— Много ли их было, супостатов?

— Душ двести.

Ерофей Максимович, подняв широкую ладонь, остановил Ержана:

— Обожди чуток, помозгуем, как дальше быть. По правую сторону, примерно в десяти километрах, проходит большак, ведет на Волоколамск. Впереди — километров на десять — открытая местность. По дороге повстречаем две деревушки. Ближняя, примерно в двадцать дворов, будет Васильево, а дальняя, что побольше, та Татьянино. Конечно, я не знаю, кто может повстречаться на этом пути... А если левой стороной податься мимо деревни Николаевской? Та сторона лесистая, там меньше риска, но путь будет дальним. А уже на носу рассвет. Если пойти прямо, — до утра в аккурат достигнем леса. Вот это все и решай своим умом, командир... Да помни поговорку: «Тише едешь — дальше будешь».

Ержан достал компас, сверился по карте, принял решение:

— Твоя поговорка неприемлема для войны... Пойдем короткой дорогой, напрямик. Отец учил меня: раздвоится дорога — иди по широкой.

— На войне, как нигде, предосторожность не мешает, — недовольно пробормотал Ерофей Максимович.

— Ты прав. Осторожность нужно соблюдать всегда... Земцов, Ахметулин, Бондаренко, подойдите сюда... — и когда солдаты подошли, наказал: — Вы пойдете в двухстах метрах впереди, в боевом охранении. Ерофей Максимович, идите с ними.

— Приказ командира — закон для бойца, — сказал старик, лихо приложив руку к шапке, и снова потянулся за кисетом.

— Только шагайте быстро! — приказал Ержан.

Ему не хотелось обходить село Татьянино после того, как они тихо и бесшумно сумели пройти спящее Васильево. Боевому охранению он приказал идти по тропинке, проходящей за деревней. Крестьянские избушки в ночной темноте напоминали отдыхающих верблюдов расположившегося на стоянке издалека бредущего каравана. Сонная тишина села заставила позабыть опасность, звала к теплой постели, к блаженному покою.

Гавкнула лесникова Лайка. Внезапно из-за сарая раздался пронзительный окрик:

— Хальт!

— Вот тебе и на, — выругался Ерофей Максимович и взвел оба курка двустволки.

Усталый батальон безостановочно двигался к горизонту, затянутому траурной каймой дымных пожаров.

Мурат, после того как разминулся со взводом Ержана, всячески избегая боя, не мог пройти невидимым среди немецких частей. Три раза ему приходилось вступать в стычку с большими группами противника. Положение батальона было отчаянное. Измученные бойцы, подавленные постоянной угрозой опасности, едва волочили ноги, а им еще приходилось нести раненых товарищей.

Батальон Арыстанова повстречался с немецкой колонной, идущей по шоссе, которое ему надо было пересечь. Мурат решил по узкой тропинке перебежать шоссе на виду у подходивших немцев и скрыться в лесу. Вначале немцы не обратили внимания на батальон, но потом послали в разведку двоих солдат. Мурат, вышедший на шоссе, скомандовал прибавить шаг, приказав не трогать разведчиков. Немцы, подойдя ближе, рассмотрев русских вблизи, бросились бежать к своим. Если бы разведчиков пристрелили, немцы бы с ходу начали преследовать, а пока два солдата вернулись к своей колонне, топтавшейся на месте, и дали объяснение офицерам, Мурат пересек опасное шоссе и выиграл порядочное расстояние.

Немецкая колонна быстро перестроилась в боевой порядок. По снегу, сверкавшему как серебро, словно муравьи, расползлись черные точки. Отсвечивая на солнце, ослепительно блестело оружие.

— Сзади немцы! — доложил солдат из группы прикрытия.

— Бегом к лесу! — скомандовал Арыстанов.

Солдаты кинулись к видневшемуся впереди бору. Бежали мимо железных мачт электропередачи с оборванными медными проводами, жалобно позванивающими друг о друга.

Мурат дождался конца колонны и подозвал политрука Кускова. Оба лежали последними, на ходу перекидываясь словами.

— Как только наш батальон войдет в лес, возьми второй взвод и останься на опушке в засаде. Задержи врага, дай нам возможность оторваться... Но не упускай нас из виду, не забывай печального опыта.

Батальон приближался к лесу. Растянувшаяся было колонна подобралась, укоротилась, раздалась в ширину. Бойцы рассыпались и бежали, бороздя ногами сухой рыхлый снег. Подводы, наполненные ранеными, и две сорокапятимиллиметровые пушки понемногу стали отставать. Ездовые сколько ни стегали лошадей, ничего не помогало: колеса глубоко проваливались в снег, усталые лошади еле тащились, с трудом преодолевая волнистые сугробы, преграждавшие им путь.

— Быстро! Погоняйте быстрее! — кричал бегущий за подводами Мурат.

На передней телеге, свесив похожие на пеньки ноги, обутые в валенки, восседал боец. Лица его не было видно. Огромная не по росту шапка закрывала глаза, нос и рот.

— Погоняй быстрее! — заорал Мурат, подбегая сзади.

— Выдохлась животина, — пробормотал напуганный возница, с трудом поворачиваясь к офицеру всем телом, завернутым в невероятно широкий тулуп.

— Слезай с телеги! — закричал на солдата Мурат.

Сзади, чертыхаясь, бежал старшина.

Лошади, круто поводя боками, остановились. Мурат, схватив поводья и прут, несколько раз сильно хлестнул бесчувственных лошадей. Кони уперлись задними ногами, вырвали из сугроба телегу, неуклюжий возница свалился в снег.

Отдуваясь, путаясь в длинных полах тулупа, солдат едва догнал Мурата.

— Напялил на себя черт знает сколько одежды, стал неповоротлив, как баба. Имя-то твое как? — спросил Мурат.

— Койшибаем зовут меня, — ответил возница, поспешно забирая поводья.

— Ну, если Койшибай, то погоняй! — срифмовал Мурат, убегая вперед.

Фашисты, идущие по следам советских солдат, открыли огонь. Расстояние между ними сокращалось. Головная часть батальона достигла леса. Мурат остановился пораженный. За деревьями белела широкая поляна, за ней синел бор, а может быть, тоже редкий перелесок. Левее проглядывали крыши деревенских изб. Из двух-трех труб вырывался бесцветный мирный дымок.

На востоке глухо и беспрестанно перекатывался гул артиллерийской канонады. Чуткое ухо Мурата улавливало длинные очереди русских «максимов». На расстоянии пушечного выстрела находилась наша армия! Наши люди, по которым за пять дней окружения истосковались, как будто пять лет провели на необитаемом острове. «Мы здесь! Мы живы!» — хотелось крикнуть Мурату. К горлу подкатывались слезы.

Чувствовалась близость передовой. По расчетам Мурата, батальон должен был в следующую ночь перейти линию фронта.

Невдалеке грохнул выстрел. Мурат, бывший артиллерист, по звуку определил, что стреляла 122-миллиметровая пушка. Через несколько минут снова раздался выстрел. Пушка противника! Сердце Мурата бешено заколотилось. Впереди враг. Нужно прийти к какому-то решению. Судьба батальона зависит от этого решения. «Атака! Только вперед! Иного выхода нет!»

Мурат быстро обошел остановившиеся в нерешительности роты, скомандовал:

— Вперед!

Не прошли и полкилометра, как за клубами синего дыма показались тяжелые пушки, стоявшие на огневой позиции. Пушки даже не были замаскированы. Увлеченные стрельбой, немецкие артиллеристы не заметили советских бойцов, пробиравшихся к ним в туманной дымке между деревьями.

Грузный белобрысый немец, подносчик снарядов у крайней пушки, оглянувшись, застыл, разинув рот. Из рук его выпал снаряд. Завизжав, как животное, фашист бросился бежать. Заряжающий обернулся и ахнул. Паника охватила прислугу батареи. Красивый стройный офицер с биноклем в руках стоял на зарядном ящике. Отдавая команду, он тоже оглянулся.

— Хальт! Хальт! Цурюк! — заорал он, быстро собрал солдат, пытаясь приготовить их к бою, но опоздал. Пока артиллеристы вразнобой сделали несколько автоматных выстрелов, батальон Мурата с криком «ура!» смял их и завладел батареей.

— Живо снимите замки с пушек!.. И снова вперед! — подал команду Арыстанов.

Бойцы схватились за горячие замки. Командир быстро построил уцелевших в стычке немцев, поднявших руки, отобрал у офицера флягу, потряс ею над ухом. В морозном воздухе запахло французским коньяком.