И пуcть подавится своими липкими деньгами, которые пытается сунуть ей за лифчик. Так и пришлось Софочке уволиться, а другого места не нашлось, да она и не очень искала. Так как твердо задумала уехать. И восприняла Веню с его пятью тысячами как весьма удачное свершение ее судьбы. Фиктивное посещение загса ее нисколько не смутило. Хотя надо было ждать после этого посещения еще целый год (вот уж странный закон, уж если брак фиктивный, он и через год не станет лучше), но Веня сразу продал квартиру и отдал ей деньги — боялся, что она передумает и пойдет разводиться, и попросился жить к приятелю.

Иногда он приходил к Софочке, каждый раз объясняя, что случайно проходил мимо. Софочка наливала чай, доставала из шкафчика печенье, Веня не отказывался. Он радовался, если Левочка оказывался дома, они тут же пристраивались на уголке кухонного стола, и Веня рисовал смешные картинки. Появлялась Софочкина сестра, иронически косилась на «семейную идиллию» и начинала греметь у плиты кастрюлями. Веня догадывался, что пора уходить.

Визиты Вени были Софочке не интересны, но ведь не выгонишь человека. Она не очень понимала, зачем ему, русскому человеку, понадобилось уезжать, но Веня однажды, как мог, объяснил свою жизнь. Он закончил художественное училище, прикладное отделение, и всегда где-нибудь, что-нибудь рисовал — там рекламы разные, витрины оформлял, ну и всё такое. Но, пришли другие времена, и в новых рекламных технологиях он оказался ненужным, — объяснял Веня, глядя на Софочку грустными светлыми глазами. Они всегда у него были грустными. Но ей какое дело до его глаз. Неприкаянный мужичок. Бессемейный, что-то у него когда-то было, но не сошлось — Софочка в подробности не вникала. Мало ли их таких — перекати-поле. Там поработают-подзаработают, перекатятся еще куда-нибудь. «Хочется чего-то нового, пожить как-то иначе, посмотреть другой мир, а то так жизнь и кончится», — сказал Веня. Ну и ладно, мужичок тихий, невредный, пусть едет, как-нибудь там устроится, ее это, в общем-то, не касается.

Софочка доллары не транжирила — там пригодятся, мыла в домах подъезды, так и протянули с Левочкой до отъезда. Но наивность и незнание разных тонкостей подвели Софочку. Оказалось, что избавиться от Веника нельзя — пока, во всяком случае. И Веня без колебаний и даже весьма настырно поселился с ними в снятой двухкомнатной квартирке. Пришлось определить ему спальное место — на узком диванчике в салоне, а Софочка с Левочкой вполне умещались на двуспальной кровати в другой комнате, еще и много места оставалось. Ох, Софка, Софка, не сумела отделаться от мужичка, корила она себя. Но не выгонишь, хоть на улице и не мороз.

Что самое главное и самое интересное в Израиле? Ну, конечно же — шук!

На второй же день, расспросив очень милую и приветливую соседку Дору, разговаривавшую на смеси русского и украинского с добавлением непонятных и еще чуждых Софочкину уху слов, и прихватив большую матерчатую полосатую сумку, она отправилась на поиски шука. На одной из улиц, по которой Софочка шествовала не спеша и глазея по сторонам, она услышала громкие крики, шум… Убивают! Или грабят кого-то, встревожилась Софочка. Но всмотревшись на другую сторону неширокой улицы, догадалась — базар! Шук!

И Софочка погрузилась в этот шук, скоро полностью одурев от толкотни и гомона, от оглушительных выкриков и песен молодых, одинаково смуглых и глазастых продавцов. Спотыкаясь о чужие тележки, удивляясь невиданным фруктам и вздрагивая каждый раз, когда над самым ухом раздавался трубный вопль — ну и глотки луженые! — Софочка решилась. Сколько всего на прилавках — горы! Она купит только то, что хорошо знает. Главное — помидоры, огурцы и картошка, а там видно будет.

Софочка набрала в руки, сколько вместилось, огурцов, и понесла их к весам.

Молодой кудрявый продавец посмотрел на ее руки, тут один огурец выскользнул из растопыренных пальцев и упал на землю. Парень округлил и без того круглые черные глаза и рассмеялся. Поднял руку и ткнул пальцем вверх — Софочка проследила направление и увидела над собой толстую пачку голубых прозрачных пакетиков. Пока она их рассматривала, огурцы один за другим выскальзывали из ее рук и падали на землю. Продавцу это не понравилось, он выразительно покрутил пальцем у виска. Софочка покраснела, положила оставшиеся огурцы на высившуюся перед ней гору помидоров и ушла, слыша за своей спиной гортанный клекот — смеется, подлец! Она отошла подальше от «подлеца» и, остановившись в сторонке, стала наблюдать, каким образом происходит купля-продажа. Через полчаса она вышла из шука, нагруженная разноцветными пакетами, даже персики и груши купила. Одно ее немножко расстраивало — в кошельке осталось мало денег, так, мелочь одна, серебро и желтеньких монет несколько. Кидают пакеты на весы, долдонят что-то, Софочка дает и дает деньги, а кто знает, сколько надо и правильно ли сдачу дают. Конечно, обманули. Ведь бумажка в сто шекелей была! Однако, присев на скамейку и пересчитав, она успокоилась. Серебряных монет набралось на шестьдесят шекелей. А она столько всего накупила!

Спустя несколько дней Софочка снова отправилась на шук. Веня тоже просился, но она упорно брать его не хотела, нечего изображать семью! Она шла, не спеша, по рядам, сравнивая цены на табличках. «Геверет, геверет! Русия!..» Софочка глянула — кудрявый парень весь вылез из-за горы помидоров, сверкал зубами и глазищами и призывно махал ей рукой, потом засмеялся и указал пальцем на пакеты. Софочка тоже засмеялась, подошла и стала отбирать самые красные и крепкие помидоры, складывая их в пакет — продавец сам оторвал и протянул ей. С тех пор они подружились, — если, Софочка, забывшись, проходила мимо, он кричал ей: «Геверет! Русия!», и однажды даже спросил ее имя, и теперь звал: «София! Иды суда!»

Софочка в ульпане сделала упор на числительные, и скоро начала понимать, какую цену называет продавец и сколько она должна получить сдачи.

Как-то Софочка возвращалась домой с полной тележкой — пришлось обзавестись, очень удобно, и присела в маленьком скверике отдохнуть. Подошел подросток, черненький эфиопчик, и спросил: «Который час?»

«Эйн ли шаон», — ответила Софочка и услышала: «Так и скажи, что нет у тебя часов». Софочка воззрилась на него. Тут до нее дошло, что эфиопчик всё сказал по-русски, с самого начала. А она ответила на иврите. Даже в голову не могло придти, что эфиоп может спросить по-русски. Мальчишка расхохотался, сверкнул белыми зубами и белками, и побежал по своим эфиопским делам.

Ну уж, если даже чернокожие евреи (неужто они тоже евреи — Софочка в этом несколько сомневалась) заговорили на русском, таком трудном для них языке, то неужели она менее способна, чтобы выучить иврит? Вот Левочка уже вовсю тараторит и даже помогает Софочке в домашних заданиях, но Софочка пребывает в тяжких сомнениях — не нахватался ли уже мальчик в школе плохих слов. Некому заняться ребенком и проверить его словарный запас, Веня, хотя и оказался вдруг очень способным к языку, но ленится, ходит в ульпан через раз, и стал очень занят — работает. Сидит на центральной улице на пластмассовом стульчике и рисует портреты всем желающим. Черным фломастером чирк-чирк — через несколько минут очень похожий профиль вырисовывается на белом листе. Веня и в фас может изобразить, но за фас берет дороже. Случается — кто-то недоволен (конечно, женщина) и не берет свой портрет. Веничка приносит его домой и кладет в стопочку на полке. Как-то он показал Софочке изображение очередной «отказницы».

— Симпатичная дамочка, — удивилась Софочка, — почему же ей не понравилось?

— Дамочка заявила, что у нее нет второго подбородка, и она надеется, что никогда не будет. Ты видишь, Софа, там уже третий припухает!

— Она совершенно права! Кому нужна твоя правда! Что ты суешь ее людям?

Ты же не фотографию делаешь, а рисуешь. Рисовать человека надо красиво!

Веня задумался. И «отказников» стал приносить гораздо реже. Учить, учить надо мужиков, — подумала Софочка, они же сущие дети! Что Веник, что Левочка — никакой разницы. Вот Моню ничему не нужно было учить, он все понимал без всяких подсказок. Так то ж Моня!