Вениамин Петрович сознавал, какая ответственность легла на его плечи. Слушая доклады комбатов, он нервничал, горячился, переспрашивал, требуя ясности и точности в ответах, отдавал приказы. Как ни старался сдерживать себя, в его голосе нет-нет да и прорывалось ликование. В голосе командиров батальонов ему чудились нотки зависти и подобострастия. Да и штабные офицеры, казалось, теперь относились к нему иначе, заискивали.

Итак, новые заботы, новые обязанности. Он даже не нашел времени позвонить в санбат и справиться о здоровье Егорова. И только когда вернулся Стрелков, Купцианов спросил все с тем же скорбным лицом:

— Как наш Максим Федотович? Надеюсь, рана не опасна...

— Вышел из строя надолго. Осколок раздробил бедро. Придется отправить в тыл, — подавленно ответил Стрелков. — Как тут?

— На участке спокойно.

— Хорошо. Напишу-ка письмо жене подполковника, — сказал Стрелков.

— Я тоже поставлю свою подпись, — крикнул Купцианов вслед уходящему комиссару.

Адъютант командира полка все еще не возвращался из санбата. Поэтому Купцианову пришлось взять в сопровождающие одного из своих помощников: он отправился на передовую. Гнедой неторопливо рысил, пытался укусить Купцианова за колено. Небо с утра так и не прояснилось. В полдень стал посвистывать ветер, завихрилась поземка.

У смутно белеющей скирды закопошились фигурки солдат. Купцианов подъехал к ним. Солдаты, разворошив стог, делали в нем углубления, чтобы укрыться от непогоды. Сквозь косо летящий снег командир полка рассмотрел коренастого казаха, с аппетитом грызущего мерзлый хлеб. Осаживая коня, Купцианов строго спросил:

— Что за люди?

Казах, увидев конного командира, сунул хлеб в карман, неловко поднялся.

— Взвод Фильчагина.

— Как твоя фамилия?

— Кошкарбаев, товарищ командир.

— Куда направляетесь?

— О том ведают начальники...

Хрупкий белокурый юноша, выбежав из-за стога, отрапортовал:

— Командир взвода лейтенант Фильчагин. Направляемся в ваше распоряжение.

— Как вы сказали?

— Был приказ идти в распоряжение начальника штаба, — недоумевая, проговорил Фильчагин.

— Перед вами новый командир полка, — подсказал стоявший рядом с Купциановым сопровождающий его помощник. — Подполковник ранен.

Фильчагин с любопытством посмотрел на Купцианова.

Заслышав слова «командир полка», неуклюжие в теплой одежде солдаты виновато начали подниматься.

Купцианов насупился, нервно ударил себя хлыстом по ярко начищенному сапогу:

— Что за отдых? Кто разрешил?

— Уж очень ноги натружены. Сделали небольшой привал, — переминаясь, ответил Фильчагин. — Да еще эта скирда на пути, будь она неладна... Так и манит погреться.

— Не в гости едем. Куда спешить? — пробормотал Кошкарбаев.

— Безобразие! Приказа не выполняете? А ну, живо! — крикнул Купцианов.

Солдаты не спеша вылезли из разворошенной скирды, медленно вышли строиться. Иные из них замешкались, возясь с вещевыми мешками.

— Поторопитесь, лейтенант! — сердито подгонял Купцианов, дергая повод и выпрямляясь в седле.

— Ну, ну, поживей, — засуетился Фильчагин. — Что собираетесь, как бабы на базар!

Обветренные, почерневшие от стужи солдаты медленно двинулись по снежной целине. Ветер дул им в спину и загибал полы шинелей к ногам, как хвосты лошадей.

Купцианов вздохнул, глядя вслед тяжело шагавшим по снегу солдатам, согнувшимся под тяжестью оружия и боеприпасов. Эти люди уже несколько месяцев непрерывно отступали, но не потеряли стойкости и мужества.

Трогая коня, Купцианов вспомнил, что командиром седьмой роты был назначен Уали Молдабаев. Он решил было окликнуть Фильчагина, спросить у него, куда же девался Уали, но раздумал — можно узнать обо всем от Конысбаева. Проехав низину, всадники спешились и пошли пешком, поручив лошадей коноводам. Судя по обилию телефонных проводов, где-то поблизости расположился штаб батальона. Впереди расстилалась поляна, на противоположной ее стороне находились наши окопы. Там время от времени разрывались снаряды. Красный маслянистый свет пробивался даже сквозь густо падающий снег.

Купцианов и сопровождающие его люди, надев белые маскировочные халаты, шли смело, не хоронясь.

Безрадостные мысли нахлынули на нового командира. Полк понес очень серьезные потери. Когда генерал Парфенов по радио подтвердил слова комиссара Стрелкова о назначении его на новую должность, Купцианов почувствовал себя так, словно ему доверена чуть ли не вся армия. По сейчас, разобравшись во всем, он видел, что командовать ему предстоит жалкими остатками полка. Два обескровленных батальона — вот и все, что составляло теперь полк. Чего он достигнет с ними, какой совершит подвиг? Одному богу известно, надолго ли сохранят боеспособность измученные, усталые солдаты. Не переоценил ли свои силы Вениамин Петрович. Размышляя о собственном успехе, он вдруг увидел, что по служебной лестнице, которая открылась перед ним, легче скатиться вниз, чем подняться вверх.

А натиск фашистов не слабел: все сильнее разрывы мин и стук немецких пулеметов. Как заставить уцелевших солдат выстоять под этим натиском? Да и сколько придется стоять: день, два, месяц? Раньше Купцианова заслонял Егоров; чуть что, и в ответе был Егоров. А теперь он сам отвечал за полк.

Даже после того, как Мурат Арыстанов со своим батальоном попал в окружение, Вениамин Петрович надеялся, что полк все же выйдет из беды. Он был страшно сердит на Арыстанова: потеря батальона на одну треть ослабила полк.

Если бы сейчас Арыстанов появился с кучкой своих измотанных бойцов, Купцианов приказал бы ему с уничтожающим сарказмом: «Идите, капитан, и принимайте взвод, большего я не могу вам доверить».

Купцианов нашел в штабе командира батальона капитана Конысбаева. Это был толстяк среднего роста, крепкий, как корневище дуба. Плоская голова с залысинами на висках прочно сидела на короткой шее. Лицо в морщинах, на высокий лоб надвинулась шапка черных волос. Из-под густых бровей насмешливо блестят острые темные глаза.

Своей короткопалой шершавой ручищей Конысбаев сильно сжал длинные белые пальцы Вениамина Петровича.

— Каким образом вы потеряли Молдабаева? — нахмурившись, спросил Купцианов.

— Вы, конечно, видели в Казахстане верблюдов. Как бы далеко верблюда ни угнали в степь, он все равно отыщет свой аул, — отвлеченно ответил комбат.

— При чем здесь верблюд? — возмутился Купцианов.

— Я хочу сказать, что умный человек никогда не потеряется.

— А я хочу точно знать, что случилось с Уали.

— Он струсил, бежал с передовой, бросил свою роту.

— Как это бежал? Он храбрый офицер.

— Остатки роты собрали. О храбрости Уали Молдабаева я ничего не знаю.

— Может, он погиб?

— Это мне неизвестно.

Телефонист передал, что Купцианова срочно вызывает генерал...

У деревни Соколово немцы рассекли дивизию Парфенова на две части. Перед генералом встала задача объединить разрозненные подразделения. Несмотря на катастрофическое положение, генерал остался спокойным: как всегда был тщательно одет, выбрит, концы усов подстрижены.

Он знал, как много значит для бойцов в труднейшие минуты боя видеть твердость и самообладание старшего командира. Где-то в глубине души у Парфенова теплилась надежда, что Арыстанов выйдет из окружения и соединится с дивизией. Последние бои и прорыв фронта противником измучили генерала. Но за время отступления он изучил тактику немцев — их клинья и клещи. Вражескими войсками командовали опытные генералы. Следуя по пятам за отходившими советскими частями, они стремились подорвать стойкость наших солдат, вызвать панику ложными маневрами. Парфенов сам допрашивал пленных, читал захваченные документы, стараясь разгадать намерения противника. Он долго думал, что предпринять, и наконец пришел к решению.

Генерал собрался создать в полку Егорова две ударные группы. Для этого он вызвал Купцианова, заменившего раненого Егорова.