– Я всё понимаю, сеньора Гомес. Внедрение демократии, это деликатное дело! Европа нам поможет!

Камилла улыбалась. Камилла кокетничала. Камилла была само очарование. Генерал млел.

– Когда будет скомплектован наш заказ? – спросила она, поводя головкой и сверкая зубками.

– Завтра, – сказал Чесноков интимным голосом. – А сегодня я мог бы показать вам Москву.

– Ах, какая жалость, что я буду лишена такого удовольствия! – сложив у красивой своей груди красивые свои ручки, воскликнула Камилла.

– Да? Никак?

– Да. Никак.

– Но я могу хранить надежду увидеться с вами?

– О, конечно, генерал! Конечно! Завтра. Я приеду со своим специалистом; он проверит технику.

3.

Сеньор Айвен (он же Педро Давалос), муж донны Розы (она же Камилла Гомес, она же сеньора Давалос, она же «кровавая Агата»), стоял на Калужской площади и любовался чудовищной автомобильной пробкой. Человек наблюдательный, он проследил эту пробку от самого зарождения, поскольку создавали её искусственно – ради того, как он понял, чтобы по пустой полосе промчалась на громадной скорости чёрная автомашина с тёмными стёклами, без номеров, но в сопровождении ещё нескольких авто. Пробку создали настолько быстро и качественно, что можно было только восхититься: есть ещё на Руси профессионалы своего дела, есть!

Он привычно улыбнулся блондинке, стоявшей возле него, но тут же от неё и отвернулся: не нужны ему лишние приключения. Его жизнь и без блондинок была сплошным приключением!..

В Москву они приехали всего на три дня и поселились, ради конспирации, в каком-то клоповнике, набитом гастарбайтерами. А нового сисадмина, прилетевшего из Стамбула (вроде бы как болгарина) поселили прилично – в гостиницу «Космос» возле ВДНХ. Незачем пугать парня ужасами нелегальной жизни, тем более он никогда ни в каких акциях не участвовал и был вне всяких подозрений.

Болгарин, ха! Как же! Иван расколол его на раз. Богумил Славков походил на болгарина даже меньше, чем Иван на испанца.

Иван усмехнулся и двинул в сторону центра города. Проходя мимо входа на «Октябрьскую»-кольцевую не удержался и купил очередные два слоёных пирожка. При прежней его жизни в Москве, несколько лет назад, такие пирожки ещё не были изобретены кулинарами. А жаль, он бы на них бы и тогда подсел. Он их за сегодня съел уже с килограмм. С лимоном съел, с вишней, с грибами, с яблоком, с чёрной смородиной (в Латинской-то Америке её нету, смородины!) и с творогом.

Добив по пути через площадь пирожок с сыром, он остановился, чтобы обнюхать следующий, с маком, и обнаружил, что стоит рядом с кафе «Шоколадница». А что? Пирожок с маком хорошо пойдёт под кофе, разве нет? И потом, это у Камиллы здесь работа, а он нынче выходной. Имеет право оттянуться.

– Двойной эспрессо.

Он уселся за столик, сделал первый глоток кофе, вытащил из пакетика пирожок, затем, окончательно счастливый, собрался вонзить в него свои крепкие белые зубы, – и тут над его головой прозвучал суровый голос, который мужественно и с некоторой ноткой назидания произнёс:

– В нашем кафе не принято есть еду со стороны.

Это был громадный, как шкаф, молодой мужчина с гладким толстым лицом и уже начавшим выпирать брюхом. Вид у него был настолько решительный, что, сиди за этим столиком какой-нибудь клерк, он бы напугался до полусмерти и самолично сдал бы ему прекрасный пирожок, чтобы тот брезгливо бросил его в отходы. Но Педро Давалос, бывший сельский хулиган, бывший российский спортсмен и бизнесмен, муж и помощник пламенной революционерки, до своей гибели числившейся в списке самых опасных террористок мира, был не из тех мужчин, которые, заслышав от любого незнакомца что-то, похожее на команду, спешат эту команду исполнять. Он спокойно доделал начатое, то есть откусил и прожевал кусок пирожка с маком. Его гонитель оказался не столь терпеливым. Иван не успел ещё сделать очередной глоток кофе, а тот уже снова подал голос, всё такой же мужественный, но уже не столь решительный:

– Если вы не прекратите нарушать, я вызову начальника охраны. Он выведет вас вон.

– Вызывай, – легко согласился Иван, продолжая наслаждаться едой. Он краем глаза видел, что начальник и так в зале. Вычислить его было легче лёгкого: начальник стоял в тревожной стойке и смотрел в их сторону, а из-за каких-то штор и столбов подтягивались и стоились за его спиной в каре ещё с пяток крупных ребят. Наверное, чтобы по приказу командира кинуться в атаку на нарушителя порядка, то есть на него, Ивана с пирожком. Переходить в наступление им нужно было немедленно, поскольку пирожок мог в любую секунду исчезнуть, и охрана потеряла бы повод показать своё молодечество.

И вот они подошли.

– В нашем заведении большое количество закусок, – угрожающе сказал начальник.

Иван кивнул и укусил пирожок:

– Мне нравится этот, с улицы. Он вкуснее и в пятнадцать раз дешевле, чем у вас.

– В Германии вас за такие штучки отдали бы под суд, – сообщил начальник. – За нарушение монопольного права на торговлю в точке общепита.

– Какое счастье, что мы не в Германии, – ответил Иван.

Начальник потоптался, сгорбился и прошептал Ивану в ухо:

– Вы совсем не думаете о нас.

– Не думаю, – подтвердил Иван. – А почему я должен о вас думать? – и отправил в рот последний кусок виновника стычки.

– Если все будут приносить еду с собой, у кафе не будет денег, чтобы платить нам зарплату, – объяснил начальник охраны.

Заверещал мобильный в кармане. Иван по звуку понял: Камилла.

– Как твои дела, дорогая? – спросил он по-испански.

– Айвен, я сделала контрольный звонок нашему другу-болгарину, а там отвечает полиция! Он в отделении возле метро ВДНХ. Съезди за ним, дорогой.

Иван допил кофе, встал, посмотрел на начальника охраны кафе с высоты своего роста и с чувством сказал.

– Хорошо вы тут устроились, ребята.

– Каждый выживает, как может, – извиняющимся тоном сказал начальник. Иван кивнул на муху, которая лениво ползла по стойке бара:

– Смотрите, клиент питается бесплатно. Вы его застрелите, что ли… – и вышел.

4.

День выдался суматошный. Суббота, чего вы хотите! Уже к одиннадцати часам в кармане Вити Мумрикова, дежурного по отделению, шуршало десять сотенных. Он, вообще, любил дежурить.

А некоторые не любят.

А вот он любит. Его совсем не угнетают шум и запахи. Сидишь себе на собственной попе, ведёшь учёт, никакой нервотрёпки, а деньги те же, что на линии! Но есть у них один тип, которого даже деньги не интересуют: лейтенант Свиридов. Витя Мумриков таких не уважает. Садюга он, этот Свиридов. Он, когда выходит на охоту, высматривает не просто приезжего без документов, а обязательно такого, чтобы с проблеском интеллекта на лице. Который идёт и не боится. Который посмеет возразить! Вот тогда Свиридов тащит его сюда и плюх ему навешивает. Удовольствие получает. Даже если у того документы в порядке!

А сегодня вообще притащил москвича. Совсем обалдел этот Свиридов! Ну, поддал мужик с утра, ну, носатый, ну, смотрит нагло. Так ведь москвич! И правильно сделал этот москвич, что дал Свиридову в глаз. А теперь что, в обезьяннике его держать, чтобы он Мумрикову спектакли тут устраивал?!

И отпустить нельзя. Если отпустишь, то придётся самому отстёгивать Свиридову четыре сотни. Ну, вместо пяти, которые Свиридов получил бы с родственников пьяного, потому что 20 % – доля дежурного. Да и не четыре, а все восемь, за подбитый глаз…

– Тихо там! – крикнул Мумриков.

– Сво-бо-ду! Сво-бо-ду! – орал пьяный москвич.

Два молдаванина и азер, которые сидели в клетке рядом с ним, не базарили. Тихо ждали, когда приедут родственники и выкупят их. Молдаване вообще самые спокойные клиенты. Не было случая, чтобы они устраивали здесь митинг, чтобы качали права и орали на дежурного. Азеры – те крикливые, но только если их несколько. В одиночку буром не прут. А вот если их больше одного, то они друг перед другом выпендриваются, кто самый бесстрашный. Да… Этот пока один. Но – суббота! Понатащат ещё…