В начале этой тирады Себастиан остановился. Затем попятился. И, вздрагивая, как от удара, продолжал пятиться с каждым новым словом Курца. Его налитое кровью лицо приобрело нормальный цвет, а после и вообще побледнело.

Упёршись спиной в ствол дерева, под которым недавно сидел, Себастиан перешёл в наступление:

— А чем помог ей ты, недоносок? Из-за твоего хозяина убили её опекуншу, из-за него за ней теперь будут охотиться все надзиратели Наутики.

— Но оставлять её в посёлке- это свинство! Там она была обречена! — уверенно заявил Курц. Повернулся к Тимуру, пристыжено потупил взгляд. Произнёс: — А Ксандер хотел дать ей шанс выжить. Если бы ты, Игрок, не вмешался, это сделал бы я.

— Герой какой нашёлся, — мрачно вставил Себастиан.

— … А то, что произошло с бабушкой, не должно было случиться, — скорбным тоном продолжил Курц. — Это моя вина, что я не успел предотвратить её смерть. Никто не должен был пострадать. Ни надзиратель, ни солдаты.

Взгляд Тимура упал на засохшую кровь на клинке Курца.

— Ничего ж себе, никто не пострадал.

— Я сорвался. Когда увидел, что они убили бабушку, сорвался. Я виноват, я не смог сдержаться. Я был слишком нерасторопен. — Ладонь Курца легла на живот. — И я должен был поплатиться. Как за медлительность, так и за несдержанность.

Тимур содрогнулся, вспомнив короткую схватку. Вспомнил стоявшие там крики, искаженные страхом и ненавистью лица, запах крови, корчащиеся на земле тела с ужасными ранами. Вспомнил, как тихо стало после того, как сапог Эрика опустился на голову верещавшей от ужаса старушки. Последнее, что она видела, — это то, как готовились убивать её смысл жизни. Она так и ушла с этой мыслью…

Захотелось придушить Курца. Потому, что под рукой не оказалось «заботливого» Ксандера…

Отцепив от себя Диану, Тимур поднялся. Сдавленным голосом просил:

— А зачем вообще было нужно это представление? Вот померла куча народу, вот я стал врагом Эзекиля, и что дальше?

Глядя куда-то в область стоп Тимура, Курц заявил:

— А дальше ты должен попытаться убить Эзекиля.

Себастиан расхохотался. Раскатисто, от души. Он даже выронил меч, согнулся пополам и прижал к животу руки.

— Замечательно, — с кислой миной, сказал Тимур. Повернулся, пошёл к реке. Остановившись ровно посередине между Курцем и гогочущим Себастианом, сказал: — Я пока пойду поблюю. И, если вы двое прирежете друг друга пока меня не будет, огорчусь я не слишком сильно. Честно.

Впрочем, отходить далеко он не стал- чего доброго Курц с Себастианом воспримут эти слова как руководство к действию и действительно попытаются разобраться с друг другом.

Тимур зашел за порубленный им вчера кустарник, подошел к воде, опустился на корточки. Взглянул на своё отражение- в серой проточной воде оно колебалось, кривлялось. Словно специально пыталось не позволить ему как следует рассмотреть себя. А жаль. Возможно, взглянув на себя, понять свои истинные чувства было бы намного легче.

Сзади незаметно подошёл Курц. Точнее подкрался, но в последний момент, чтобы привлечь внимание, нарочно задел ветку куста. Его меч был при нём, лежал у него на плече. Лицо Курца несколько ожило, но всё равно оставалось очень бледным. На серых штанах в районе паха красовалось огромное темное пятно, ладони и рукава куртки также были покрыты засохшая кровь.

Тимур зачерпнул ледяной воды, смочил лицо. Курц воткнул меч в землю, сел рядом на корточки, засунул руки в реку. Некоторое никто не решался проронить ни звука. Тимур умывался, а Курц отмачивал руки. Тишину нарушали только всплески воды, шелест листьев и карканье ворона.

Первым не выдержал Тимур. Мотнул головой за кустарник, за которым остались Себастиан с Дианой, и спросил:

— А не опасно их там вдвоём оставлять?

— Не, бородатый не тронет Диану.

Тимур принялся оттирать въевшуюся кровь с тыльной стороны ладоней. Покосился на Курца, сказал:

— Ты же недавно заявлял, что ему нельзя верить.

— Я ошибался. Этому можно. Он твёрд в своём решении не причинять Диане вреда, и для надзирателя стал достаточно независим от своего бога.

— Вот как… Это хорошо…

Курц встал на колени, принялся оттирать пятно со штанов. Произнёс:

— Слушай, Тимур, я понимаю, что ты чувствуешь. Тебя использовали…

— Нет, не понимаешь, — злобно прервал его Тимур. — Меня не использовали, меня поимели. И этот Эзекиль, и твой Ксандер. Затащили в дикий мир, морили голодом. Позавчера мне пытались отрезать язык и выколоть глаза, вчера меня пырнул ножом какой-то садист. И мне ничуть не легче от того, что я бессмертный. Через четыре дня мне, по-любому, каюк. Из-за твоего благородного Ксандера и тебя. Этот Эзекиль хотя бы давал мне надежду пожить. И пожить шикарно. Я не в восторге от роли этого наместника- сволочь он, видимо, ещё та- но, поверь, это лучше, чем бездарно сдохнуть, став жертвой чьих-то там разборок. До которых мне вообще нет никакого дела!

Почти шёпотом Курц предложил:

— Тебе ещё не поздно отыграть всё назад. Предложи Себастиану убить меня и Диану и место наместника твоё. Я слаб, надзирателю не ровня.

Тимур резко развернулся и левой с размаху залепил Курцу в лицо. Удар получился что надо. Хлёсткий, быстрый, прямо в висок рядом с правым глазом. Кулак врезался в череп с глухим деревянным стуком. Голова Курца мотнулась назад, на его лице появилось выражение удивления.

Бить слабых- нехорошо. Тимур это знал наверняка. Но иногда эти слабые сами вынуждают поступать так. Курц, правда, к их числу не относился и даже в своём состоянии мог вломить кому угодно, но устоять было невозможно.

От второго удара Тимура удержала мысль, что Курц спровоцировал его нарочно. И нарочно не стал уворачиваться. Даже голову чуть повернул… чтобы попасть было удобнее.

Тимур исподлобья взглянул на Курца. Действительно, тот, зажмурившись, приготовился ко второму удару, а о сопротивлении и не помышлял. Тимур выдохнул, засунул ушибленную руку в воду. Констатировал:

— Сволочь.

— Да, я знаю, — согласился Курц.

— Лучше бы ни ты, ни Ксандер никогда мне не встречались.

— Справедливое желание, — серьёзным тоном заявил Курц. Немного подумав, спросил: — Скажи, ты хочешь помочь Диане?

— Да.

— Искренне?

— Ага.

— А ты знаешь, что она, скорее всего, не пережила бы эту зиму, останься она одна?

Тимур смутился. Уже было понятно, к чему приведёт это вопрос.

— Ну… представляю…

— И ты на самом деле жалеешь, что Ксандер дал тебе возможность спасти её?

— Не знаю…

— Не знаешь? — Курц иронично приподнял бровь. — Или просто не хочешь признаваться? Совсем недавно ты ни в чём не сомневался. Взял да прикрыл её собой. Ты так быстро принял своё бессмертие или просто не думал о себе, спасая её?

Покраснев, Тимур признался:

— Ладно, что ты хочешь услышать? Что я рад, что оказался чем-то полезен, что помог кому-то? Да, так оно и есть. Я рад. Но это не отменяет того, что вы с Ксандером- полные уроды. Ваше, как бы благое, желание помочь вылилось в смерти невинных людей. Не могли сделать это сами? Почему дракон сам не мог помочь Диане, если он такой правильный? Не мог он что ли прилететь в деревню и велеть всем жителям забыть о способностях Дианы, отнестись к ней по-человечески? Вон, разбойники из-за него на виселицу пошли, а Себастиан так и вообще встречи с ним не помнит.

— Ксандер не мог помочь, — отчеканил Курц. — Его шёпот не вечен. К тому же таким образом он только привлёк бы к этому селу излишнее внимание Эзекиля. А забрать с собой Диану дракон не мог. Так он погубил бы и себя, и её.

— А ты?

— А что я? Я обычный смертный. Я смог бы забрать и спрятать Диану лишь на очень краткий срок. После ини… ини… как там её, — Курц нахмурился, по слогам произнёс сложное слово: — После и-ни-ци-а-ли-за-ци-и Эзекиль может почуять ведьму где угодно. А случилось бы это уже очень и очень скоро и без помощи надзирателя.

— Чего-чего? Что ты там сказал насчёт ини… — начал было ошеломлённый Тимур.