X

Картбай не решился сразу выбираться из деревни, занятой немцами. «Человек не умирает дважды, — подумал он, — а один раз умереть всегда успеешь».

На окрик немца Картбай и Кожек не отозвались. Не оглядываясь и не озираясь, Картбай увлекал за собой Кожека, но его зоркие глаза напряженно впивались в снежную мглу.

У самой околицы деревни стояла одинокая изба. В окне был виден тусклый свет, возле дома ни души. Внезапно впереди на дороге послышался немецкий говор. Укрыться в доме? Невозможно. Перед глазами сразу возникли мертвые тела недавно похороненных тут женщины и ребенка. Дело ясное: раз в доме свет — значит, там немцы. Долго раздумывать не приходилось. Повинуясь слепому инстинкту, Картбай и Кожек круто свернули с дороги и спрятались за стеной дома. За домом был сарай. Картбай дернул Кожека за рукав, и они мгновенно скрылись в сарае.

Ноги наткнулись на что-то твердое, и Картбай полетел наземь. Эх, попались! Тут же он почувствовал, что лежит на чем-то мягком.

Сено. Страх отлетел. В темноте Картбай ничего не видел. Он услышал рядом натужное сопенье Кожека. Картбай протянул руки, нащупал тело товарища. Кожек лежал ничком. Видимо, тоже упал.

Когда глаза освоились с темнотой, из полумрака выступили стены сарая, ближние углы. Боясь снова налететь на что-нибудь и поднять шум, Картбай вытянул руки и ощупью, как слепой, осторожно двинулся к правому углу. Здесь были сложены дрова, приготовленные для топки. Иззябшие немцы каждую минуту могут прийти за ними. Что тогда делать?

Картбай перешел к левому углу. Сено было свалено не впритык к стене — оставалось пустое пространство с полметра шириной.

И вот снова послышалась немецкая речь. Затем с силой открылась и захлопнулась дверь дома, после чего голоса стихли.

Картбай повернулся к двери сарая, уткнулся спиной в наваленное сено. Так он простоял немного, наведя дуло тяжелого ручного пулемета на дверь, прислушался. Потом, ступая с кошачьей осторожностью, на цыпочках подошел к Кожеку. Схватив его за руку, он потащил его к месту, которое выбрал для укрытия.

Послышался нарастающий гул моторов: две машины проехали мимо дома, одна завернула во двор. Шофер остановил машину, развернул ее фарами к улице, а кузовом к сараю. Двое немцев спрыгнули на землю и, переговариваясь, пошли к дому. Шофер начал вытаскивать из кузова какие-то тяжелые предметы. После этого он просунул голову в дверь сарая и посветил карманным фонариком. Обернувшись, он позвал товарищей. Выгруженные вещи солдаты перетащили в сарай. Видимо, это были ящики с патронами. Картбай, заслонив Кожека, стоял в своем укрытии, не снимая онемевшего пальца со спускового крючка пулемета.

Немцы вышли из сарая. По удалявшимся голосам можно было понять, что они вошли в дом. Теперь около машины как будто не осталось никого. «Очевидно, шофер собирается скоро ехать, не погасил фары», — соображал Картбай.

Его осенила дерзкая мысль. Он потянул Кожека за руку:

— Быстрее залезай на машину!

Кожек не понял.

— Что? Что говоришь? — спросил он.

— Забирайся в кузов, а если кто появится из дома, открывай огонь. Я погоню машину! Держи! — Он сунул Кожеку в руки свой пулемет.

Они быстро выбежали из сарая. Кожек забрался в кузов, а Картбай вскочил в кабину. Знакомый запах бензина ударил ему в лицо, ладони привычно легли на руль. На какую-то секунду это напомнило ему его недавнее прошлое, колхоз, работу на тракторе в поле... Картбай мигом завел мотор, машина дрогнула и сразу рванула с места.

Когда машина промчалась мимо дома, немец-шофер выскочил на крыльцо и истошно закричал. Он нелепо потоптался на крыльце, потом распахнул дверь и позвал на помощь. Выбежавшие солдаты рассыпались по двору, пронзительно крича:

— Хальт! Хальт!

Картбай уже успел вывести машину за околицу деревни. Кожек, сидя в кузове, готов был в любую минуту стрелять и держал ручной пулемет на прицеле.

Вскоре машина выбралась на горку за деревней и понеслась на восток, поднимая за собой седую метелицу.

Когда последняя рота укрылась в лесу, Мурат задержал батальон, ожидая, когда подойдет прикрывший отступление взвод Ержана.

Поднялся ветер, началась метель. Мурат, сколько ни вглядывался в белую пелену, не мог ничего высмотреть. Лишь в стороне деревни, оставшейся далеко позади, помаргивал едва заметный огонек. Время от времени издалека доносилась приглушенная стрельба. Немного спустя и она затихла. В вершинах деревьев бушевал ветер. Слетающие с них хлопья снега таяли на лице.

Враг не преследовал батальон. Однако взвод Ержана не давал о себе знать.

Мурат послал Дулата в разведку: «Не слишком увлекайся. Подойди поближе к деревне, а когда что-нибудь разузнаешь, живо возвращайся. У нас нет возможности долго ждать».

Дулат с тремя товарищами дошел до самой околицы деревни, но никаких вестей не принес. Мурат поднял усталых бойцов и повел их по лесной дороге на восток. Наметанным уже глазом вглядывался в темноту. Его ни на минуту не оставляла мысль об отставшем взводе. Неужели все погибли? Если нет, — хватит ли у Ержана выдержки, чтобы вырваться из окружения? Не допустил ли он, командир батальона,непоправимой ошибки?

Мурат не находил себе покоя. Ержан всегда казался не слишком решительным. Надо было послать командира поопытней. Досадный промах, но теперь дела не поправишь. Какая участь ожидает батальон? Так и будут немцы при каждой встрече отрывать от него по кусочку? Или он поляжет в сраженье — весь, до единого человека?

Не доходя до показавшейся впереди опушки леса, Мурат остановил батальон и выслал вперед дозорных. Теперь он хорошо знал, что сулит им встреча с противником. Обходя солдат, присевших у края дороги, комбат услышал голос Кускова — политрук с кем-то разговаривал. Мурат подошел поближе.

— Пришли Кулбаев и Шожебаев из взвода Кайсарова, — оборачиваясь к Мурату, сказал Кусков.

Два солдата, вытянувшись, стояли перед комбатом. Один из них — рослый, широкий в плечах, держал ручной пулемет, опустив его прикладом вниз, другой был маленький, неказистый, с автоматом на короткой шее. Мурат напряженно всматривался в их лица. Тот, что покрупнее, плечистый — Мурат не мог вспомнить его имени, — глядит округленными глазами. Капитану не понравился этот взгляд.

— Ну, а где взвод? — спросил он.

— Точно не знаем. Нас оставили в заслоне, а немцы отрезали нас от взвода.

— Каким образом? Расскажи подробно, как было дело, — нетерпеливо приказал Мурат.

Картбай доложил обо всем, что произошло с ними.

— Двух мотоциклистов, пустившихся за взводом в погоню, подстрелил Кожек. В двух километрах отсюда кончилось горючее. Мы бросили машину. Видим — следы. Кто еще может ходить по лесу? Наверняка, думаем, наш батальон. Пустились по этой дороге. Вот и догнали, — улыбаясь, закончил Картбай. — А взвод, я полагаю, немцы оттеснили в сторону.

Следя за выражением лиц бойцов, Мурат не знал, верить или нет.

— Сказки изволите рассказывать. Наверно, бросили товарищей, а сами пустились наутек, — проговорил он жестко.

— Товарищ капитан, да что же это вы?.. Люди, можно сказать, вырвались из лап смерти... Ведь вот стоим мы с тобой рядом, батюшка мой... товарищ капитан, — ошеломленно пробормотал Кожек.

А Картбай будто окаменел. Он молчал, только маленькие глазки его поблескивали в темноте. Его независимый вид разозлил Мурата.

— Что молчишь? Говори правду! — закричал он.

— Жангабыл говорил: «Тому, кто тебе не верит, не рассказывай правды», — тихо ответил Картбай.

Жангабыл? Это имя Мурат когда-то слышал. Жангабыл! Мурат не мог вспомнить.

— Кожек говорит правду. Я тебя не обманывал, — проговорил Картбай еще тише. Но в голосе его на этот раз послышалось волнение.

И вдруг перед Муратом встало лицо молодого в те далекие годы Картбая, вспомнилось, как он подставил свою грудь под дуло байского ружья, заслонив собою Мурата.