Следующей игре предстояло стать решающей. Газеты пестрели рассказами о великом Серже Картье, предвкушали, как история сравнит отца и сына.

Писали об увлечении Сержа азартными играми, о характере Мартина, о том, как любовь изменила Мартина, как Бостон заплатил огромные деньги за хоккейную звезду и они хотели оправдать свои затраты победой в Кубке Стэнли.

Репутация Нильса Йоргенсена как одного из величайших хоккейных вратарей всех времен оставалась непоколебима. Мартин Картье уже попадал в книги рекордов как крайний правый нападающий; он завоевал почти все трофеи, известные в хоккее. Но из двух соперников только один завоевывал Кубок Стэнли.

Мартин изменит такое положение сегодня вечером, даже если это будет стоить ему жизни. Чувствуя, как напрягаются его мускулы, он думал о тех в его жизни, ради кого стоило побеждать: Мэй, Кайли, душа его матери и душа Натали, его товарищи по команде, его лучший друг Рэй.

Глубоко в душе, там, куда он не любил заглядывать (он даже отказывался признаваться себе в том, что в его душе есть такой потайной уголок), он знал еще об одном человеке, ради которого он хотел бы победить, – о своем отце. Его жена коснулась этого места в глубинах его души, и теперь оно оказалось широко открыто.

Не в силах признаться Мэй, он представлял лицо отца, худое и молодое, не тронутое разрушительным действием жизни, побед и пороков, приведших к преступлениям. В воспоминаниях Серж оставался с ласковым и добрым лицом, и Мартин видел его теперь перед собой. Вот он призывает сына кататься быстрее, чувствовать противника, направлять шайбу в ворота, как стрелу из лука.

«Я добьюсь сегодня победы, – шептал Мартин отцу. – Я получу Кубок Стэнли».

Серж Картье не мог ответить ему, но это не имело значения: глаза Мартина были закрыты, и он слышал голос отца. Не тот мрачный, грубый голос игрока, в которого превратился отец, но голос, полный надежды, любви и чего-то еще, провинциально-наивного. Когда-то Мартин любил голос отца, и теперь это давало ему силу.

«Ты сумеешь сделать это, сынок», – говорил тот голос.

Голос Канады, гор, черного льда озера Лак-Верт. Голос его отца долетал откуда-то из глубины сознания Мартина. Не важно. Мартин знал. Сегодня вечером он победит.

– Получил деньги за игру? – Картье слил первые три игры.

– Надеюсь, ты ставил на Эдмонтон, они уж точно расколошматят Бостон сегодня.

– Серж, старик, два года подряд, Мартину пора на пролом в последнюю игру.

– Игра седьмая – пан или пропал…

– Оставьте старика в покое, – рявкнул Тино. – Дайте ему просто посмотреть игру, разве непонятно?

Серж сидел не двигаясь, не замечая окружающих. Телевизор был включен, он работал, и это было все, что его волновало. Он не мигая смотрел на экран. Шум, болтовня, лязг дверей камеры – все вокруг него потеряло всякое значение. Только игра, только камера, показывающая панорамой зрителей.

Там, в ложе для жен, он видел малютку Женевьеву Лемэй – теперь Дженни Гарднер. Ее дети сидели около нее, Шарлотта и Марк. Господи, уже совсем взрослые. Но взгляд Сержа сосредоточился на других двоих – Мэй и Кайли Картье. Он испытывал нежность к ним и желание защитить, не дать другим обитателям блока увидеть их лица.

– Горячие бабенки, – заметил Буфорд.

– Заткнись, – буркнул Серж.

– Правда, горячие. У вас там, в хоккее, все такие?

– Это твоя внучка?

– Нет, у Сержа нет никакой внучки.

– Однако хороши девахи.

Даже этот противный разговор не мог отвлечь Сержа от экрана. Не собирался он ничего говорить сейчас. Ни в защиту себя, ни Мартина. Тем более вспоминать историю Натали. Никому здесь нет дела до всего этого.

И никакие слова не имели значения теперь, кроме тех, которые звучали у Сержа внутри.

«Играй, сынок, – думал он. – Расслабься. Дыши. Целься точно».

На табло появились фотографии из долгой карьеры Мартина. Вот Мартин и Рэй в семилетнем возрасте, после победы в их первом хоккейном турнире в Канаде. Вот Серж рядом с Мартином, помогает мальчику удержать огромный кубок, слишком тяжелый для малыша.

– Играй, сынок, – снова подумал Серж, но, должно быть, не заметил, как заговорил вслух.

Кто-то расхохотался.

– Играй, сынок, играй, сынок, – передразнили они его.

Серж не обращал внимания. Он смотрел поверх их голов, все внимание его было сосредоточено только на телевизионном экране.

Слова продолжали проноситься в его голове, но теперь он старался, чтобы ни звука не просочилось наружу: «Играй, сынок, ты можешь, ты уже все выиграл, Кубок твой…» И затем: «Спасибо, Мэй».

Вбрасывание разыграно, свисток раздался, шайба в игре. Игра 7 началась. Трибуны во Флит-центре Бостона кричали, топали ногами. Полицейские окружили поле, спиной ко льду, просматривают толпу. До игры раздавались смертельные угрозы как в адрес Мартина Картье, так и в адрес Нильса Йоргенсена, и администрация, не исключив возможности попыток их реализации, не стала полагаться на счастливый случай.

На второй минуте первого периода с подачи Мартина шайбу забил Рэй Гарднер. Потом Рэй отплатил ему тем же, и Мартин забил следующую шайбу. Когда шайба проносилась мимо Йоргенсена, Мартин поднял обе руки над головой, и зрители обезумели.

Проезжая мимо Мэй и Кайли, Мартин видел, как они вскакивают с мест и неистово машут ему. Он усмехнулся и постучал по защитному стеклу. В ответ Кайли устремилась к нему. Но пора было снова вступать в игру. «Нефтяники» окружили Мартина, спровоцировали на вспышку, и он получил двухминутный штраф за удар сплеча.

Пользуясь преимуществом ситуации, Эдмонтон стремительно забил шайбу Бостону; в конце первого периода «Медведи» вели уже только 2:1.

Сердце Мартина трепетало, как крылья пойманной мухи. Он слышал толпу и чувствовал всю тяжесть давящих воспоминаний. В прошлом году в это же время «Медведи» попытались победить. Мартин тогда имел все шансы; он увеличивал счет как чемпион, но сдался в конце. Присутствие Мэй и Кайли здесь все меняло. Оказываясь около их мест, он слышал их голоса, заглушавшие для него все другие на стадионе.

– Давай, Мартин!

– Давай, папа, давай!

Во втором периоде вбрасывание выиграл Рэй и передал шайбу Мартину, когда тот пересек синюю линию. Мартин воспользовался моментом, бросил шайбу и попал в ворота. В момент броска что-то опять омрачило его зрение: у каждого игрока на льду появился мерцающий двойник, прямо позади него.

– Мерд (черт), – выругался Мартин, резко пригнул голову и закрыл глаза.

Его замешательство дало эдмонтонцам шанс, поскольку их центральный нападающий получил шайбу и покатился в ворота. Рэй попытался замедлить соперника, помешав ему выставленной вперед клюшкой, но тот все равно забил шайбу, а Рэй отправился на скамью штрафников.

Гул прошел по стадиону, и Мартин слышал это. Он представил, как каждый зритель спрашивал соседа, что случилось с Картье, который стоял опустив голову. Тренер Дэйфо не стал тратить время впустую и отозвал Мартина со льда.

– Что с тобой? – спросил тренер, когда Мартин подъехал.

– Ничего. Пустяки.

– Какие пустяки? Сюда, док.

Громкоговоритель ревел, объявляя, что Эдмонтон только что сравнял счет – 3:3. Толпа шикала, что-то бросала на лед. Полиция в бронежилетах окружила скамью игроков. Мартин моргал, стараясь прочистить глаза. Доктор попробовал исследовать их небольшим фонариком, но Мартин долго не усидел.

– Пустите меня в игру, тренер, – потребовал он.

– Не пущу, если у тебя кружится голова.

– Ничего не кружится, ерунда, – возмутился Мартин. – Уже все прошло. Весь год вы говорили мне: «Подожди до финала». Ну и что, вот он финал, и это наша последняя игра. Пустите меня.

Третий период был в самом разгаре, и время стремительно исчезало. Мартин носился по полю, пытаясь использовать каждый момент для броска. Но всякий раз Нильс Йоргенсен блокировал и отбивал его шайбы. Тени исчезли, и Мартин уже не винил свои глаза. Он снова оказался один на один со свирепым голкипером, и у Мартина возникло чувство, что они борются не на жизнь а на смерть.