— Ты ж сам заявил, что слаб, — напомнил я.

— На это силы найдутся, — от него запахло нешуточной угрозой.

— Ух, — облегченно утер я лоб, словно после тяжелого труда. — Хоть какое-то истинное желание я распалил в тебе. Хоть в чем-то ты проявишь подлинную силу. И глупо будет останавливать тебя. Поэтому смело взываю — вперед! Выпинывай!

Он робко замер, затравленно огляделся и обиженно поджал губы. Я улыбнулся и повторил:

— Я жду.

Хват покорно обмяк. Разумеется, он не справился бы, даже если б я был простым человеком. Даже таким худым и с виду слабым. Ведь он был еще слабее. Ежедневная выпивка еще никому не прибавляла сил.

— Ты… жестокий, — наконец обреченно отметил он.

— Таким видишь меня ты, — поправил я. — Равно как и каждый, кому жизнь кажется таковой.

— Чего тебе вообще надо?! — вдруг заверещал он, сжимая кулаки.

— Показать тебе твой же лик. И заставить проявлять силу. Чего, собственно, я уже добился.

— Мне ничего не надо…

— Надо!

— Не тебе решать…

— Как раз таки мне.

— Да ты кто такой?!

— А какая разница? — равнодушно уронил я. — Мои поступки имя не изменят. Зато изменят тебя. Надеюсь.

— Ты ничтожество, — он злобно сплюнул под забор.

— Правильно. Ты снова видишь свое отражение.

— Ты не нищий, — подумав, выдал он. — Ты хуже нищего. У тебя вообще ничего нет.

— Из того, что нужно тебе.

— Ты — никто!

— Тогда кто с тобой разговаривает? — уточнил я.

— А… — Хват снова поперхнулся словами и захрипел, хватаясь за сердце. — А…

— Да, ниже оскорбления ты придумать не мог, — я устало повел шеей, подвигал головой. — Хотя и не подозреваешь, как высоко тем самым вознес меня. Спасибо. Ладно, так и быть, я сжалюсь и проявлю милосердие. За то, что ты выслушал меня, я дам тебе кое-что. Но не медяк. А гораздо больше.

Настроение его мгновенно переменилось. Он подобрался, глаза его живо забегали. В них вспыхнуло робкое пламя надежды. Я ухмыльнулся и внимательно посмотрел на него.

— Я научу тебя кое-чему.

Пламя мгновенно погасло. Хват скис, осунулся и снова стал нищим. То есть ослаб.

— Не печалься, — посоветовал я, приглядываясь к снующей толпе. — Такие подарки склонны принимать лишь короли. Им то нужнее всего — остальное они имеют в избытке.

Он как-то разом притих. Я скрестил ноги, устроился поудобнее, и придвинул к себе его шапку. Нищий тут же оскалился, но я успокоил его:

— Не злись. Я дам тебе золотой за то, что взял на некоторое время твою вещицу.

— Точно дашь? — уже тише переспросил он.

— Точно.

— А не обманешь?

— Нет.

— Я не верю.

— Твое исконное право. Но то неважно.

Он посопел еще немного и сдался. Уж слишком высокой оказалась плата. Ему никогда не давали даже серебряка, не то, что полновесного гульдена. Желания его уже отчетливо запахли, а глаза мечтательно закатились. Я фыркнул и прикрыл нос. Резкая вонь перекисшего вина пробирала даже меня. Но что поделаешь — приходилось терпеть. Ведь не все желания совпадают.

Я выдвинул подальше шапку, чтобы людям удобнее стало кидать в нее монеты. И приготовился ждать, как опытный охотник подстерегает осторожную дичь. Хват сидел рядом и помалкивал. Даже он понимал — происходит что-то важное. А потому и стало ему интересно.

Время летело над рыночной площадью. Люди ходили туда-сюда, обремененные грузом своих желаний. Некоторые из них уже осуществились, и обременяли уже реальной ношей. Они едва мерцали и обращались в воспоминания. Но те, которым еще суждено было притвориться, горели ярче солнца. Их сполохи отражались в распахнутых глазах, их образы рвались наружу из плена фантазий. И сила этого нестерпимого жара заставляла двигаться нашу бесконечную жизнь. Я принюхивался к каждому из них, приглядывался к их хозяевам, прислушивался к их голосам.

Мимо нас шел какой-то знатный господин. На нем красовался узкий бордовый колет, темные штаны, высокие черные сапоги. С плеч спадал короткий вишневый плащ с двумя серебряными фибулами. Длинные ухоженные волосы волнами спадали на плечи. Лицо худое и вытянутое, глаза водянисто-голубые и пронзительно холодные. Он окатил нас ледяным презрением и насмешливо покривил тонкие губы.

— Чего, дармоеды, плодитесь? Уже по двое сидите?

Я загадочно сверкнул глазами и вежливо произнес:

— Да, уважаемый человек, ваша наблюдательность выше всяких похвал. Мы сидим парой.

— Развелось тут нахлебников! — зло сплюнул он в сторону. — И куда городские власти смотрят?

— Не ведаю, — искренне признался я. — Однако ваша великолепная наблюдательность не может не отметить одной маленькой особенности.

— Какой еще?! — насторожился он, окинув нас быстрыми прозрачными глазками.

— Неужели я рано отметил вашу наблюдательность? — разочарованный вздох всколыхнул мою грудь. Человек нахмурился. Ему явно было неприятно слышать это из уст уличного бродяги. Я наигранно повздыхал, и затих. Он не сводил с нас пытливого взгляда. Я ждал. Хват сидел молча и жался от страха. Он не привык так разговаривать с людьми из высшего света. Наконец человек негодующе проворчал:

— Чего еще я не вижу? Два нищих голодранца сидят под забором и клянчат милостыню уже в два горла. Что еще?

Я позволил себе легкую улыбку.

— Но стоит отметить — шапка у нас одна на двоих.

Прохожий немо уставился на грязную шапку. Она лежала между ним и нами, и напоминала волшебные врата миров. Да, двух миров — состоятельных и неимущих. Таких ярких и контрастных, таких близких и с тем же невообразимо далеких. Поэтому, смело говорю — параллельные миры есть. Они издревле существуют бок о бок, они населены схожими людьми. Но вот попасть из одного в другой подчас становится невозможно. А если попадаешь, то не иначе как по волшебству. По крайней мере, люди склонны видеть в том проявление мистических сил. Но мистическое — это всего лишь неподвластное пониманию.

Состоятельный прохожий еще раз придирчиво осмотрел шапку, затем нас. Я продолжал:

— А потому, какая разница, сколько нас сидит. Главное — мы не просим больше, чем вы обычно склонны нам давать. Мы не просим людей кидать нам по две монеты. Иначе шапок было б две. Зато нам предстоит делить подачки на двоих. Представьте, насколько наше положение ухудшилось? Ведь вы не обеднеете от медяка, зато каждый из нас двоих лишается целой половины заработка.

— Хм, точно, — подумав, согласился человек. Неожиданно изменился в лице — на нем мелькнула тень жалости. — Ладно, так и быть.

С этими словами он полез за пазуху и извлек пару медяков.

— Вот вам, чтоб хоть на хлеб хватило.

Я протестующе вскинул руки и замахал. Он сурово и недоуменно посмотрел на меня — чего, мол, еще? Я бросил мимолетный взгляд на оробевшего Хвата и поспешно разъяснил:

— Нет, нет, что вы! Мы не имеем права обирать вас. Достаточно и одной монеты.

— Ладно тут прибедняться, — повышая тон, пристыдил он. — Сами бледные от недоедания, еще и подаяния им не надо. Тоже мне, рыцари благородных кровей! Вот же нищета пошла?! Уже медяки брать не хотят! Да вы зажрались!

— Нет, не зажрались, просто… надо быть справедливым, — вежливо парировал я.

— Я и с двух медяков не обеднею! — с затаенным вызовом провозгласил он. Пренебрежительно фыркнул и ткнул в нас пальцем. — А вы как были, так и останетесь голытьбой. И даже с двух монет ваша жизнь не изменится. Поэтому не надо тут выкручиваться, дескать, шапка одна! Не надо! Хотите две, дам две! И только скажи, что не хотите!

— Мы хотим… но не можем, — честно признался я, глубоко вздохнув. — Ведь совесть для нас не пустое слово…

Он скривился, вскинул руку, и монеты тихо звякнули уже в шапке. Да, врата миров — не выдумка. Они распахиваются за такую ничтожную плату. И всего-то за медяк можно познать параллельный мир. Поговорить с его обитателями, понять, чем они живут и к чему стремятся. Хотя, это и так понятно. Пусть не всем и не до конца.

— Совесть ему! — светлые глаза издевательски сверкнули. — Держи уже! Да благодари Господа, что земля такими как я еще полнится. Не то сгнили бы уже все вы!