тились кое-где окна в больших домах по ту сторону пло-

щади. Хотелось идти неторопливо, держаться прямо,

быть стройным и красивым.

26

— Вон там живет моя бабка,— волнуясь, показы-

вал Димка.— Какой я бестолковый! Я бы дал теле-

грамму — она бы встретила… А сестра вот тут, совсем

рядом, десять минут ходьбы. Ох…

— Слушай, а давай на такси,— предложил я.—

Поезд стоит пятьдесят минут. Успеем!

— На такси? — Он испуганно посмотрел мне в гла-

за.— Нельзя. Ты ничего не понимаешь… Скажи, кра-

сивый город, а, красивый? Ну, говори! Это же Сибирь!

Ты понимаешь? Говори! А?

Ну не умею я вслух восторгаться. Красивый. Да.

Очень. И мы молча стояли на площади. Димка пере-

живал, а я смотрел, слушал и дышал запахами гвоз-

дики.

Почему он не хотел взять такси? Чего я не понимал?

Я не узнавал Димку. Он тащил меня к вокзалу, потом

останавливался, смотрел и опять бежал.

Воротились в душный наш вагон. Здесь Димка

схватил вдруг свой заплечный мешок и ринулся к вы-

ходу. Я едва догнал его и схватил за полу:

— Куда?

— Сойду!

— Ты с ума сошел! А договор?

— Пусть ищут. Пока найдут, заработаю — отдам

подъемные. Пусти!

— Димка, что ты?

— Пусти!

— Сядь. Успокойся. Зачем же ты ехал? Про что

думал? Ну, поработаешь на стройке — вернешься. Ну,

не будь сумасшедшим!

Он сел, уронив мешок, и поглядывал то в одно, то

в другое окно. Поезд еще стоял. Диктор объявлял: «Че-

рез пять минут отправляется… Провожающие, проверь-

те, не остались ли у вас билеты отъезжающих…» Нуж-

но задержать Димку на эти пять минут. Я держал. Не

27

помню, что говорил, да он и не слушал. Наконец поезд

тронулся, и опять посыпались огни. Мало-помалу они

поредели, исчезли, и потянулась тьма.

Возможно, виноваты Димкины тоска и волнение, но

у меня осталось от Новосибирска волнующее чувство,

как от чего-то прекрасного и сказочного.

— Ну, зачем ты хотел сойти?

— А ты знаешь, куда мы едем? Там и медведь по-

дохнет…

— Ты боишься?

— Подожди, сам еще десять раз захочешь бежать,

да не сможешь. Боюсь, да! Что дальше?

Неужели это Димка Стрепетов? Наш строгий, взрос-

лый, упрямый командир? Я не мог поверить его сло-

вам.

— Слушай, Димка, ты что-то врешь…

— Да, вру! И не спрашивай больше. А Новоси-

бирск — лучше Ленинграда, лучше Москвы, да! Когда-

нибудь вся Сибирь будет такая, понял? У меня на стан-

ции Тайга есть друг. Сойду там и вернусь. Вернусь!

Дима сказал «вру», но мне все-таки стало не по себе.

Я ничего не понимал.

Стучали колеса. Беззаботно разметавшись, спал

одетым толстяк Лешка, и поминутно его хромовые са-

пожки упирались нам в колени. Обнимая свои узелки,

беспокойно ворочался жадюга Григорий. Иван Бугай

приподнялся, бессмысленно уставился на нас, потом

пробормотал: «Заткнитесь, идолы», почесался и за-

храпел себе дальше сном правильного и обстоятельно-

го человека.

А мы сидели и толковали: нужно себя пересилить

или нет? Я не был твердо уверен, что нужно, но почи-

тал своим долгом держать Димку. Он рассказал мне о

своей жизни, о том, как он работал на паровозе и как

едва не проехал красный светофор, как потом служил

23

в армии. После армии он вернулся в Новосибирск и

влюбился в девушку, которая работала в геологических

экспедициях.

— Что я знал тогда? Что я мог ей говорить? Про

паровоз? Про пулемет, затвор, прицел?

— Ну, и что?

— Работал снова на паровозе, в рейсах постоянно,

в саже весь, а она меня любила. А сама в экспедици-

ях… Зачем мы поженились? Она все в тайге и в тай-

ге… Видеть я не мог эту тайгу! Никакой человеческой

жизни нет, как кочевники. Потом уехали в Орел и ра-

зошлись. Люди в Сибирь, а я сгреб ее в охапку и, на-

против, подальше из Сибири. Шофером работал, квар-

тира была. Не то… В общем, разошлись, и делу конец.

Она опять в тайгу, а я вот завербовался…

Наступило утро, а мы все говорили. Проехали кра-

сивую и строгую станцию Тайга, где воздух был све-

жий и смолистый, словно после грозы.

Димка не сошел.

ВАСЕК ПОЗНАЕТ ЖИЗНЬ

Днем наш толстяк Лешка и Васек ушли в вагон-ре-

сторан. Воротился через два часа один Васек. Он был

совершенно пьян, тыкался головой в полки, икал. Да

и пришел не самостоятельно: его привел ревизор,

спрашивал в каждом купе:

— Это не ваш?

Мы ахнули. Сердобольные женщины закопошились,

закудахтали:

— Ох, ох, какой молоденький, совсем дитя! Как

вам не стыдно, как вам не совестно, довели хлопчика,

лоботрясы!

Васек грязно и неумело лаялся и просил курить.

Гришка брезгливо съежился и залез к себе на полку.

29

— Карманы вывернуты, обокрали! — со страхом

прошептал он, протягивая палец с большим черным

ногтем.

— Пойдем Лексею морду бить,— кратко сказал

Бугай; он засопел и раздул ноздри.

Васек стонал и дрожал. Под взглядами всего вагона

мы втроем повели его в умывальник, облили голову хо-

лодной водой, потом уложили на Димкин вещевой ме-

шок. Бугай и Стрепетов пошли в ресторан бить морду

Лешке, а я остался держать Васька, потому что он ме-

тался и бился головой о столик. Вскоре его стошнило.

Не повезло стене и Димкиному мешку. Прибежал дядя

Костя, схватился за голову, стал ругать и проклинать

нас на чем свет стоит.

Я снова сводил Васька в умывальник. Наконец ему

стало легче, и он уснул. Я осмотрел его карманы: семи-

десяти рублей не было. Тогда дядя Костя молча пома-

нил меня пальцем к себе, в служебное купе.

— Ну? Так я убирал после него? — сказал он.—

Теперь составим акт. «О приведении пассажирского ва-

гона поезда в антисанитарное состояние».

Он сказал это торжественно, смакуя такое внуши-

тельное определение.

— Да. Штрафа вам не миновать, это уж как пить

дать.

Я растерялся. Дядя Костя спокойно стал что-то ца-

рапать на листе.

— А ну-ка, прикрой дверь. Вот что, генералы, не

будем поднимать шум. Я ничего не видел, а кто ви-

дел, не его дело. Давай на чекушку и иди с богом. Ну?

Я, краснея, почти машинально отдал ему пятна-

дцать рублей и ушел, словно облитый ведром холодной

воды. Вот тебе и дядя Костя!..

Теперь еще недоставало, чтобы Бугая и Стрепето-

ва арестовали за драку в ресторане и ссадили с поезда,

30

Я бросился в ресторан, и в моем уме уже рисовались

битые стекла, звон посуды и перевернутые столы.

К удивлению, в вагоне-ресторане было тихо. В углу

сидели за столиком улыбающийся, лоснящийся Лешка,

мои замечательные Димка Стрепетов и Иван Бугай и

вместе… выпивали.

Напротив них, на краешке стула, настороженно си-

дел тип в расстегнутой рубахе и с устрашающей татуи-

ровкой на руках: могила, крест, пистолет, якорь и

надпись: «Не забуду мать родную». Между ними про-

исходил следующий разговор:

— Ты, подлюга, свистнул часы?

— Нет, не я.

— Врешь!

— Не я, говорю тебе!

— А ты жулик?

— Жулик.

— Зачем?

— Допустим, мне так интересно. А что из этого?

— Тогда рассказывай нам свою жизнь!

— На сухую не идет. Ставьте пятьсот — расскажу.

Стали торговаться, дошли до ста пятидесяти. Сло-

жились по три рубля и заказали собеседнику водки да

заодно и себе пива. Меня схватили в восемь рук и так