И в порыве пьяного отчаяния я, с точки зрения Копадрюка, совершил беспрецедентное кощунство. Схватил бутылку с самогоном и швырнул ее в стену. Вот только до стены она не долетела. Разлетелась, натолкнувшись на невидимую преграду. Что-то ойкнуло, рухнуло и уже снизу продолжало поскуливать.

Мы с грабителем переглянулись и опрометью бросились на подвывающие звуки. Коп споткнулся о что-то невидимое, едва удержался на ногах, пнул это нечто, оно тут же охнуло, и завозилось. Неожиданно показалась нога. Просто нога, без всякого человека. Грабитель присел, потянул за что-то, и через мгновение перед нами лежал человек, испуганно и ошарашено моргающий.

— Живой, теперь видимый, — констатировал Копадрюк, — и узнаваемый…

Последнее слово слуга произнес с какой-то безысходной тоской в голосе. Пару секунд отрешенно о чем-то думал, затем резко прыгнул на поверженного и еще не отошедшего от шока противника, перевернул, заломил ему руки за спину, связал своим веревочным поясом. Быстро обыскал, выложил на стол три единицы холодного оружия: узкий кинжал, претендующий называться маленьким мечом, второй поменьше, похожий на наш морской кортик, и стилет.

Потом Копадрюк усадил связанного пленника спиной к стене, а сам принялся шарить руками по полу. Его поиски увенчались успехом. Он поднялся на ноги и постепенно, начиная снизу, исчез. Я офонарел. Потом в воздухе появилась голова грабителя. Без туловища. Подмигнула. Сбоку возникла кокетливо откинутая ножка.

— Хватит выделываться! — Я не выдержал сюрреалистических видений.

— Хватит, так хватит, — легко согласился Коп и «проявился» почти полностью.

Он что-то протянул мне, при этом его кисть оставалась невидимой. Я взял. Исследовал. Это что-то оказалось большим мягким куском ткани, скорей всего плащом, по размерам способного укрыть полностью с головой крупного человека. Не сдержавшись, я тоже примерил «обновку». Для меня ничего не изменилось. Я все видел так, словно и не накрывался с головой плащом-невидимкой. Однако, когда по примеру Копадрюка выпростал одну голову и взглянул вниз, стало как-то не по себе. Тоскливо смотреть сквозь себя… Я поспешил снять колдовскую тряпку.

— Новая заморочка, мало нам старых, — уныло пробормотал Копадрюк, — лучше бы ты, Игорек, сделал вид, что не замечаешь его.

Вот оно что. Грабитель подумал, что я не просто так, в сердцах, запустил бутылку в стену, а метал именно в лазутчика. Не удивительно. Попал-то весьма удачно, судя по огромной и продолжающей расти шишке ровно посередине лба. Да и сам шпион придерживался того же мнения. Об этом красноречиво говорил полный ужаса и непонимания взгляд, который он ни на секунду не отводил от моей скромной персоны.

Я не стал разубеждать ни грабителя, ни, тем более, незваного визитера. Мол, нечаянно получилось. Не в моих интересах. Копадрюку потом, может быть, и расскажу. А пока пусть укрепится в вере в мое могущество. А то последнее время он что-то расслабился, пообвыкся что ли, и уже не видел во мне страшного колдуна, а воспринимал, как приятеля-собутыльника, чьи просьбы иногда приходится выполнять. В принципе, я был не против подобных отношений, вернее, очень даже «за», но чуть попозже. Когда все завершится. Тем или иным образом.

— И что за заморочка? — Равнодушно поинтересовался я. — Ты думаешь, лучше было бы не замечать тайного соглядатая? Как будто и нет его здесь?

— Ага. Только теперь-то что… Ах, ты ж не знаешь, кому засветил в лоб бутылкой, почти полной, между прочим. Прошу любить и жаловать — это Хрясбум.

— Мне что-то должно говорить это имя? — Я пожал плечами, вроде раньше не то что не знакомился, даже не слышал о таком.

— Не знаю, как тебе, а мне и имя, и физиономия говорят о многом. Хрясбум — правая рука Пиндыкуса. Это он тогда устраивал твою встречу с главой клана.

Интересное кино… А ведь я предупреждал главного бандюка Юпалтыны, чтобы и думать забыл вмешиваться в мои дела.

— Ну, товарищ Хрясбум, что скажешь в свое оправдание?

Взгляд пленника наконец приобрел некую осмысленность, но, тем не менее, оставался затравленным и обреченным.

— Я это… Выполнял приказ. Сам бы никогда. Клянусь!

— Какой приказ? Чей не спрашиваю, и так ясно.

— Наблюдать. И только наблюдать. На всякий случай.

— Ну, а если этот случай произойдет?

— Какой?!

— Всякий.

— Это смотря какой. Может, защитить от кого…, - неожиданно Хрясбум заткнулся, фраза явно не прозвучала до конца.

— А, может, и от меня защитить кого, — продолжил я за него и кивнул на изъятый арсенал.

Зам главы клана промолчал. Только скис еще больше. Понятно, какой-то из всяких случаев предусматривал ликвидацию меня, любимого. И это, не смотря на мои страшилки насчет окончательной и бесповоротной утраты Живого Зеленого Бога, случись что со мной. Оставалось надеяться, что данный приказ был отдан не на всякий, а на крайний случай. Например, если я вдруг занесу руку с ножом над самим Пиндыкусом, или соберусь сожрать Жизебо. А в остальном, надо полагать, функции Хрясбума действительно сводились к наблюдению и охране. Как-никак я же пообещал, что с моей драгоценной головы и волос не должен упасть, иначе… Вот и подстраховался Кирдец-Пиндыкиус.

Правда, легче от осознания ценности своей персоны не стало. Уж как-нибудь сами.

— И что делать будем? — Ни к кому не обращаясь, почти что риторически, поинтересовался я.

Первым, естественно, откликнулся Хрясбум, его же судьба решалась:

— А давай, как будто ты меня не видел, ни чем не кидался, я опять укроюсь, и дело с концом.

Тьфу, блин! Детский сад. Обознатушки-переватушки. Хотел показать ему полруки, но ограничился фигой.

— Не катит.

— Контропупить его надо! — Внес свое радикальное предложение Копадрюк. — Не мы их, так они — нас. — и грабитель поудобней перехватил свою дубинку.

— Погоди контропупить. Сначала допросить полагается. а убивать его вовсе необязательно. Полагаю, я смогу договориться с Пиндыкусом.

При упоминании главы клана убийц, второго по значимости члена данной организации аж передернуло. Мне показалось, что перспектива быть уконтропупленным устраивала Хрясбума гораздо больше, чем возвращение под патронаж непосредственного начальника.

Я тем временем приступил к допросу:

— Ты один здесь такой, или еще кто ныкается? — Я попытался состроить как можно более ехидную физиономию, мол, я-то все знаю, тебя стервеца проверяю.

— Сам же видишь, что один, — уловка сработала.

— И давно ты за нами шпионишь?

Не смотря на испуг, по лицу Хрясбума промелькнуло заметное выражение, мол, хватит ерничать.

— Ты ж сам меня прямо в первый день и увидел. У-у-у! Уставился прямо на меня, и смотрел, смотрел. Я чуть не обделался. Еще тогда сказал Пиндыкусу, что не надо мне тут. Но с ним разве поспоришь? — Отловленного шпика словно прорвало, небось, отходняк от стрессов у него такой, да и устал, наверное, годами хранить обет молчания, а тут такой случай. — Бесполезно спорить. Возражать, и то смертельно опасно. А здесь я с тех пор, как ты вернул нам Живого Зеленого Бога…

Тут уж у Копадрюк глаза на лоб полезли. Ничего, прочухается. Ему не привыкать к моим подвигам.

— Но потом ты исчез и долго не появлялся. Я тут обождал, а потом вернулся к Пиндыкусу с докладом. А сегодня с утра он меня вновь сюда послал. Сказал, что ты обязательно появишься…

Ишь, провидец, блин. А не пожелай я попьянствовать? Фиг бы меня тут кто увидел. Одно хорошо — соглядатай не присутствовал при встрече Пали с родителями и соответственно не доложил своему командиру. А то подобные знания в башке Кирдеца-Пиндукуса совсем неуместны, в свете назреваемых в королевстве перемен.

— А я ведь и пользу приношу, между прочим. — Продолжал свои изливания пленник. — Это же я решил проблему с ктотышками. Вашего пленника теперь никто искать не будет. А если и будут, то только не здесь. Так-то, вот. По ложному следу пустил я его сородичей.

Тут уж пришло время и мне удивленно взглянуть на своего подручного. Копадрюк как-то неопределенно помотал головой. И я решил потом выяснить, что еще за пленники у нас имеются.