Запястья еще выдержали бы, но пальцы не удержали меч: они дернулись, боль обожгла руки — и меч отлетел в сторону, со звоном ударившись о камень. Я проклял себя за то, что так глупо выпустил оружие. Но когда Кормак наклонился, чтобы поднять мой меч, я наступил на клинок ногой:

— Оставь. Довольно. Мы продолжим в другой раз.

Он быстро поклонился и вышел, забрав свой меч. Мой все еще лежал на полу, словно смеялся надо мной, пока я пытался перевести дух. Я стиснул зубы от боли в распухших пальцах, наклонился, поморщившись — в спину вступило — и поднял меч одной рукой.

Пот заливал глаза. Я смахнул его рукой, опустился на ближайшую скамью и осторожно вытянул ноги, на миг сдавшись боли, чувствуя, как горят мои колени. Я прислонился спиной к стене и попытался преодолеть это чувство.

— Тебе в последнее время стало лучше, господин. Когда я нашел для этого силы, я повернул голову на голос и увидел Роуэна.

— Да? Или ты просто хочешь, чтобы я так думал?

— Я никогда не поступил бы так, — ответил он. — Но ты не должен думать, что все это восстановится быстро. Должно пройти время, мой господин.

— У меня нет времени. Тинстар украл его, — я потерся спиной о стену и снова сел прямо, с трудом удержавшись от гримасы боли и подтянув ноги. Болели колени. — Ты пришел по делу или просто затем, чтобы сказать мне слова, которые, как тебе кажется, я хотел услышать?

— Пришел человек, — он показал мне серебряное кольцо-печатку с черным камнем.

Я взял кольцо, взвесил и покатал его на ладони:

— Кто это? Я его знаю?

— Он назвался Алариком Атвийским, господин. Говоря точнее, Принцем Короны.

Я поднял взгляд от кольца и остро взглянул на Роуэна:

— Торн убит. Если этот мальчик — его сын, он ныне король Атвии вместо Торна. Зачем он принижает свое достоинство?

— Аларик — не наследник. На троне Атвии сидит Осрик, — Роуэн помолчал. Он в Атвии, господин мой. Я нахмурился:

— Итак, значит, Осрик не приехал.

— Нет, мой господин.

Я стиснул зубы и мысленно выругался. Я был не в настроении для дипломатических переговоров, тем паче с ребенком.

— И где же этот Атвийский инфант? Роуэн улыбнулся:

— В передней, господин, подле тронного зала, где я его и оставил. Ты хочешь, чтобы его перевели куда-нибудь еще?

— Нет. Тронный зал я оставлю для его братца. Я поднялся, опираясь на стену, мгновение стоял, ожидая, когда утихнет боль, потом отдал меч Роуэну. Я сжал в кулаке кольцо и вышел из фехтовального зала. Мальчик, как я увидел, был подавлен окружающей обстановкой. Большой Зал вовсе сразил бы его, я же не был в настроении для таких шуток. Аларик выглядел не старше, чем лет на шесть-семь, и вряд ли смог бы понять политическую подоплеку ситуации.

Когда я, уже переодевшись в чистое, вошел в зал, он поднялся каким-то скованным движением. Поклонился — коротко и небрежно, вроде бы почтительно, но и с тенью снисходительности. Карие глаза смотрели неприязненно, лицо было холодно.

Я подошел к заваленному подушками креслу черного дерева и сел, не позволив и тени боли отразиться на моем лице, После тренировки все мое тело было мучительно напряжено:

— Итак… Атвия приходит к Хомейне.

— Нет, мой господин, — тихо ответил Аларик. — Мой брат. Государь Осрик Атвийский, посылает меня, чтобы сказать, что Атвия не станет подчиняйся Хомейне до тех пор, пока земля эта не завоевана.

Я разглядывал Аларика в раздумье и некотором недоумении. Одет он был так, как приличествовало его положению, темные волосы были гладко зачесаны.

Приглядевшись, я понял, что он старше, чем показался мне на первый взгляд. Он был, должно быть, на год или два старше Донала, а глаза его были глазами взрослого человека.

Я позволил себе улыбнуться, хотя вовсе не чувствовал веселости:

— Я убил твоего отца, господин мой Аларик, потому что он хотел свергнуть мой Дом и заменить его своим. Я мог бы сделать то же самое и с тобой, — я помолчал. — У твоего брата есть ответ на это?

Хрупкое тело Аларика напряглось:

— Да, мой господин. Я прислан сказать, что мы не признаем твоей власти.

Я подпер подбородок рукой:

— Осрик посылает тебя прямо в пасть хищника с такими словами, мой юный Атвийский орел?.. Что ты скажешь на то, чтобы остаться здесь заложником?

Лицо Аларика залила краска гнева, но он не дрогнул:

— Мой брат сказал, что я должен быть готов к этому.

Я нахмурился:

— Сколько лет Осрику?

— Шестнадцать. Я вздохнул:

— Так молод — и уже готов рисковать своим братом и своей страной…

— Мой отец говорил, что ты всегда был врагом Атвии, и что тебя нужно остановить, — при воспоминании об отце в карих глазах мальчика отразилось горе, губы дрогнули, но он почти мгновенно справился с собой. — Мой брат и я будем служить памяти нашего отца и будем сражаться с тобой вместо него. В конце концов, мы победим. На крайний случай, мы просто переживем тебя. Ты стар, мой господин… я и Осрик молоды.

Я почувствовал, как внутри у меня все сжалось. Значит, стар, да? Впрочем, в его глазах таким я и был.

— Слишком молод для того, чтобы умереть, — мрачно сказал я. — Приказать тебя убить, а, Аларик?

Его лицо побелело. Внезапно он снова стал маленьким мальчиком:

— Если ты хочешь этого, мой господин… я готов, — его голос еле заметно дрогнул.

— Нет, — резко ответил я, — не готов. Ты только так думаешь. Ты еще должен научиться смотреть смерти в глаза и узнавать ее в лицо, знай ты ее, не согласился бы умереть так легко, — я рывком поднялся, с трудом сдержав готовые сорваться с языка ругательства. — Служи своему господину, мой мальчик… служи ему так, как сможешь. Но служи ему дома, в Атвии, я не убиваю мальчишек и не сажаю их в темницу.

Аларик поймал тяжелое кольцо, которое я бросил ему. Он выглядел потрясенным:

— Я могу ехать домой?

— Ты можешь ехать домой. Скажи своему брату, я возвращаю ему его наследника, хотя и не сомневаюсь, что, как только он возьмет себе жену, у него появится еще один.

— Он уже женат, мой господин.

Я снова изучающе посмотрел на мальчика:

— Скажи ему также, что дважды в год Хомейнские корабли будут приплывать в Рондьюл. На эти корабли Осрик должен будет погрузить дань Хомейне. Если вы хотите быть независимыми от Хомейны, мой молодой господин, вам придется платить дань, — я помолчал. — Ты можешь также передать ему, что если он снова начнет войну против меня, он умрет.

На лице мальчика отразилось смущение:

— Я скажу ему, мой господин. Но… что касается дани…

— Вы будете платить ее, — я не дал ему договорить. — Я отправлю с тобой послание твоему брату завтра утром: там будут оговорены все детали. Вы должны заплатить за свою глупость — за попытку завоевать Хомейну, — я подал знак одному из ожидающих слуг. — Проследите, чтобы его накормили и устроили так, как подобает его званию. Утром он может отправляться домой.

— Слушаю, мой господин.

Я положил руку на плечо Аларика и повернул его к ожидавшему его слуге:

— Иди с Бреманом, мой гордый юный принц. Никто в Хомейне-Мухаар не причинит тебе вреда.

Я подтолкнул его и проследил за ним глазами, пока он шел к Бреману. Через мгновение оба исчезли.

Роуэн прочистил горло:

— Разве он — не ценный заложник, мой господин? — Да. Но он — ребенок.

— Я думал, что и такое часто бывает… Разве принцев не отдают на воспитание в дружественные королевства? Какая разница, если…

— Я не стану отнимать у него детства, — я передернул плечами: в комнате было сыро и холодно. — Осрик уже женат. Вскоре у него будут сыновья, Аларик не будет ему так нужен. Поскольку я сомневаюсь в том, что Осрик имеет намерения в скором времени напасть на Хомейну, я ничего не теряю, позволяя Аларику уйти.

— А когда, повзрослев, он начнет войну?

— Тогда я с ним и разберусь. Роуэн вздохнул:

— А что Осрик? В шестнадцать он уже не ребенок, но еще и не мужчина.

— Если бы это был Осрик, я бросил бы его в темницу, заковав в цепи, — я помедлили со следующей фразой. — Чтобы выбить из него эту спесь.