Смотрю российское ТВ и надеюсь, надеюсь. Оптимистка ведь! Поэтому надеюсь, что очередные карнавальные картинки сменятся совсем другими — должны же люди (и мои подруги) когда-нибудь (успеют ли) зажить нормальной, обустроенной жизнью, без всяких фантасмагорий.

Самое интересное, что и здесь, на новом берегу тоже имеются фантасмагории, но — несколько другие.

Я надеюсь (опять надеюсь), что со временем напишу об этом другую повесть. Насколько «идиллическую» — это мне пока неизвестно.

2000 г. Израиль.

I go to America

«Есть за границей контора Кука…». Все помните? Теперь я удивляюсь этим стихам. «Если вас одолеет скука, и вы захотите увидеть мир…» Разве советский человек мог взять и захотеть увидеть мир, и уж, тем более, его никак не могла одолеть скука! Однако — печатали (Маршак!) и массовыми тиражами. Лично я эти стихи очень любила. «Остров Таити, Париж и Памир…» Поехать было никуда нельзя, но мечтать можно. Не от этих ли стихов у русских страсть к путешествиям, говорят, теперь в любом уголке мира их можно обнаружить и услышать русскую речь. Лично я за две с лишним недели пребывания в Америке (и по пути туда и обратно) русской речи, кроме как от своих родственников, не слышала. Хотя нет, слышала! — в «русском» магазинчике, где-то по пути между маленьким городком Ирвингом и большим городом Далласом, этот магазинчик держит еврейская семья выходцев из России. Да, но как меня занесло туда, в этот магазинчик и на это американское просторное шосее?.. Вот с этого и надо было начинать.

Я еду, вернее, лечу в Америку. Из Израиля. Само собой разумеется, что некоторое время назад (и двух лет не прошло) состоялся предыдущий рейс — всей семьей — из России на ПМЖ в Израиль и, не успев оглянуться и откусить кусочек этого самого ПМЖ, моя дочь выходит замуж, молодого мужа тут же отправляют на два года в командировку в Штаты, и новоиспеченная жена, естественно, отправляется с ним.

Быстро соскучившиеся родители, т. е. я и мой муж, решили навестить молодых, тем более, что они пригласили. И вот, полетели

на трех самолетах туда, на трех обратно — так дешевле. «Контора Кука», которая нам несколько дней подбирала билеты, утрясала цены, стыковки между рейсами — чтобы нигде не ждать долго, упаси Бог — не ночевать в отеле (куда нам с нашим, уже даже не школьным английским) — это турагентство «Интертур» в Тель-Авиве, на самой набережной у самого синего Средиземного моря.

Что такое всегда было для нас — Америка? Да ничего. Изображение на карте. При той жизни, еще в Союзе — всего лишь одна из стран, далеких и чужих, настолько далеких и чужих, что даже не представляющих особого интереса, ну, разве что в школе, на уроке географии, надо хоть что-то знать, чтобы не схватить двойку. Съездить в 1990 году в Польшу — уже было большой удачей — слава советским профсоюзам! В анкете пришлось отвечать на странные уже для того перестроечного времени вопросы: не были ли мои родственники за границей, в оккупации, и пр. К тому времени уже два моих двоюродных брата жили в Америке, но ведь я не круглая идиотка, чтобы упоминать об этом! Тогда не мешало бы еще дописать — до кучи! — что еще один мой брат уже сидит в Москве на чемоданах, рассматривая на карте Израиль. А муж в пятилетнем возрасте был «под немцами» и видел близко живого немца, тот ему дал кусок хлеба. Об этом тоже писать? Вероятнее всего, анкеты те просто были старого образца, отпечатанные давным-давно, а новых, из экономии, не печатали (вот бы в Израиле так экономили бумагу!).

Но, возможен и другой вариант: напиши я всё как есть, и ни в какую Польшу бы не поехала. Но я заполнила анкету «правильно» и погуляла по Кракову и по Варшаве — совершенно свободно! Без присмотра! — советы родного профсоюза уже явно отставали от жизни и, накупив всякой всячинки, вернулась в родные пенаты очень удовлетворенная. Никаких Америк, и Израиля в том числе, в моей голове тогда не было. Перестройка — была. Больше в воображении. Кстати, по пути в Польшу было несколько свободных часов в Москве, и я поехала к двоюродному брату — тому, который сидел на чемоданах. Хотела попрощаться — ведь больше не увидимся! (увиделись, и неоднократно). Я тогда спросила его:

— Ну как же это, Вова? Почему вы уезжаете? Сейчас?! Ведь перестройка!

Он снисходительно усмехнулся:

— А ты разве не заметила, что перестройка уже закончилась? Да она, в сущности, и не начиналась.

Я с недоумением смотрела на него. Подумала: им, москвичам, наверное, виднее, знают побольше нас, нижегородских провинциалов. Но все же. А как же «гласность», и все остальное?.. Особенно я цеплялась за «гласность». Столько мы узнали нового — не нового, разумеется, а просто хорошо скрытого от нас раньше старого, столько прочитали и продолжали читать — словно открылись заржавевшие клапана и на нас хлынул поток такой удивительной и порой страшной информации.

Вернувшись, я, в восторгах от Польши (заграница, несмотря на известную пословицу), делилась в родном коллективе впечатлениями, и тут одна сотрудница сказала тихо:

— Вот если бы можно было поехать в Америку… Я бы там осталась жить…

Я посмотрела на нее как на идиотку. Надо же сказать такую чушь! В Америку, в этот проклятый капитализм! А другая — весьма образованная и начитанная женщина сказала:

— Вот чем лучше наш социализм? Нам не грозит безработица! — Все закивали. Бедные, бедные. Не знали, и во сне не снилось, что все будет, и безработица, и голодные забастовки, и зарплату будем ждать как счастье, и бежать становиться за ней в очередь, не веря: неужели сегодня дадут?!

Но всё это прошло и отодвинулось от меня. Я живу в Израиле. И собираюсь поехать в Америку. В эту замечательную и превозносимую всеми Америку. Я очень люблю ездить. «И если вас одолеет скука и вы захотите увидеть мир.» Мир, не мир, но дочку хочется увидеть, ну, и этот маленький кусочек Америки, где она живет, я тоже не прочь посмотреть.

Американцы тоже люди. Они (капиталисты проклятые, как твердили нам когда-то в Союзе) — все время улыбаются. И эти (заученные, как опять же писали советские журналисты) улыбки порой ставят в тупик. Об американской улыбке уже много написано. И много сломано копий: естественная ли она, или насквозь искусственная. Так вот — я тоже этого не знаю. Но каждый раз, как вижу американскую улыбку, тут же улыбаюсь в ответ и искренне верю, что — естественная. Или я ничего не понимаю в улыбках. Или с детства, прямо с момента рождения американцу приклеивают намертво эту улыбку, и так он (она) с ней живет, старится и умирает.

Стюардессы встречали нас в самолетах так радушно, и так сердечно улыбались, словно мы их дорогие родственники, по которым они ужасно соскучились и уже не чаяли увидеть. Так же и прощались, и пилоты к ним присоединялись, такая трогательная, чуть ли не семейная картинка была, что хотелось вернуться и дальше с ними куда-нибудь лететь.

Продавщица в магазине спрашивает что-то у меня (с улыбкой, конечно), одновременно пробивая чек и упаковывая мою покупку. В другом магазине повторяется та же сценка — опять с ласковой улыбкой меня о чем-то спрашивают.

— Что она спрашивает? — интересуюсь я у дочери.

— Она спросила, как у тебя дела.

— Да?! Жаль, что я не поняла, я бы непременно рассказала, как у меня дела, если ей так интересно. Только не знаю, на каком языке лучше объяснить, на русском или на иврите.