Как-то раз, в разгар дяди Мишиных злоключений с имением, дядя Миша неожиданно женился и приехал к нам с женой. Ее звали Тиной, она была совсем юная и наивная до глупости. У нее были роскошные туалеты и белье из сплошных кружев. Увидев однажды, как мама штопает чулки, тетя Тина спросила с удивлением: "Вы носите штопаные чулки?" Все умилялись, глядя, с каким упоением тетя Тина играет со мной в куклы, как горько она плачет, когда ей случается проиграть мне партию в поддавки! Только папа как-то сказал о Тине с жалостью:
- Это же бедняжка блаженненькая... Цыплячьи мозги...
Брак оказался несчастным. Отец Тины, румынский еврей, темный делец, втянул дядю Мишу в какие-то биржевые дела, облапошил и окончательно разорил его, а сам скрылся неизвестно куда. Единственный брат Тины, Жан, красавец, прожигатель жизни, оставшись без гроша, поступил парикмахером в самую шикарную петербургскую дамскую парикмахерскую "Делькруа"...
Миша не приезжал к нам года два. И вот - сегодня...
А сегодня дядя Миша не совсем такой, как всегда! Сквозь привычное веселье, сквозь искреннюю радость видеть всех близких в дяде Мише чувствуется усталость, глаза его смотрят порой горько. Он бурно обнимает маму, подбрасывает меня в воздух, прижимается щекой к руке Ивана Константиновича... Но он не совсем веселый, хотя все кругом смеются и смотрят на него с восхищением.
Но вот уже накрыт стол - роскошно! На нем - все, что Тамара готовила для своих "знатных" гостей: красивая новая посуда и хрусталь, цветы в большой вазе посреди стола и цветы у каждого прибора, вино, множество заманчивых яств.
- Прошу за стол! - весело приглашает Тамара. Она уже забыла свои недавние разочарования и с удовольствием исполняет обязанности хозяйки дома.
В эту минуту появляется новый гость - папа. Он приезжал на часок домой - перекусить и отдохнуть; у него сегодня очень трудная больная, от которой он не отходит с самого утра и к которой сейчас вернется опять. Дома ему сказали, что приехал Миша и что мы все у доктора Рогова, - он и приехал сюда.
Папа и дядя Миша здороваются, обнимаются. Но, как всегда, ясно чувствуется, что между ними стоит что-то, какой-то барьер, что ли...
- Приехал, баловень? - спрашивает папа без всякой злобы, шутливо.
- Приехал, да, - отвечает дядя Миша. - А ты, как всегда, в ярме?
- Да, как всегда. Через полчаса уйду - у меня тяжелая больная.
- И не надоело тебе? - посмеивается дядя Миша.
- Никогда не надоест, - серьезно отвечает папа.
Все сидят за столом. Иван Константинович разливает в бокалы вино. Затем он встает и торжественно говорит самым низким голосом, каким может:
- Н-н-ну-с, друзья мои!.. Сегодня у меня - дорогой гость: сын Семена Михайловича, моего друга и товарища... по Военно-медицинской академии и по турецкой войне... Михаил Семенович - вот он! Попросту скажем - Миша, Мишенька... На коленях у меня сиживал. Сиживал, как же... Ну, в общем, черт побери мои калоши с сапогами, - твое здоровье, Мишенька! - протягивает он к нему бокал.
- Ах, Иван Константинович, Иван Константинович! - укоряет его мама. Мишеньку вы на одно колено сажали - это вы помните! А кто на другом колене сидел, про это вы забыли?
- Не забыл, дорогая, - как же я это забуду? На другом колене у меня сидела девочка Леночка - ныне ее Еленой Семеновной зовут! - жена моего младшего друга, Якова Яновского! Ваше здоровье, дорогая! И твое, Яков Ефимович!
- А помните, Иван Константинович, - говорит вдруг дядя Миша, - как я прибежал к вам, когда мою сестру Леночку обидели в гимназии? Какая-то девчонка бросила ей на голову грязную тряпку, которою стирают мел с классной доски. Ну, Леночка у нас всегда была "чистоплотка": прибежала домой, плачет горько. А я - сам гимназист, что я могу? Ну, я, конечно, - к Ивану Константиновичу. Помните, дядя Ваня?
- Конечно, помню! Врывается, понимаете, ко мне Миша, сам не свой, весь трясется, глаза мечут молнии! Сестру его обидели в гимназии! Так чтоб я сию минуту отправился в гимназию и чуть ли не на дуэль начальницу вызвал!
- А вы - не вызвали? - спрашиваю я.
- Ну что ты, опомнись! Как же я женщину на дуэль вызову!
- И что же было дальше? - спрашиваем мы в три голоса: Леня, Тамара и я.
- А дальше, - продолжает, смеясь, дядя Миша, - я полетел стрелой прямо в женскую гимназию. "Где госпожа начальница?" Привели меня к ней - служитель гимназический оказался бывший денщик моего отца. Я говорю: "У вас одна девчонка оскорбила мою сестру! Вы должны эту девчонку наказать!" Ну, начальница меня расспросила. "Виновную я, говорит, накажу, но неприлично сыну такого отца говорить слово "девчонка"!..
Все смеются. И вдруг папа мой говорит совершенно серьезно:
- Очень характерный для тебя случай, Миша! Намерение у тебя было самое благородное: заступиться за сестру. Но сперва ты хотел осуществить его при помощи Ивана Константиновича, а потом выехал все-таки на авторитете своего отца: служитель, бывший денщик, проводил своего бывшего барчука к начальнице - другого бы не проводил! - а начальница не выставила тебя вон тоже, вероятно, только потому, что ты был сын своего отца, которого она знала и уважала... Ну да, впрочем, бросим это! Скажи нам лучше, что у тебя? Как твои дела?
- Нет-нет! - пугается вдруг мама горестного выражения, мелькнувшего в глазах дяди Миши. - Сегодня о делах не будем! О делах - завтра...
Дядя Миша обнимает маму, целует ее руку.
-- Дорогая моя Леночка... - говорит он с печалью. - Не будет этого завтрашнего разговора. Не будет. Я сейчас еду на вокзал. Скоро поезд...
- Но почему ты сразу не сказал мне, что ты сегодня же уезжаешь?
- Деточка... Ведь я испортил бы этот вечер и себе и всем нам! Подумай, такой чудесный вечер... Будет ли у меня еще когда-нибудь такой вечер?..
- А как же твои вещи? Ведь они остались у нас...
- Леночка! Мы так давно не видались, ты мне так обрадовалась - даже не заметила, что я без вещей! И в первый раз в жизни я не привез подарков ни тебе, ни Сашеньке...
Дядя Миша обнимает и меня. Потом обращается к папе:
- А про мои дела, Яков, я сейчас скажу... хотя похвастать и нечем. Ну, коротко: имения нет, его продали с молотка - за долги... Семьи тоже нет: жена моя, Тина ушла от меня и дочку нашу - тоже Сашеньку - увезла с собой... Работать я не умею - ты всегда говорил мне это, и теперь я иногда начинаю думать, что, пожалуй, ты был прав...
- Миша! - говорит папа, кладя ему руки на плечи. - Если тебе нужны деньги... Ты ведь знаешь... Я всегда...
- И я! И я! - говорит Иван Константинович, который словно даже осунулся и похудел за эти полчаса.
- Спасибо, милые, не надо, - твердо отвечает дядя Миша. - Я еду в один городок... ну, пока без названия... на русско-азиатской границе. Там я получу ма-а-аленькое место: податного инспектора. Если приживусь, если вработаюсь, напишу вам. Это будет не скоро... И - не легко, сами понимаете... Ну как, Яков? Ты доволен? Ты понимаешь, что баловень берется за работу?
- Очень хорошо! - говорит папа, обнимая дядю Мишу. - Очень хорошо, Миша... Потому что баловням приходит, вероятно, конец. Ты хочешь работать? Отлично!
- Ну, дорогие мои! - обращается к нам дядя Миша. - Давайте прощаться.
- Нет! - требует Иван Константинович. - Сперва присядем перед дорогой.
Мы садимся. Шарафутдинов неловко мнется - нельзя ему сидеть при Иване Константиновиче! - и только после твердого приказания он садится за дверью соседней комнаты.
- Вот и посидели перед дорогой! - встает дядя Миша. - Вы что это? На вокзал со мной? Провожать меня? Ни-ни-ни!
Еще минута-другая - дядя Миша, обняв и расцеловав нас всех, уходит вместе с папой. В дверях он оборачивается к нам:
- Прощайте, родные мои! А может быть, до свидания?
И убегает.
Иван Константинович опускается на диван. Мама плачет рядом с ним.
- Баловень... - бормочет Иван Константинович. - Именно, что баловень... Загубило его это баловство...