символа? Смысл в идее, которую оно символизирует. А идею вырвать нельзя. Вот почему при мне никогда ничего нет. Никогда и ни в чем не привязан я к материальному. Наверное, потому и имею все материальное, что пожелаю. Другое дело, все это для меня лишь средство для достижения чего-то более высокого. Куда устремлены желания всех без исключения, даже если человек не осознает этого.

— Любой другой молчал бы, и челом бил в землю! — заносчиво воскликнул лорд Годдрих, измеряя меня большими глазами, точно мясник барана.

— Ох, граф, не гневайся. Лучше взгляни на меня повнимательнее. Я болен, а потому с трудом гну спину…

— Ах ты… да как ты смеешь?!

Неожиданно король дал знак рукой. Все изумленно переглянулись, и рыцарь приказал:

— Подведите его к королю!

Меня грубо подхватили под руки и потащили к королевскому возвышению. Я вяло сопротивлялся, но получил ощутимый тычок в бок и замер. Все следили за неожиданным продолжением турнира, зачинщиком и центром которого стал именно я. Пусть и случайно. Но, похоже, это никого не волновало.

Король сидел и с легким презрением изучал меня. То же самое таилось в глазах остальных — для них я убогая жалкая чернь. Старые изношенные сапоги, потертый кафтан непонятного цвета — то ли коричневый, то ли серый, то ли выцветший бордовый. Такие же штаны. Ну а про плащ я и вовсе молчу. Наверное, любой нищий умер бы от стыда. Хотя в глубине души испытывал бы такое же презрение. Словом, все смотрели на меня с неприязнью. Лишь только взгляд Эдолии теплился простым человеческим состраданием и даже стыдом. Ведь благодаря ей я оказался грубо схвачен и пленен.

— Кто ты, простолюдин? — властно изрек король.

— Это неважно, — устало повторил я свое приветствие всякому, кто заводил со мной знакомство.

Его черные с сединой брови хмуро сошлись. В глубине синих глаз полыхнули яркие молнии. От него повеяло свежим желанием, наполненным грозовыми разрядами.

— Как смеешь ты перечить королю?!

Я поднял на него спокойный взгляд, наполненный показной покорностью.

— Отнюдь. Я не сказал и слова в протест, милорд. Я лишь соглашаюсь с вами. Я подтверждаю вас, ибо я простолюдин. А потому, какая разница — кто я. Я — один из многих.

— Хм, надеюсь, ты осознаешь, что затягиваешь на шее петлю? — пытливо рассматривал меня всемогущий монарх.

— О, да. Вопрос лишь в том — на чьей шее?

Король не выдержал и искренне рассмеялся. Затем сошел с трона и подошел ближе к краю. Алебардщики шагнули вперед, вставая между мной и правителем. Но он властным жестом приказал им расступиться. Они повременили, и раздались в стороны. Но по напряженным взглядам чувствовалась их полная готовность к действиям. Хотя, что мог я сделать с королем? Ведь кроме слов, при мне не имелось иного оружия.

— Откуда ж ты такой взялся? — ухватился за бородку монарх. — В тебе гонору больше, чем во всех моих наследниках. Уж не принц ли ты странствующий? Или генерал, потерявший войска? Ни один простолюдин не стал бы перечить мне, а покорно склонял голову и отвечал. А ты? Кто ж ты есть? Как мне хоть обращаться к тебе?

Я вежливо поклонился. Некоторые алебардщики дернулись, но тут же замерли. Что ж, хотя бы королевские гвардейцы отличались рьяностью, пусть и бессмысленной. Но хоть так. Я выпрямился.

— Каждый зовет меня, как хочет. Вы уже назвали меня. Я — простолюдин.

— Хитер, ох хитер, — прищурился король. — Но это не умалит твоего наказания. Я знавал многих философов. Они пытались втереться в мое доверие, притворно дерзя, и полагали, что я оценю их героизм. О, да, я оценил его. Но, посмертно.

— Пусть так, — кивнул я. — Но тогда позвольте мне самому выбрать смерть.

— Выходит, тебе безразлична жизнь? — всплеснул он руками. — Ведь послушанием и покорностью ты бы мог заслужить мое снисхождение. И, как следствие — смягчить наказание.

— Ваше Величество, я не нуждаюсь ни в чьем снисхождении. Вернее, я приемлю его лишь от того, кто истинно выше меня…

Он остолбенел. Глаза замерли, будто стеклянные, а рот слегка приоткрылся. Поведение всех окружающих было примерно то же. Судя по всему, они впервые встретили человека, который перечил самому королю. Тем более прилюдно. Хоть и не человек я, но таковым меня видели все. Некоторое время царило напряженное молчание, наполненное только хлопками штандартов. Но вдруг оно взорвалось.

— Да как ты смеешь?! — гневно закричал король, подпрыгивая в ярости. Его веселость улетучилась, а лицо исказилось страшным негодованием. Алебардщики подобрались и угрожающе выставили лезвия. — Ты явно сумасшедший! Никто в здравом рассудке не посмеет сказать и слова мне поперек! Ты… ты явно не в ладах с головой. А кто не в ладах с головой, тот быстро ее теряет. Таким не место в моем королевстве! Все мои подданные благоразумны! Начиная от рабов, и заканчивая ближайшими вельможами!

— Но я и не из вашего королевства, — мягко заметил я.

— Так откуда же?!

— Я странствую по миру, и не преклоняюсь ни перед одним монархом. Но не из неприязни, а лишь потому, что я не принадлежу ни одному королевству.

— Но ты должен чтить наши законы, чужеземец, раз вступил в пределы моих земель, — тон его властности достиг вершин. — Незнание законов не освобождает от ответственности, иначе то может стать примером для подражания. А я все же пекусь о благоразумии моих подопечных. Стража, бросьте его в темницу!

Двое ближайших алебардщиков крепко ухватили меня за плечи, но я проворно вырвался. Один из них так и не понял, как оказался на спине. Второй отлетел далеко прочь, гребнем шлема оставляя борозду. Остальные пришли в замешательство, но тут же ринулись на меня, занося свое грозное оружие. Но оно вспороло лишь песок. Я поднырнул под одного, и коротким ударом лишил его сознания. Далее последовал второй, третий, пятый. Словно тряпичные куклы валились они мне под ноги. И вскоре около дюжины железных тел лежало перед королем.

Я выразительно отряхнул руки и смерил их недовольным взглядом.

— Эх, Ваше Величество! Ваши солдаты неумелые вояки, равно как и стрелки. Они все делают плохо. Разве это порядок? Не могут дюжиной справится с одним безоружным простолюдином. А теперь, Ваше Величество, гляньте по сторонам. Видите, сколько простолюдинов. И представьте, что каждый может уложить дюжину ваших вооруженных солдат. Вы слишком низко себя цените, выставляя такую мизерную охрану. Ваша высокая особа подвержена большой опасности.

— Да ты не так-то прост, — ухватился за бороду король, обеспокоено выискивая ближних стражей. Они уже бежали сюда с разных концов поля, гремя наплечниками о кирасы. И было их несколько десятков.

— Милорд, — вежливо произнес я. — Ваши гвардейцы храбры и мужественны, а потому мне не хотелось бы калечить их. Поспешу предупредить — если на меня нападает большое количество, то я начну убивать, так как расшвыривать толпу слишком тяжело и долго. Тем более при этом могут пострадать невиновные зрители. А мне очень не хочется нарушать законов вашего королевства.

— Ладно, — внезапно согласился король, и дал знак бегущим. Они лишь плотным кольцом обступили меня, взяв в сверкающий круг ощетинившихся лезвий. Ко всему прочему я заметил несколько арбалетов, направленных в мою неприкрытую грудь и спину. Суровые хмурые лица хранили тревогу и полную решимость. Стража искренне испугалась за жизнь своего повелителя. Хотя более всего боялись они за свои головы, которые слетят в первую очередь, если пострадает монарх. Некоторые алебарды мелко дрожали, норовя стремительно ударить. Одно неверное движение, и меня изрешетят коваными иглами, либо превратят в кровавое бесформенное месиво. Король победоносно осклабился и громко произнес: