Люда попала на своей машине в аварию и сильно пострадала. Долго лежала в больнице, и никто с ее работы ни разу не позвонил, не то, что навестить! Только в самом конце пребывания на больничном позвонила ее начальница (американка) и спросила: «Ты завтра выходишь на работу?» И ни слова о самочувствии. А чувствовала она себя плохо, но на работу надо выходить, иначе могут уволить. Люда рассказывала об этом с возмущением, хотя прожила в Америке почти девять лет, но видно привыкнуть к бездушию «нашему» человеку невозможно.
Большинство американцев живут не в городах, а в пригородах, будь то частный дом, или такой поселочек, называемый «апартаментами», — домов в тридцать или меньше, в каком живут наши дети — за оградой и закрытыми для посторонних воротами. Апартаменты расположены в сосново-лиственном лесу, и мы часто прогуливались, любуясь на красно-золотую осень и на юрких серых белок, — они не только шустро лазали по деревьям, но и смело перебегали нам дорогу. Каждый встречный, независимо от цвета кожи (в Атланте живут много черных), здоровался и улыбался нам очень искренне, как другу, или хорошему знакомому; из проезжавших мимо автомобилей нам тоже кивали и одаривали дружескими улыбками. Я спросила у дочери: «А что, если я подойду вот к этой женщине, что так ласково поздоровалась (допустим, я знаю язык) и заговорю с ней? Ну, нравится она мне, может быть я хочу подружиться». «Не знаю, — пожала дочь плечами, — вряд ли это будет хорошо. Боюсь, что тебя не поймут».
Значит, шагнуть ближе, «за улыбку», ни-ни, не вздумай. «Ну, тогда мне их улыбки не нужны!» — рассердилась я, вспомнив к тому же про Людин рассказ. Черствые, лицемерные, и еще и снобы — вот они, дети «проклятого капитализма».
Эти «дети капитализма», оказывается, совсем не экономные. Оскар рассказал, что в первые дни работы на заводе он, уходя на обед, выключал свой станок (разумеется, эмигрант с высшим образованием и в возрасте смог устроиться только станочником, но и то по рекомендации) и не понимал, почему на него так посматривают соседи. Наконец, ему объяснили, что выключать не надо, электроэнергию беречь не надо, хозяин завода этого не требует. Богатая расточительная Америка! «Экономика должна быть экономной!» — они такого лозунга, небось, в жизни не слышали.
Американцы — народ самодостаточный и замкнутый на себе. Женщины очень независимы, своим воинствующим феминизмом они добились для себя полной свободы и самостоятельности. Ну да, столько лет боролись за равные с мужчинами права и добились таки полного равенства! — теперь они уходят на пенсию, как и мужчины, в 65 лет, а не в 60, как раньше. Ай, какие молодцы! Порадуемся за них, равные права, так равные. Не требуется им, чтобы место уступали, пальто подавали, ручку целовали (упаси Бог!), комплименты говорили (сексуальное домогательство!), ну и теперь пусть пашут до старости, если очень хочется. Только бы не распространили свои феминисткие устремления на весь мир. А ведь начиналось всё всего лишь с ношения брюк, не лучше ли было бы и не начинать посягать на мужские приоритеты? В юбке, может быть, женшина так и осталась бы женщиной и не вздумала бы шагать так широко. Однако, какие ретроградские рассуждения.
Все это только досужие мысли по поводу и схваченные впечатления, а есть еще и просто город Атланта, и этот город впечатляет куда больше Далласа, в котором мы были год назад. Америка, в основном, двухэтажная. Устремленные ввысь вертикали небоскребов сосредоточены в центрах городов. Издали они столбиками рисуются на горизонте, чем ближе подъезжаешь, тем картина внушительнее, и вот уже каменные, сверкающие в солнечных лучах металлом и тонированными стеклами громады занимают всё свободное пространство вокруг, и вот уже тесно обступают со всех сторон. Невольно вспоминаются слова из песни: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой». Задираешь вверх голову и чувствуешь себя крошечной букашкой, этакой мелочью, малоразличимой на земной тверди.
Уже вечер. На улицах светло от фонарей, переливающихся реклам и ярких окон многочисленных баров и ресторанов. Прозрачный лифт возносит нас на вершину небоскреба WESTIN, на 72-й этаж и, сидя в баре в бархатных красных креслах, мы видим потрясающую ночную панораму, медленно поворачивающуюся вокруг нас (точно как в Далласе, но куда грандиознее). Цепочки и гирлянды огней, цветные фонтаны, подсвеченные верхушки небоскребов проплывают совсем рядом, картины меняются, как в замедленном калейдоскопе.
На другой день поднимаемся на фуникулере на вершину STONE MOUNTAIN (Камень-Гора). При подъеме в вагончике стоит оглушительный визг, кроме нас, визжат все, и взрослые, и дети, то ли от страха, то ли от восторга. Гора — громадный гранитный купол высотой 720 метров. Сверху прекрасный обзор города и его окрестностей — леса, озера… по ближнему озеру ходит белый пароход. На нем мы и покатались, спустившись, опять в визжащем вагончике, вниз. Колесный (под старину), трехпалубный пароходик, плывет, не спеша, а мы любуемся зелеными берегами и осенним золотым лесом.
Прежде, чем уехать из этого чудного места, в поисках добавочных впечатлений мы зашли в Музей Автомобилей. Кроме разноообразных машин, выпуска начиная с 1800-какого-то года, в музее было множество старинных любопытных вещей: одежда, дамские сумочки, статуэтки, куклы, деревянные детские коляски и разные, старинные, но действующие автоматы — брось монетку в 25 центов, и автомат поставит тебе старую пластинку с зажигательной танцевальной мелодией, а другой сыграет с тобой в карты, или еще в какую-нибудь игру, если включать все автоматы, уйдешь с пустым карманом.
Точно такую танцевальную мелодию я услышала в коротком черно-белом фильме, который нам показали в музее Маргарет Митчелл. На экране прилично одетые по моде 30-х годов мужчины и женщины лихо плясали, задирая ноги и взметая юбки. Автор знаменитого романа «Унесенные ветром», который принес безвестной журналистке всемирную славу, нелепо погибла под колесами такси в 47 лет, возле своего дома — дома, по которому мы тихо ходили, разглядывая скромную обстановку, отопительную батарею на потолке (!) и под ней на столике пишущую машинку.
Атланта — родина не только Маргарет Митчелл, но и Кока-Колы, и музей этого напитка мы тоже посетили, сфотографировались под действующим макетом, который, сверкая бегущими цветными лампочками, разливал колу по двигающимся на конвейере бутылочкам, закупоривал их, но только почему-то не раздавал их толпе страждущих. Оказалось, для распития был другой зал, и мы в нем обпились всяческих напитков из автоматов (бесплатно). Ну конечно, за такие деньги, которые берут при входе в музей, можно и угостить. Как правило, слишком беспечный и жадный турист наказуем. К вечеру у мужа случилась почечная колика, — а не надо в больших количествах напиваться бесплатными напитками, давно известно, что кола и ее производные — яд, и не способствуют здоровью.
После музея вкусного, но вредного напитка мы погуляли вокруг центра Картера. Наш шустрый зять не преминул вскарабкаться на пъедестал к бывшему президенту и панибратски обнял его, так мы их и сфотографировали.
Зять наш — человек замечательный, в смысле, что нестандартный. Несмотря на свои тридцать с хвостиком, он не обретает солидной взрослости, подвижный, прыгучий и спортивный, совсем как типичный американец. Они, американцы, большие любители пробежек, тенниса, корт за нашим домом пустует редко, а в большие окна тренажерного зала видно, как кто-нибудь «бежит» по «дорожке» или занимается на тренажере. И зять, придя, вернее, приехав с работы, ежевечерне зовет меня поиграть в теннис и размахивает передо мной ракеткой. Я отказываюсь — ракетка тяжелая, кроссовок нет, и вообще я не умею. Блуждая по магазинам, купили мне туфли, заодно и кроссовки — в Израиле зимой очень удобно ходить. «Ну, кроссовки у вас есть!» — заявляет вечером зять. И я, нехотя настроившись на спортивные подвиги (заранее представляя, как я не справлюсь с ракеткой, а то еще растянусь на корте), соглашаюсь: — «Хорошо, пойдем играть». А зять туда-сюда и. исчез. Обнаружился в другой комнате за компьютером. Большой шутник. Невозможно понять, когда он говорит всерьез, а когда разыгрывает. Несмотря на кажущуюся несерьезность, он вполне ответственный человек — ничего не забудет, всё купит, устроит, своей заботой обоймет всех присутствующих. Но забота о моем спортивном развитии теперь явно мне уже не грозит, и я с облегчением усаживаюсь перед телевизором, пытаясь хоть что-нибудь понять на языке, по которому в школе имела твердую пятерку. Днем я смотрела ежедневную передачу о судебных процессах. Реальный суд, реальные люди. Чернокожая, кудрявая, похожая на хорошенькую обезьянку, судья в блестящих клипсах и черной мантии с белым воротничком эмоционально разбирает семейные и соседские склоки, частенько одна из судяхщихся сторон вытирает слезы, а другая скептически улыбается. Мне непонятно, почему люди соглашаются выносить свои дрязги и разборки на обозрение всей страны, но кто может понять этих странных американцев.