— Ты... ты Картбай? — изумленно выкрикнул Мурат сорвавшимся голосом.
XI
Три человека, прислушиваясь и осторожно ступая, выбрались на опушку леса. По ту сторону извилистого оврага лежала небольшая деревенька. Тот, что шел впереди, поджарый, крепко сбитый, жестом остановил своих спутников.
Прижимаясь к дереву, человек долго обшаривал глазами рябой, морщинистый снег впереди, белые окоченелые кусты и разбросанные за оврагом низенькие избушки, казавшиеся осиротелыми и печальными. Человек весь напрягся, будто ждал, что из-за каждого куста, ветки вот-вот выскочит враг.
— Деревенька-то будто вымерла, — тихо проговорил тот, что шел последним. Он держал винтовку наготове.
Передний ответил не сразу. Его взгляд задержался на кузове машины, видневшейся за углом маленькой бани. В ту же минуту из-за дома появилось несколько немцев. Человек с минуту пристально вглядывался в них, потом резко повернулся и кошачьей походкой подошел к своим спутникам.
— Все хохлы — народ неосторожный, и ты, Иван, от них не ушел далеко, — сказал поджарый, подходя к Бондаренко (это он шел последним).
Бондаренко, не оборачиваясь к Добрушину, всматривался в ту сторону, где только что прошли немцы.
— Теперь бачу, — сказал он.
— Дошло?! Це дило треба розжувати, — насмешливо проговорил Добрушин.
Бондаренко, не желая замечать насмешки, спокойно произнес:
— Да-а, подумать надо.
— Может, немцы ржаного хлеба дадут взаймы? Что если пойти да попросить? — усмехнулся Добрушин.
— Шутки сейчас не к месту, — не обидчиво, но строго отозвался Бондаренко. — Люди уже третьи сутки маковой росинки во рту не держали. Тут и без немецкой пули ноги протянешь.
— Поэтому-то и говорю, иного выхода у нас нет, — проговорил Добрушин, меняясь в лице.
— Это какой же выход? Поклониться немцам в ножки? Это хочешь сказать, а?
С удивлением и злобой Бондаренко смерил Добрушина взглядом, будто человек, стоявший перед ним, вдруг каким-то волшебством принял другое обличье.
— Не болтай лишнего, мужик, — примирительно сказал Добрушин. — Ну-ка, выйдем на опушку, еще раз взглянем на деревню.
Они вышли на край леса, где залег в снегу их третий товарищ, Борибай.
Наблюдая, лежали молча. Через некоторое время на дороге показался одинокий пешеход. Он медленно, будто на прогулке, шел по тропинке в сторону леса.
Трое бойцов, затаив дыхание, уставились на эту черную точку.
— Карлик какой-то, — сказал Борибай.
— Тропинка ведет сюда, в лес. Кто б он там ни был, встретим. — Бондаренко ждал, что прикажет старший сержант Добрушин. Тот молча кивнул головой.
Углубившись в чащу, они залегли у тропы. Прошло минут десять тревожного ожидания. Наконец показался пешеход.
— Да это же мальчик! — воскликнул Борибай.
Сержант, лежавший немного поодаль, процедил сквозь зубы.
— Замолчи!
Мальчуган шел медленно. Уже можно было различить стеганую черную фуфайку, слишком большие валенки с подшитыми подошвами и разодранными голенищами. С явно напускной беспечностью паренек задирал кверху свое раскрасневшееся круглое лицо и поглядывал на верхушки деревьев. Но в его напряженном лице была тревога.
— Погоди, пацан! — крикнул Добрушин.
Мальчик вздрогнул, круто обернулся. Видно было, как он прерывисто дышит.
— Не пугайся, сынок, мы же свои, — поднимаясь на ноги, мягко сказал Бондаренко.
Бойцы вышли из-за веток, и мальчик со смешанным чувством удивления и радости, растянув рот в улыбке, завороженно уставился на красноармейцев. Его румяное лицо сияло. Не сводя глаз с бойцов, он сделал к ним два шага и остановился у сугроба, на краю дороги.
— Куда идешь?
Не отвечая на вопрос Добрушина, мальчик энергично махнул рукой назад:
— Дядя! В нашей деревне немцы.
Мальчик в простоте душевной был уверен, что красноармейцы, не медля ни минуты, бросятся в деревню и выгонят оттуда немцев. С таким чистым восторгом он смотрел на них, что они почувствовали себя неловко.
— Подойди поближе, мальчонка, потолкуем, — позвал Бондаренко.
Радость в лице парнишки погасла, он посмотрел на Бондаренко задумчиво и как-то выжидательно.
— Выгонять из деревни немцев нам сейчас нельзя. Мы другое задание выполняем. Понимаешь?
Мальчик, мигая ресницами, кивнул головой.
— Как тебя звать?
— Санька.
— Ишь ты. У меня сынок тоже Санька. Сдается мне, ты сможешь нам помочь. Хлопчик ты головастый.
— А ты, пацан, не тяни, выкладывай, что знаешь. Не к куме в гости пришел, — нетерпеливо сказал Добрушин.
Мальчуган испуганно вскинул на него свои ясные глаза: по тону Добрушина он понял, что этот человек — командир. Потом мальчик перевел глаза на Борибая, стоявшего поодаль.
— Ты его не подгоняй, — проговорил Бондаренко.
Добродушие Бондаренко, его мягкий голос ободрили мальчика.
— Мы, как видишь, в тылу врага, — продолжал Добрушин. — Продовольствия у нас нету, кончилось. Есть тут поблизости деревня, где немцев нет?
— Не знаю. В Ефремове тоже немцы... В Калашникове — немецкие танки, — раздумывая, ответил Санька. — Вам небось хлеба надо?
— Разумеется, так.
— Тогда сбегаю в деревню, принесу.
— И притащишь немцев на хвосте?
— Нет.. Нет... Я немцам не скажу, — губы мальчугана обиженно искривились.
— Ты-то не скажешь, а они сами смекнут, — осторожно проговорил Бондаренко. — Будешь носиться взад-вперед, они и смекнут. Ты сейчас куда идешь?
— В Кирюхино.
— Родные у тебя там?
— Тетка Настя живет. И дед Михей.
— Вот и ступай в ту деревню, а на обратном пути хлеба занесешь, ну и другого чего, если найдется. Нас тут много, пусть и дед Михей возьмет на себя труд, поможет.
Бондаренко выжидательно посмотрел на Добрушина.
— Пусть будет так, — ответил Добрушин. Подойдя к Саньке поближе, он принялся наставлять мальчугана. — Не вздумай ребячиться, следи за каждым своим шагом, оглядывайся по сторонам. Осторожно действуй, понял?
— Понял, товарищ командир! — ответил Санька, глядя на Добрушина с великим уважением.
На вид Саньке было лет одиннадцать-двенадцать, но он словно повзрослел сейчас на глазах у бойцов, как-то подобрался, посерьезнел. Он быстро пошел по тропинке дальше; на ходу обернулся и крикнул:
— Я скоро, дяденьки!
Третьи сутки взвод Ержана шел на восток. Двигались очень медленно, преимущественно по ночам, а с рассветом прятались в лесах. Вчера с утра им пришлось долго отсиживаться в редком лесочке: впереди скопились большие силы немцев. Солдаты, под прикрытием еловых ветвей, не шелохнувшись, лежали до самого вечера; они переворачивались с боку на бок, разминались, стараясь согреться. Короткий день тянулся бесконечно долго.
Напряженное ожидание, сознание близкой опасности повергло солдат в уныние.
Ночью взвод двинулся дальше. Ержан стойко переносил все тяготы переходов, упорно и твердо ведя вперед изможденных, голодных солдат.
Сегодня он остановил взвод в глухой чащобе. Когда измученные солдаты повалились на снег, Ержан понял, что нужно принимать решение. До сегодняшнего дня он боялся рисковать и избегал деревень. Теперь ему стало ясно, что одной осторожности мало. Так можно уморить людей. Ержан отобрал трех солдат — Добрушина, Бондаренко и Борибая — и приказал им любой ценой добыть продовольствие.
Добрушин обладал достаточно изворотливым умом, чтобы позаботиться о себе. С тех пор, как попали в окружение, Ержан изменился, и это Добрушин видел. Простодушие, отзывчивость исчезли в лейтенанте, и все труднее с ним было ладить. К тому же командир взвода начал поглядывать на Добрушина недоверчиво. Ох, этот подозрительный взгляд! Максим Добрушин безошибочно читал в глазах Ержана: «Да, теперь я вижу, что ты продувная бестия!»
Ержан никогда бы не послал его одного с таким важным поручением. И это Добрушин тоже понимал.