На чистом снегу вразброс чернели бугорками фигуры вражеских солдат. Эти темные пятна время от времени вспыхивали золотистыми огоньками выстрелов. Немцы перебегали с места на место.

И вот они опять поднялись в рост и бросились вперед. Ержан крикнул, что было сил:

— Огонь!

Плотно прижимая приклад автомата к плечу и старательно прицеливаясь, Ержан сеял смерть. Важно было нащупать плотный ряд во вражеской цепи и стрелять короткими очередями, посылая по пять-шесть пуль.

Эта атака противника оказалась последней. Наша передняя цепь успела достигнуть леса. Через несколько минут Ержан со своим взводом нырнул в чащу. Немцы боялись леса больше, чем болотных топей. Не решаясь подойти даже к опушке, фашисты повернули назад.

Теперь Ержану было ясно, что взвод совершенно оторван от батальона, трудно было даже определить, в каком направлении он находится. Это была горькая истина.

Горстке бойцов предстояло собственными силами выходить из окружения.

Ержан собрал солдат. Не оказалось двух бойцов — Картбая и Кожека. По его приказу Картбай и Кожек ввязались в перестрелку, отвлекая на себя внимание. Где они? Что с ними? Убиты? Ранены? Попали в руки врага? Никто не знал. Бойцы говорят, что слышали стрельбу со стороны деревни, а что произошло дальше — неизвестно.

Пересчитывая своих солдат, Ержан обратил внимание на бойца, державшегося позади всех; и в фигуре его, и в том, как он стоял, было что-то особенно знакомое, что отличало его от других. Ержан подошел ближе и остолбенел: Раушан!

Сникшая от усталости, она молча глядела себе под ноги.

Ошеломленный неожиданной встречей Ержан встревожился:

— Ты каким образом здесь? Вот не ждал, Смотри, трудно тебе будет с нами!

В его голосе Раушан уловила не только заботливость, но и скрытую досаду: он боялся, что она будет им в тягость.

— Мне все равно. Везде нелегко, — ответила она коротко, с огорчением. — Вы не думайте. Я пригожусь на что-нибудь. Обузой не буду.

Ержан понял, что его слова сильно задели девушку, но он промолчал. Все его мысли сейчас заняты судьбой взвода. Ответственность за людей неизмеримо возросла: необходимо прийти к твердому решению и немедленно приступить к осуществлению его. Он дал бойцам отдых на десять-пятнадцать минут.

Снова повалил прекратившийся было к вечеру снег, поднялся ветер, завьюжило. Деревня, только что покинутая ими, совершенно пропала из глаз. Исчезли лес, дорога, слились границы земли и неба, в воздухе висела сплошная белесая пелена. Покрепчавший к ночи мороз пробирал до костей. Лицо кололи сухие снежные иглы.

Взвод, выйдя из леса, двинулся к западу. Ни зги не видно в темноте и вьюге. Ержан определял направление по компасу.

Солдаты, уставшие от боев и переходов, шли тяжело и бездумно: кажется, они забыли, что находятся в кольце врага и неосторожный шаг может их погубить.

Ержан так пристально вглядывался в мутную летучую пелену, что у него заломило глаза. В монотонном завывающем стоне метелицы он старался уловить иные звуки и всем телом своим чувствовал жгучее дыхание опасности. Горько удивлялся Ержан былой своей беззаботности: да, он был беспечен, даже когда батальон попал в окружение. А теперь его будто вынули из теплых пеленок и голого поставили на резком ветру.

Внезапно где-то справа зафыркала автомашина. Ержан понял, что слишком сильно отклонился влево. «Бояться я начинаю, что ли?» уколола мысль. Его сердце не дрогнуло под ураганным огнем, когда смерть ежесекундно была готова вонзить в него свое жало. Откуда же теперь эта подозрительность, настороженность, эта пугливость? Он разозлился на себя, стряхнув неприятное ощущение, — по телу будто мурашки бегали, — собрал все свое мужество. Невидимая в метели машина покряхтела, потом загудела ровно, и шум мотора стал удаляться. Впереди показались дома какой-то деревни. А справа, в двух километрах — лес, вот бы туда...

Взмахом руки подав знак идущим позади солдатам, Ержан пошел быстрее.

Проходя мимо деревни, они услышали треск мотоцикла. Вначале он долго стрелял, кашлял, а потом надрывно затарахтел и понесся, как предположил Ержан, по дороге на восток.

И Ержан, и бойцы не надеялись, что батальон дожидается их в лесу. В округе много лесов больших и малых, и вьюжной непроглядной ночью трудно отыскать следы даже сотен людей. И все-таки, входя в заснеженный сосново-березовый лес, каждый думал: «Кто знает, может, здесь наши».

Это была хрупкая надежда. После получасовой ходьбы Земцов, идущий впереди, подражая воробьиному чириканью, подал сигнал остановиться. Взвод рассыпал строй, бойцы присели отдохнуть прямо на снег.

К Ержану подошел Борибай:

— Недалеко отсюда поляна. Ее пересекает дорога. Там валяется убитый немецкий мотоциклист.

— Где Земцов? — спросил Ержан.

— Они ушли в глубь леса осмотреть местность.

Ержан с Борибаем и Зелениным пошли посмотреть мотоциклиста. У обочины узкой лесной дороги, скрючившись, лежал на снегу немецкий солдат. Мотоцикл валялся поодаль. Зеленин наклонился, всмотрелся в лицо убитого, пощупал его руки:

— Еще не застыл. Видно, недавно подстрелили.

Зеленин снял автомат и планшет с убитого. Пройдя с полкилометра по лесной дороге, натолкнулись еще на одного мертвого мотоциклиста. Это неспроста. Каждый высказывал свое предположение.

— Видать, наши его прикончили, — заключил Борибай. — Нашего батальона люди.

— Почему же они не сняли планшетки и оружие? — возразил Ержан.

— Может, партизаны?

— А что, партизаны не нуждаются в оружии?

Так и не поняв, чьих рук это дело, Ержан с бойцами вернулся к взводу. Блуждали до утра по окрестным лесам и перелескам, перебираясь через овраги, обходя деревни. Следов батальона нигде не было видно. Солдаты до предела вымотались и изголодались. Ержан знал, что боеприпасов осталось мало. Теперь их надо особенно беречь.

Чтобы дать людям отдохнуть, обдумать и принять новое решение, Ержан на рассвете сделал привал в густом лесу. Погода еще не прояснилась, снегу за ночь навалило много.

Расстелив сосновые ветки вокруг нежаркого костра, солдаты тут же мертвецки уснули. Ержан отправил Зеленина в разведку, а сам прикорнул на часок. Проснулся он скоро, неизвестно чем встревоженный. Ломило все тело, трудно было пошевельнуться, так бы и лежал неподвижно у огня, согревшего бок. В последние дни Ержан относился к себе все суровее и беспощаднее. И сейчас, чувствуя, что физическая лень и немощь разлились по всему телу, он заставил себя немедленно вскочить. Под ложечкой сосало: «Ладно, — сказал он себе, — потерпишь, не умрешь. Солдаты тоже не ели».

Размяв затекшие ноги, он отправился проверять стоявших в дозоре бойцов, потом вернулся к костру. Бондаренко, поддерживая огонь, следил за тем, чтобы не загорелась одежда спящих товарищей. Ержан велел ему лечь, а сам решил посидеть у костра. Не успел Бондаренко вытянуться, как тут же захрапел.

Ержан подбросил веток в слабеющий костер, но сырые ветки не загорались, дымились. Ержан до тех пор помахивал полой шинели, пока не раздул огонь и не наглотался едкого дыма.

Багрово-желтое пламя с треском рвалось вверх, метало искры и горячим своим дыханием опаляло лицо Ержана. Взгляд его задержался на спящей Раушан. Она лежала у огня, подложив под голову санитарную сумку. На ее обожженном морозом бронзовом лице играли отсветы пламени. Ержан невольно загляделся на девушку. Скулы ее обозначились резче, щеки чуть опали, похудели. То ли от усталости, то ли от потрясений под глазницами легла хмурая тень. И эта тень придавала ее лицу печальное, страдальческое выражение. Ушанка скатилась с головы на снег: «Раушан так и спала с непокрытой головой. Еще застудит голову!» Ержан поднял ушанку, стряхнул с нее снег и, подержав над огнем, надел теплую шапку на голову Раушан. Не смея отойти от девушки, он долгое время смотрел ей в лицо и вдруг почувствовал, что какая-то неодолимая сила подталкивает его к Раушан. Тогда он быстро встал и пошел прочь.

В Ержане, незаметно для него самого, совершилась перемена. В него вселился какой-то неумолимый, придирчивый судья, который зорко следил за каждым его движением, мыслью, поступком и направлял его по новому, тяжелому и прямому пути. Если Ержан начинал своевольничать — забирал в свои руки. Сейчас, возле Раушан, душа его начинала оттаивать, и этот новый повелитель и судья поднял Ержана на ноги и заставил отойти от девушки.